Петр Христианович шмякнул по загривку председателя артели Осипа и задал ему этот вопрос.
– Ты что, председатель, решил загубить все начинания?
– Не рассчитали. – Ни грамма раскаяния в глазах голубо-небесных преданных.
– Так издохнет с голода скотина! Столько денег вложено?! А вы как будете жить?
– На все воля Божья.
Ясно, с-суки, не считают это своим, у них вон коровенки в сараюшках мелкие стоят, сено жуют. Это их коровенки, а вот эти непонятно чьи. Барские. Ничьи, чего же думать о чужом, о своем думать надо. Сто процентов, корма к себе в сараюшки перетащили. Брехт Тихона с Фролом построил и их спросил, а с овсом что? Лошадей уморить голодом надумали?
– Не рассчитали, уж больно прожорливые твари. Вестимо вон каки здоровые.
– Тихон, я о тебе лучшего мнения был. Ладно, чего уж. Седлай коня и… Двух седлай и езжай к соседу. Найди там управляющего немца Карла Генриховича и попроси его срочно сюда племянника прислать – Иоганна Бауэра, ну, который собачек продавал, пусть сюда едет. Найму его на постоянн… На год найму. Фрол, а ты на втором жеребце объезжай соседей, не продает ли кто овса и сена, поспрашивай.
А ведь хотел как лучше. Нет, без жесткой руки немца управляющего ничего не получится. Черт с ними с теми деньгами, которые он запросит, сто раз это окупится. Вот сейчас, если бы он не приехал еще пару дней, то стали бы массово забивать коров и свиней и за копейки мясо продавать, да еще не факт, что продадут. Весна ведь. Как его хранить? И все тысячи рублей, что потрачены на закупку кормов и животных, просто пропадут. И ведь Осип казался разумным человеком. Нельзя осчастливить людей, дав им богатства даром. Не поймут, не оценят. Людей осчастливить можно только из-под палки. Аракчеев был прав, создавая свои военные поселения, только чуть переборщил с муштрой. Или, наоборот, воли много дал. Казачьи станицы же благоденствуют. Почему? Там старшина строжайшую дисциплину блюдет. Это только разговоры про казачью вольницу. Там все регламентировано. Нужно будет Аракчеева раньше на мысли о военных поселениях навести. Пороть, пороть и пороть, и не за грехи, а для профилактики.
Фу, разбушевался. Петр Христианович сел у полевой кухни на лавочку дух перевести и успокоиться, а то точно по роже кому засветит, половину зубов на волю выпустив. Месяц, блин, прошел всего, а страну до ручки довели. У кухни крутились две бабы, варили кашу для детишек, ну хоть это не похерили начинание. Хоть дети с голоду умирать весной не будут.
Зря радовался. Одна из теток, та самая, раненная в задницу соседом непутевым, Серегина, мыла чашки деревянные. Почему не после еды, а перед? Брехт подошел, посмотрел. В грязной воде, в деревянной кадке, раненая просто ополаскивала тарелки, даже не проходя хотя бы шматком соломы, и ставила их в горку, не переворачивая. Грязная вода с остатками жира так в чашках и оставалась.
Дай бог терпения. А, дай, Джим, на счастье лапу мне… Если бы не подбежавший Абрек, Брехт, не сдержавшись, тут же выпорол бы сволочь эту. Это прямой путь к холере. Что, нельзя принести чистой воды, нельзя принести плошку с золой? Как сейчас Петр Христианович Чацкого понимал. Уехать нужно срочно. Где там этот Саратов? По дороге? Уехать, либо пока он кого не зашиб, либо пока его кондрашка не хватила.
– Матрена! – заорал граф на все село. – Василиса!
Нет. Никто не откликнулся.
– Знахарка где? – повернулся граф к Серегиной. Как там звали ее? Да пофиг!
– В лесу. Травки собирают. – И продолжила ополаскивать в грязи чашки.
– Воду поменяй. Чашки перемыть, чтобы блестели, принеси золы и сена. Если узнаю, что еще раз так вымыла посуду, выгоню из деревни. Ясно? – На людей нельзя орать. Такие угрозы надо произносить тихо, медленно, с полуулыбкой на безмятежном лице.
Не проняло в первую секунду, ну делом же занята женщина, а тут чего-то лопочет немчик. Но потихоньку слова, на нормальном русском языке сказанные, стали до бабы доходить. Она перекрестилась. Взвизгнула и убежала. Теперь проняло.
