Помимо общечеловеческих ценностей существуют — как их составная часть — ценности национально-культурные, и в них нельзя отказать ни одной нации.
Этот раздел начат вопросом: «Быть ли нам, русским?» Такой вопрос подавляется уже 80 лет: то он «мешает интернациональному воспитанию», то «препятствует проведению демократических реформ». А вопрос грозно высится: существовать ли русским и далее на Земле? Близкая новая перепись, 1999, уже несомненно покажет резкое падение нашей численности. Главное — от прямого вымирания и упадка рождений. И разве возьмётся российское государство поддержать русскую демографию? на это нужно и заботливое сердце, и большие средства, — да уж теперь на десятилетия. (Статистическое падение численности усилится и тем, что не-русские, кто прежде записывались «русскими», теперь возвратятся в свою национальность; да немало и русских, владеющих местными языками, выбудут из русских).
Однако, беспощадный указатель, вопрос поворачивается стрелкой и так: Быть ли нам русскими? Если и выживем телесно, то сохраним ли нашу русскость, всю совокупность нашей веры, души, характерa, — наш континент во всемирной культурной структуре? Сохранимся ли мы в духе, в языке, в сознании своей исторической традиции?
* * *
Перед сохранением русских как единого народа ныне выросло много препятственных условий. И первое средь них: судьба нашего юношества. Будет ли наша школа — средоточием русской культуры? Обеспечит ли она её преемственность, живость исторической памяти и самоуважение народа?
Едва отделились республики СНГ — они тотчас перестроили школы свои на сугубо национальный лад. Теперь и российские автономии деятельно устраивают свои национальные школы. Также — и некоторые нации в России, не имеющие своей автономной территории. (В одной Москве уже много таких школ: есть еврейские, армянские, грузинские, татарские, литовская и др.) Однако к русским уже наперёд раздаются осадительные окрики: не шовинизмом ли диктуются «задачи глубокого освоения ребёнком неискажённого русского языка, русской истории и русской гуманитарно-философской культуры»? («Общая газета», 22.1.1998, с. 15).
Между тем Ушинский ещё в 1857 детально разработал концепцию национального образования («народного», говорил он вослед Пушкину): единая система воспитания для всех народов не возможна ни теоретически, ни практически; у каждого народа своя система.
Культура не может плодотворно развиваться вне национальных форм — разумеется, не в отгораживающих стенах, но во взаимодействии с другими мировыми культурами. Притом: органическая связь с корнями и традицией никак не должна отрывать учащихся от ориентации на интенсивную современность. (Не слишком уводить к хороводам и гуслярам).
Требовательная современность (от которой мы всё отстаём и отстаём) диктует нам не просто задачу возрождения растерянных ценностей, но куда более сложную задачу построения новой России, ещё никогда не бывавшей. А значит, прежде всего через школьное воспитание, без которого не вырастет и новая интеллигенция.
Такую новизну являет собой, например, задача школьного преподавания отечественной истории. Дореволюционные гимназические учебники тоже ведь сильно лакировали века предшествующие, а на подступе к современным затаивались, не дойдя двух последних царствований. Что ж говорить о грубом корёженьи истории в учебниках советских. И теперь сумеем ли — и успеем ли через новый вихрь проектов безответственных и с искажениями модификаций — открыть юношеству нашу отечественную историю в полноте объёма и непредвзятой правды? Возможны хрестоматии не только по русской литературе, но и с отрывками исторических документов, но, для старших классов, и с обильными выдержками из русских мыслителей, и XX века также. Конечно, в программах такой школы не может не найти последовательного отражения роль православия в нашей истории и культуре. (Побывал я и в школах, где делаются подобные усилия, не имеющие никакой государственной поддержки, а лишь — инициативой учительского состава. В них поражает общая светлая атмосфера, исключительная взаимодоброжелательность учеников к ученикам и преподавателям — как если б эти островки не были обомкнуты нашей озлобленной эпохой).
При нынешнем упадке нашем — никак не дать сейчас уверенного прогноза, что у нас хватит настояния создать столь необходимую школу. Однако если не создадим, если не выведем наших детей из опасностей бессвязного, тёмного сознания, пронизанного жгучими искрами языческой жестокости и наживной страсти любой ценой, — это и будет конец русского народа и русской истории.
