– Наш выпуск единственный за время обучения в училище не потерял ни одного курсанта, а это как говорится дурная примета, после выпуска будут падать один за другим. Так оно и получилось. За пять лет после выпуска погибло сорок восемь человек…
– Ничего себе! – впервые призадумался об опасности нашей профессии.
Что потом? Потом мы много пили, потом к нам присоединилась еще одна группа курсантов, потом, откуда ни возьмись, появилась трехлитровая банка спирта. Начались взаимные объяснения в любви и заверения в уважении. Особенно старался Женя Новиков. С неприкрытой лестью он лез чуть ли не в объятия Цыбе. Обняв инструктора за плечи, он заговорщицким тоном, полушепотом, но так, чтобы слышали все, сказал:
– Владимир Владимирович! Я хочу поступить в академию!
Цыбенко его похвалил: мол, решение правильное, многие стесняются открыто говорить о дальнейшей карьере, а напрасно, это ложный стыд. Но тут Новиков выдал такое, что мы прямо-таки ненадолго протрезвели:
– Да нет, Владимир Владимирович! Вы неправильно меня поняли. Простая академия – это без проблем. Я хочу поступать в академию Генерального штаба.
Обычно острый на слово, Цыба только внимательно посмотрел на своего амбициозного курсанта и ничего не сказал.
Потом разговор перешел на другие темы, потом пели песни, потом курили на балконе, потом будущего слушателя Академии Генштаба вырвало на белье, которое сушилось балконом ниже, и был большой скандал.
«Я спокоен!»
После отпуска мы начали восстанавливать навыки в полетах.
Мне запомнился один летный день. Была сложная погода: нижний край облачности – в пределах пятисот метров. Нам же пока разрешали самостоятельные полеты под облаками на высоте не менее четырехсот метров: мы еще не были восстановлены для полетов в облаках.
У меня было спланировано три полета. Сначала под облаками видимость была без ограничений, и аэродром со всего круга просматривался, на посадочном курсе нижний край был не менее четырехсот метров. Но я с тревогой начал отмечать, что нижняя граница облаков на траверзе аэродрома понижается. «Доразведку» погоды разрешалось проводить только инструкторам, а они по кругу не летали. Во втором моем полете нижний край на траверзе аэродрома был уже двести метров. Но и это не представляло для меня большой сложности: до отпуска я освоил заход на предельно малой высоте.
После посадки я сам поспешил принять участие в подготовке самолета к повторному вылету, чтобы успеть до того, как нам, курсантам, запретят полеты. Взлетев и развернувшись на обратнопосадочный курс, чтобы не входить в облака, стал уменьшать высоту полета. Находясь под самой кромкой облаков, в первом «проходе» я снизился до высоты сто метров, во втором – до семидесяти, а в третьем, перед самой посадкой – до пятидесяти. Казалось, что линия электропередачи, которая пересекала мой полет, совсем рядом. От близости земли захватывало дух.
После этой посадки меня уже ждал в УТИшке Цыба: он должен был проверить меня в облаках. Мы запустили двигатель и порулили к старту. И тут я услышал почти истеричный голос «доразведчика» погоды, которого РП послал посмотреть, что творится на кругу:
– Немедленно запретить самостоятельные полеты!
В голове пронеслось: «А мне их больше и не надо!» Когда мы находились перед самой полосой, на посадку заходил Женька Новиков. Не знаю, что на него повлияло – то ли экстремальные условия, то ли большие перерывы в полетах, – но он отмочил такого «козла», что было страшно смотреть. Грубо «припечатав» МиГ, он поднялся на высоту метров пять и оттуда, плавно покачиваясь, стал снижаться на больших углах атаки. Руководитель полетов, пытаясь ему помочь, давал команды: «Не тяни!», «Отпусти!», «Задержи!». Но, видно, у Женьки были свои соображения: перед самым касанием, буквально на высоте сантиметров десять, самолет начал «вспухать». Стало понятно, что летчик уходит на второй круг. Самолет, покачиваясь с крыла на крыло, медленно, но верно удалялся от земли. РП молчал, так как прекращать взлет было уже поздно, а любая подсказка могла усугубить ситуацию. На высоте метров десять самолет начал энергично выполнять первый разворот. Руководитель полетов как можно сдержаннее передал в эфир:
– Спокойнее, сто шестьдесят третий, спокойнее!
Женя с металлом в голосе ответил:
– Я спокоен!
Молча сопевший до сей поры Цыба просто взорвался:
– Он спокоен! Ты слышал? Он сказал, спокоен! Грёбаный академик Генерального штаба! Если бы его мать знала, какой из него получится летчик, она бы сделала аборт! Будет у меня вечным дежурным!
Эта брань продолжалась до тех пор, пока мы не вошли в облака. Постепенно инструктор успокоился. Я же приложил все старания, чтобы праведный гнев Цыбы не перекинулся на меня. Зарулив на ЦЗ после отлично выполненного полета, как положено, доложил ему о выполнении задания и попросил разрешения получить замечания. Инструктор в ответ только грязно выругался, махнул рукой и пошел искать будущего генштабиста.
Ошибка Новикова была действительно грубейшей. Вогнать в «козел» МиГ-17 надо было умудриться: он весил гораздо больше, чем УТИшка, и был гораздо его устойчивее. Но еще большим «мастерством» надо было обладать, чтобы уйти на нем на второй круг после отделения от ВПП! Вероятность благополучного ухода была мизерной. Однако и это не все. Наивысшей наглостью было выполнять первый разворот на высоте десять метров и при этом безмятежно сообщать руководителю полетов о своем спокойствии.
Новикова отстранили до сдачи зачетов. Заслуженная кара: парень не отличался большим прилежанием и хорошей теоретической подготовкой, зато его самолюбия и гонора хватило бы на троих. Еще до этого злополучного полета Цыбенко выявил, что после отпуска Новиков совершенно забыл действия в нештатных ситуациях, или, как их тогда называли, в особых случаях. На каждой предварительной подготовке Цыба спрашивал у него, каковы действия при запуске двигателя в полете, и каждый раз слышал разные варианты ответов. В конце концов, он дал ему задание десять раз написать на листках этот особый случай (проверенный временем способ вдалбливания в мозги курсантов трудно усваиваемого материала). Вместо того, чтобы покаяться и добросовестного выполнить задание, Женька пошел жаловаться командиру полка подполковнику Жаркову на предвзятое к нему отношение инструктора. А надо сказать, Цыба с командиром полка не ладили. Злые языки говорили. Что когда-то они не поделили какую-то женщину. Жарков уже немолодым, лет под сорок, летчиком сидел на должности старшего летчика-инструктора, но, как это нередко бывает в авиации, сделал головокружительную карьеру. Окончив заочно академию, он за три года прошел путь от старшего летчика до командира полка (у меня на это ушло девять лет, не считая времени учебы в академии). Видимо, для подполковника жалоба курсанта оказалась очень кстати, и он воспользовался этим поводом, чтобы свести старые счеты.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