Петр Христианович, продолжая играть с огромным Абреком, медленно успокаивался. Нет. Наездами коммунизм в отдельно взятой деревне не построишь. Нужно вырастить новое поколение самому. Ну да, там Наполеон, а тут Студенцы с сотней жителей. Что перевесит? Первый раз ничего изменить при попаданстве не удалось, и опять ничего не получается.
Почему? Ну, Ленин точно ответил. Учет и контроль. Нельзя иначе. Но ведь контролировать должен тот, кто знает, что контролировать. Памятку Бауэру написать. На каждый чих не наздравствуешься. Правильно армия будет уставами замотивирована. Только чтобы уставы написать, нужно время, и даже если он сейчас вспомнит все уставы и напишет, пользы это не принесет. Уставы должны быть написаны кровью, иначе не будут работать.
Событие сорок третье
Существует только один вид дисциплины – абсолютная дисциплина.
Джордж Паттон
Больше всего времени граф Витгенштейн потерял в Москве, нет, не Валериану советы по приведению дорог в надлежащий вид давая, тут все просто вышло. Рядом был Константин. Послушал графа, хлопнул того по плечу и поскакал к Салтыкову команды раздавать. Молодец. Проблема организовалась там, где Брехт и не ждал. Не те реалии. Думал, приедет, спросит желающих ехать к черту на кулички. Выбежит две трети полка, а он отберет тех, кто ростом повыше и у кого кони получше. Встречают всегда по одежке. Когда к тебе подходят бравые голубые гусары, ростом под сто восемьдесят и за ними на уздечке золоченой красавец конь, то предложение – послужить царю батюшке за приличные деньги – воспринимается гораздо лучше, чем если с тем же предложением к тебе подойдет замухрышка в линялом ментике, штопаном доломане и дырявых сапогах, а на старой, перетертой и связанной узлом уздечке за ним древняя кляча плетется, рысью как-нибудь.
Полковник Мещеряков Григорий Иванович нового-старого шефа полка встретил настороженно. Петр Христианович попросил Аракчеева отправить в Москву фельдъегеря перед собой, чтобы тот предупредил командира полка, и полковник тот полуэскадрон подготовил к дальнему-дальнему походу за зипунами. Выходит, оповестили, но радости это известие командиру не доставило.
– Тут такое дело, ваше превосходительство, девятого мая, в день перенесения мощей святого Николая Чудотворца, у нас полковой праздник. Вы же знаете?! Офицеры деньги собрали и Петровский дворец сняли для бала. Лучшие люди города приглашены. Дамы будут. Даже цесаревич Константин Павлович обещал быть. Нельзя ли на одиннадцатое число сей марш перенести.
Брехт глаза прикрыл. Покопался в голове, разрозненные воспоминания Витгенштейна выуживая. И пытаясь понять, что же делать. Сегодня пятое мая. Неделя. Неделя, это если поспешать, то верст четыреста можно преодолеть. А всего предстоит марш на две с половиной тысячи километров. Месяц в пути. Есть цель. Нужно к коронации, к пятнадцатому сентября, привести горцев в Москву. Чеченцев, кабардинцев, осетин, ингушей или черкесов с дагестанцами – не важно. Хотя план был именно на чеченцев. Дело не в нации. Дело в нефти. В горах есть близко залегающая нефть. А это керосин и керосиновые лампы. А еще нужно обязательно побывать Брехту в Дербенте. Нет, не на месте былых боев по павшим товарищам слезу скупую мужскую пустить, Петр Христианович хотел пригласить в Петербург на свой строящийся часовой завод мастеров из Кубачей. Там оружейники и чеканщики. При часовом заводе создать отдельный цех по производству украшений из серебра и часть умений кубачинских мастеров перенести на производство часов. Красивый корпус не менее важен, чем точный механизм.
Что получается? Путь туда и обратно пять тысяч километров. По семьдесят верст в день, если одвуконь выйти, то нужно семьдесят дней на дорогу. Ну, с запасом – восемьдесят. И там хотя бы десять дней в Чечне и десять в Дагестане. Все впритык, ни одного дня в запасе. А тут целая неделя. Твою же мать. Рыкнуть можно. Никуда не денутся, поедут. Дисциплина какая-никакая должна быть в полку, но провести с лучшими офицерами полка почти четыре месяца в дороге, если они настроены к нему враждебно, плохой ход.