А по пакту ООН родители имеют право дать своим детям и религиозное воспитание. И даже в сегодняшних зачатках в России мы уже наблюдаем возникшие там или здесь, очень редкие, через большие трудности, православные гимназии — с попытками построить и православный внутришкольный быт. По условиям нынешнего века, может быть, не столь действенно прямое преподавание вероучительных предметов, сколь общая охватывающая атмосфера преподавания всех предметов гуманитарного, эстетического и даже естественного циклов. (Да ведь едва ли не в каждом изучаемом в школе предмете может сквозить если не религиозный, то нравственный смысл изучаемого).
Реально идущий сегодня в российском школьном образовании процесс направлен как раз обратно нашему спасению. Тут — и критический переходный излом по изживанию коммунистических учебников: они выходят как будто освежённые от прошлой идеологии, а нет: в разной мере — всё с тем же балластом её. Тут — при катастрофическом материальном упадке всей системы российского просвещения, при разрушенности сети распространения и недоступной дороговизне изданий — и беспомощная зависимость школы, учителей от дарителей любого рода, от любых бесплатных учебников. И вот — сомнительные богатейшие зарубежные фонды и международные псевдорелигиозные организации насылают в Россию свои новации — и этим Полем влияния наше образование застигнуто врасплох, как раз на труднейшем переходе. Многие российские (порой и зарубежные) авторы, часто и не педагоги, без личного опыта школьного преподавания, поспешно и даже опрометчиво включились в эти «культурные инициативы» — и уже написано немало новых учебников и пособий, которые с поразительной лёгкостью получают одобрительные визы от министерства образования, затем и тиражируются. В таких учебных «пособиях» внушается ученикам, например, что литература не должна восприниматься в воспитательном смысле, но лишь как развлечение вкуса, — прямо против русской традиции. Или подсекается в юных умах всякое уважение к отечественной истории и ценностям.
Это сбивающее влияние сказывается также и на методике самого преподавания, и на оценке приобретенных познаний. Вместо строгой системы знаний в традиции российского образования — предлагается поверхностная, клочная пестрота сведений, иногда головокружные обрывки информации — под лозунгом развития самостоятельного мышления ученика, где он призывается быть арбитром предложенного материала. Такой методикой юные неразвитые умы нередко побуждаются к невежеству самоуверенных оценок, капризной субъективности — ещё до знания систематических основ предмета. Соответственно и при проверке знаний не требуется связного, цельного изложения их, выявления процесса мысли, но — лишь результат: подчеркнуть «да? — нет?» или поставить галочку у одного из предлагаемых вариантных ответов.
В такой разломной и засоренной обстановке — каково же рождаться новой русской школе?
Своим чередом и российское министерство образования практикует невзвешенные, скороспелые изменения в учебных программах. Уже прежде были сокращены часы по русскому языку, теперь существует проект и полной ликвидации отдельного курса русского языка, а влить его в курс литературы. Но это — окончательное добитие языкового курса?
В этом потоке «реформ» и «новаций» — каково приходится множеству ошеломлённых, угнетённых учителей? Вот записанные мною назидательные фразы учителей, заменяющие мерку нравственных целей или чистой жажды знаний. В районной школе на уроке «Истории Отечества»: «Надо хорошо учиться, чтобы стать богатым». В запущенной сельской, этим несчастным детям, обречённым на скудный потолок знаний да и скудную жизнь, на уроке истории: «Может быть, и кто-нибудь из вас станет владельцем завода». «А ты, Ваня, хочешь быть президентом?..»
32. ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ В ЭТО СМУТНОЕ ВРЕМЯ
Такой повязанной пленницей была Церковь при большевиках, что освобождение могло нести, казалось, лишь одну радость. Первые шаги — так и виделись, неомрачённо светлыми. Но и для освобождённой Церкви — переход не мог оказаться прост, как и для всей России.
При том что семи десятилетиям неволи у безбожников предшествовало не лучшее для русской Церкви столетие. Весь XIX век, за малыми исключениями, длился процесс окаменения форм её жизнедеятельности. Он сопровождался отпадением от веры и Церкви большой части образованного класса (по причинам также и своего развития). А с XIX на XX стала охладевать и отпадать уже и заметная часть простонародья — что и было одной из решающих подоснов революционного взрыва в 1917. Наряду с подвигами святости в недрах Церкви — в приходской обыденности настаивалась духота, это ясно видели многие иерархи и преданные Церкви миряне («Соборяне» Лескова). Неизбежно зрела реформа церковной жизни, и в начале XX века готовился для того Собор — но все эти начинания были остановлены волею монарха.
