— Так вы подтверждаете, что зоотехник находился в доме председателя колхоза наедине с фельдшером Ореховой?
— Подтверждаю… Слышала — именины хотели праздновать. А больше ничего не знаю. Не знаю, не знаю! — затряслась Аришка.
— А когда супруга зоотехника пришла, они тоже одни были? Это вам известно?
— Одни… председательша в ту пору уехала.
— Объясните, пожалуйста, куда и зачем вы уезжали, — попросил прокурор.
Александра Павловна сказала, что они с Зинаидой Гавриловной действительно намеревались отметить вдвоем ее день рождения. Но за ней приехали товарищи из леспромхоза, И она отправилась с ними, чтобы показать им локомобиль. Колхоз приобрел этот локомобиль по настоянию Куренкова, но двигатель оказался совершенно нерентабельным у них, а леспромхозу выгоден. Правление решило продать локомобиль.
Зинаида Гавриловна объяснила, что она осталась в доме подруги похозяйничать. А зоотехник сообщил, что зашел на квартиру председательницы, как не раз это случалось, по чисто деловому вопросу, который касался и Александры Павловны и Зинаиды Гавриловны, поскольку она секретарь парторганизации. Вопрос этот был несложный, но срочный. Один горожанин, гостивший в Дымелке, предложил ему кабель, крайне нужный колхозу. Ответ требовался в тот же вечер. Поэтому он и пошел на квартиру, чтобы посоветоваться с Александрой Павловной и Зинаидой Гавриловной — брать или не брать его. Потому что взять — значило стать на путь куренкова, а не взять…
— Понятно. А жена ваша, очевидно, думала иначе?
— У нее было больное сердце. И очевидно…
— Еще один вопрос. В жалобе говорится о недостойном поведении всех вас как коммунистов… Находите вы это возможным опровергнуть?
— Что можно опровергать, если ничего не было! — горячо сказала Александра Павловна. — Поражаюсь я лишь одному, как это у Ивашкова хватило совести написать такое.
— Минутку!.. Давайте поспокойнее, — произнес прокурор. И обратился уже к Ивашкову: — А вы чем-нибудь можете подтвердить так называемое недостойное поведение?
— Само собой… Кое-что известно… — сказал Ивашков, улыбаясь. — Только ведь… Как затрагивать-то женскую честь… — Он скосил глаза на Зинаиду Гавриловну. Она вся напряглась, застыла.
— Говорите лишь о фактах. И честь не затронете тогда больше, чем она была уже этими фактами затронута.
— Ежели так, конечно… В общем, Зинаиду Гавриловну я крепко уважал… Думал, достойного она поведения… А оказалось… — Ивашков махнул рукой: стоит ли, мол, об этом говорить!.. И тут же будто нехотя добавил: — Было, в общем, такое… Поиграла со мной ночку… А замуж предложил — ни в какую!.. Значит…
Все переглянулись пораженно и в то же время пристыженно.
Наступило тягостное молчание. Первой нарушила его Александра Павловна.
— Подлость! Ничего между Ивашковым и Зинаидой Гавриловной не было, все это расследование просто оскорбительно… Не было ничего у Зинаиды Гавриловны и с Иваном Семеновичем.
— Не было, ясно не было!.. — вскрикнула Аришка. — Я тоже ничего не знаю!.. — И она выскочила на улицу.
— Вы тоже свободны, — сказал прокурор Ивашкову.
После его ухода еще некоторое время стояло неловкое молчание. Потом прокурор обратился к Зинаиде Гавриловне.
— Выслушаем вас.
На бледном лице Зинаиды Гавриловны выступили красные пятна. Она приложила руку к груди, словно хотела унять непослушное сердце.
— Я тяжело переживаю. Но не хочу оправдываться. Скажу только, что было не совсем так…
Зинаида Гавриловна рассказала, что она собиралась за Ивашкова замуж, он нравился ей. А потом, хотя и с опозданием, выяснив его взгляды на жизнь, поняла свою страшную ошибку и решительно порвала с ним.
— Ваше мнение? — спросил прокурор зоотехника и председательницу.
— Уж больно личное это. Затрудняюсь судить, — смущенно отозвался Иван Семенович.
— Настолько личное, интимное, что как-то неудобно разбирать! — сказала Александра Павловна.
— Коммунисты не скрывают от своей партии ничего, в том числе и личную жизнь! — жестко произнес предрик и почти с ненавистью глянул на Зинаиду Гавриловну. — А вы скрыли связь не с кем-нибудь, а с главой сектантской общины.
— Поймите, я не оправдываюсь! — взмолилась Зинаида Гавриловна. — У меня была мысль рассказать об этом в райкоме. Но было стыдно, не хватило духу… А потом тоже решила, что это интимное, что главное — побороть себя…
— Вот именно, надо было побороть себя — явиться в райком и честно выложить на стол партбилет!
