Был конец декабря и предновогодняя Астрахань встретила меня промозглой погодой с ледяным, пронизывающим до мозга костей ветром. На последнюю трешку, как настоящий офицер, на такси я доехал до проходной служебной территории авиационного городка. Никто меня по новому месту службы не ждал, и не оценил моих рвений и затрат. Преодолев пешим порядком каких-то пяток километров под порывистым, дующим со всех сторон степным ветром, я с горем пополам нашел штаб полка и предстал пред ясны очи своего нового командира полка, подполковника Анатолия Михайловича Миронова. Он окинул меня своим хитрым взглядом, изучая, что за гусь появился в его стае, задал несколько ничего не значащих вопросов и отправил к командиру третьей эскадрильи майору Николаю Николаевичу Третьякову.
В полку в тот день была объявлена учебная боевая тревога, и мой комэска занимался рутинной, но ответственной деятельностью: воплощал в жизнь замыслы командира полка по подготовке к отражению налета воздушного противника. Отмахнувшись от меня, как от назойливой мухи, он отправил меня к моим недавним собратьям по переучиванию, которые, как «никуда не годные» летчики, занимались якобы сбором боевой информации, а на самом деле маялись от безделья и от ощущения никомуненужности. Внеся какое-то оживление в ряды своих однокашников, я многозначительно отмалчивался по поводу своего внезапного перевода в их цивилизованный полк, поддерживая имидж блатного генеральского родственника.
«Раз всем так хочется думать, не буду их разочаровывать», – решил я, попросту не зная, что отвечать на вопросы и намеки.
Ночь мы провели в гостинице – сером, из силикатного кирпича здании, якобы со всеми удобствами. Гостиница изначально предназначалась для «демократов» – офицерам стран Варшавского Договора, которые начиная с весны, и заканчивая осенью, проходили испытания нашим Астраханским полигоном. Правда, удобства подключали здесь только для забугорных офицеров, справедливо полагая, что советским они ни к чему. Поэтому нам приходилось бегать в буквальном смысле «до ветру». Ночь прошла в борьбе с холодом, голодом и жаждой, а утром нас опять повезли на аэродром «собирать информацию». Наконец, к вечеру командиры вспомнили обо мне и отправили обустраиваться в холостяцкое общежитие, которое находилось в жилой зоне авиационного гарнизона в Трусово, на юго-западной окраине Астрахани. Общежитие представляло собой трехкомнатную квартиру-хрущевку на первом этаже. В подъезде меня встретил жужжащий рой голодных комаров, что весьма удивило, так как на улице было гораздо ниже нуля. Оглядевшись в полумраке подъезда, я понял, откуда они взялись: из подвала жирными клубами валил пар. «Слава богу, хоть отопление есть», – подумал я, переступая порог своего нового жилища.
В полку я оказался за штатом, и таких, как я, было еще пятеро. Все отпускные деньги мы уже давным-давно проели и прокутили, в кармане ни копейки. Подъемные и денежное довольствие «заштатникам» не выплачивалось, и вот уже третий месяц мы жили в долг. Мало того, у нас не было летной формы одежды. Наконец, командиру эскадрильи надоело наше постоянное нытье и выпрашивание денег в долг, и он доложил о проблеме командиру полка. После Нового Года из округа прилетел транспортный Ли-2, забрал нас и доставил в Азербайджан, в Насосную, в полк, где нас зачислили в штатах. Мы даже в чем-то выиграли по сравнению с другими, так как все числились старшими летчиками, с окладом на червонец больше, чем у простого летчика. К тому же должность старшего летчика была капитанской, а простого старшего лейтенанта, поэтому как минимум лет пять нам не надо было думать о карьерном росте, чтобы получить очередное воинское звание. Последние месяца не получая денежного довольствия, и вынужденно экономя на всем, а с учетом не выплаченных нам подъемных, у нас скопились весьма приличные суммы по тем временам.
Чем вспоминается тот перелет? Зима была достаточно холодная для южных широт. Боясь околеть, мы взяли с собой пять бутылок водки и ящик пива. Полет проходил под нижней кромкой облаков, на высоте двести метров над морем. Мы прекрасно видели, как мощно штормил Каспий, и жутко было даже на секунду представить, каково это – окунуться в его свинцовые волны. В салоне стоял жуткий «колотун». Чтобы спастись от холода и забыть о перспективе оказаться в ледяных объятьях Каспийского моря, мы приступили к уничтожению своих припасов. После водки и пива явно потеплело, накаты волн уже не казались такими зловещими. Одним словом, жизнь стала налаживаться. Но вскоре мы ощутили результат работы своих почек. Бортовой туалет был наглухо закрыт. Мы терпели, ожидая, когда выйдет по нужде кто-нибудь из экипажа. Дождались: вышел прапорщик, бортовой механик самолета, открыл своим ключом дверь туалета и исчез за ней. А потом ее снова запер! Проигнорировав просьбы сопливых лейтенантов, он гордо удалился в кабину самолета. Действуя по принципу «Пусть лучше лопнет моя совесть, чем мочевой пузырь» и, проклиная вредного прапорюгу, мы по очереди стали посещать хвостовой отсек. Когда спустя примерно час я пошел туда снова, то, к ужасу своему, увидел, как трубчатые тяги самолета трутся в солидной желтой наледи. Мне даже показалось, что я услышал монотонное шарканье ходящих взад-вперед тяг о слитый нами продукт. Показал остальным, что мы натворили, и в ход пошли пустые бутылки из-под пива, периодически наполняя их и предусмотрительно пряча под брезент, который прикрывал самолетную утварь. Я уже не так беспечно, как раньше, смотрел на бушующее море.
Незадолго до посадки вышел командир экипажа и поинтересовался нашим самочувствием. Мы в один голос пожаловались на закрытый туалет. Тут же прибежал вредный прапор и с недовольным видом открыл нам это, сейчас уже не нужное, заведение. Мы же с удовольствием представили, какая у него будет рожа, когда он обнаружит желтую ледяную горку и наполненные не очень приятной жидкостью бутылки.
Через шесть часов полета, не смотря на потершиеся о нашу заледенелую мочу тяги управления, самолет благополучно приземлился в Насосной.
Мы настроились на то, что в выходной день нами заниматься никто не будет, но, к великому нашему удивлению, командир полка прислал за нами автобус. Полковник Николаев, имевший в полку кличку Николай-Второй, строго обведя взглядом поверх очков собранных им клерков, жестким тоном приказал в течение двух часов выдать все, нам причитающееся. Словами «Время пошло» дал понять, что не намерен обсуждать возникающие проблемы. Через два часа с мешками с летным тряпьем и карманами, полными денег, мы уже снова сидели в салоне своего Ли-2. Прапор, зло обведя нас взглядом, демонстративно открыл дверь туалета и удалился. Но на сей раз мы пива не пили, ветер был попутный, и предоставленная услуга не понадобилась.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