— Партбилет?! — испуганно поглядела Зинаида Гавриловна на предрика.
— Да, партбилет! Раз была связь с сектантом — вы уже не член партии. Религия и партия несовместимы!
— Но я же… — растерялась Зинаида Гавриловна. — Я это не совмещала. Наоборот, боролась с «калинниками», потому они мне и мстят.
— На постели не борются! — отрубил предрик.
Нет, это было не просто грубо, это было оскорбительно. Никогда, никому не позволила бы Зинаида Гавриловна разговаривать с ней в таком духе. Осадила бы она и предрика. Но это так оглушило ее, что на некоторое время она потеряла дар речи, сидела совершенно глухая и ничего не видела перед собой. Как бы впала в шоковое состояние, застыла.
Вскоре состоялось заседание бюро райкома.
Подавленная Зинаида Гавриловна ничего не сумела сказать в свою защиту, лишь просила по-человечески понять ее.
Александра Павловна пыталась отстоять Зинаиду Гавриловну, доказывала, что ошибка ее не так уж непростительна. Ивашков спас ей жизнь, и удивительно ли, что после этого понравился. Нехорошо, что она уступила ему, но хорошо, что разобралась потом, отказалась выйти замуж. Кроме того, нельзя упирать на связь с сектантом, потому что далеко не ясно, кто он, Ивашков. Лично она убеждена, что он ни в бога, ни в черта не верит.
Но ничто не помогло. Зинаиду Гавриловну исключили из партии. А Александре Павловне за попытку выгородить фельдшерицу, смазать политическую и моральную суть вопроса дали выговор.
Страшный это был удар. Вышла Зинаида Гавриловна из райкома совсем разбитая. И окажись она одна, трудно, ох как трудно было бы ей собраться с силами! Но Александра Павловна и Иван Семенович поддержали ее.
— Это горе, но не беда. Райком не понял — крайком поймет.
Нелегко дался Зинаиде Гавриловне и разговор с сыном, хотя и был он коротким.
Когда мать вернулась из райкома, у Максима стеснило грудь — так она потемнела лицом, такое страдание было у нее в глазах.
«Ну что?» — взглядом спросил он, помогая обессилевшей матери снять пальто.
Зинаида Гавриловна, прочитав на лице сына этот немой вопрос, ничего не ответила, прошла в комнату, села к столу. Долго сидела, собирая остатки выдержки. Потом сказала тихо, сдержанно:
— Прости меня, не могу я ничего тебе объяснить. Но поверь, не было никакой подлости, была только ошибка…
— Я верю, — полушепотом отозвался Максим.
Часть Вторая
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Когда Тихон вместе с отрядом студентов отправился на уборку в родное село, он никак не думал, что эта поездка круто изменит его судьбу. Тем более не предполагал, что ему суждено сыграть немалую роль в жизни Дины, той хрупкой студентки, которую он неприятно удивил, отказавшись подвезти Аришку с мешком хмеля. И уж вовсе не ожидала ничего подобного Дина. Но началось все именно с того, что странным показался ей этот поступок богатыря парня.
Хотя странным на первых порах показалось Дине здесь многое, даже само название деревни.
Большая Дымелка! Во-первых, и теперь она была небольшая, а если сбросить со счета недавно рубленные дома, выделявшиеся свежими тесовыми и шиферными крышами, то легко представить, что в недалеком прошлом деревня выглядела вовсе маленькой. Во-вторых, дымиться здесь, кроме печных труб, ничто не могло. Трубы же эти есть в любом селе, над крышей любого дома. Не знала Дина, что деревню назвали Дымелкой отнюдь не случайно. Еще в восемнадцатом веке в этих местах был чугунолитейный завод, и жители Дымелки жгли для него древесный уголь.
Странным, неожиданным оказалось и то, что ребятам и девчатам предложили пойти на сенокос. Студенты настроились работать на хлебоуборке, видели себя на комбайнах, плывущих по бескрайнему полю, или на токах среди неумолчно стучащих машин, возле нескончаемого потока зерна. Пусть поставили бы их не у штурвала, а на соломокопнители, пусть не зернопульты и автопогрузчики, а обыкновенные лопаты дали в руки — все же работали бы на уборке хлеба. А то вот тебе — сенокос!
— Это правда? — недоверчиво вырвалось у кого-то.
— Конечно, правда, — прозвучал позади них женский голос.
Студенты оглянулись: голос показался всем знакомым. В контору вошла женщина, которая вчера по приезде студентов в колхоз устраивала их на ночлег в клубе, потом хлопотала под навесом у плиты-времянки, старалась посытнее накормить с дороги. Тогда они приняли ее за повариху. Но теперь и тут получалось что-то странное. Узколицый мужчина, которого они считали председателем, при появлении женщины торопливо поднялся из-за стола, кивнул на студентов:
