– Зачем?
– Действительно, вот вопрос.
– Мы что… будем разговаривать? – угрюмо поинтересовалась она, и, к ее полному замешательству, он запрокинул голову, захохотал, и гулкий, звонкий смех эхом раскатился по поляне.
На лице ее читалось забавное смятение, и Ройс вновь обрел серьезность, сжалившись над наивностью, заставившей его рассмеяться и одновременно возжелать ее еще сильнее, чем той ночью. Он жестом указал на белый лоскут, расстеленный на земле, на котором лежали куски той же дичи и того же хлеба, что ела она, вместе с несколькими яблоками и куском сыра, и спокойно проговорил:
– Мне нравится ваше общество. Я к тому же подумал, вам будет приятней поесть здесь, со мной, чем в чистом поле в окружении тысяч солдат. Я не ошибся?
Если бы он не обмолвился, что ему нравится ее общество, Дженни принялась бы возражать, но перед низким неотразимым голосом, сообщившим ей самое главное – он по ней соскучился, – устоять не смогла.
– Нет, – признала она, но из гордости и щепетильности не стала садиться рядом. Прихватив блестящее красное яблоко, опустилась на упавшее дерево вне пределов его досягаемости и через несколько минут непринужденной беседы испытала легкость и необычную радость. Ей так и не пришло в голову, что чувства эти возникли благодаря его целенаправленным усилиям внушить, что не следует опасаться его попыток к сближению, и заставить ее позабыть внезапное и бессердечное завершение любовных игр той ночью, чтобы она непроизвольно не отвергла следующей попытки.
Ройс прекрасно осознавал, что делает и зачем, но уверял себя, что, если ему неким чудом Господним удастся держаться от нее подальше до тех пор, пока он не передаст ее отцу или королю, усилия не пропадут втуне, ибо ему все же выпадет приятнейшим образом и подольше пообедать на симпатичной полянке.
Посреди совершенно отвлеченной беседы, касающейся рыцарей, Ройс вдруг поймал себя на том, что едва ли не с ревностью вспоминает ее прежнего ухажера.
– Кстати, о рыцарях, – внезапно проговорил он. – Что произошло с вашим?
Дженни с недоуменным выражением лица укусила яблоко.
– С моим чем?
– С вашим рыцарем, – пояснил Ройс. – С Болдером. Если ваш отец склонялся в пользу этого брака, каким образом вы отвратили старика Болдера от дальнейших домогательств?
Вопрос, кажется, не понравился ей, и, словно выгадывая время в поисках ответа, она подтянула к груди длинные стройные ноги, обхватила колени руками и взглянула ему в лицо синими, сверкающими, смеющимися глазами. Опираясь о тот же ствол, Ройс подумал, что она выглядит невероятно привлекательно – прелестная лесная нимфа с длинными вьющимися волосами в мужской тунике и рейтузах. Лесная нимфа? В следующий раз она заставит его слагать сонеты в честь ее красоты, но обрадуется ли этому ее отец и господин, не говоря уже о сплетнях, которые поднимутся при дворе двух стран!
– Не слишком ли труден для вас мой вопрос? – продолжал он пронзительным от недовольства собой голосом. – Может быть, я предложу что-нибудь полегче?
– Какой же нетерпеливый у вас характер! – строго заметила она, ничуть не испуганная резкостью тона.
Замечание сопровождалось столь благовоспитанным укоризненным взглядом, что Ройс невольно фыркнул.
– Вы правы, – согласился он, насмехаясь над храброй женщиной-ребенком, посмевшей указывать на его недостатки. – Ну а теперь поведайте мне, почему отступился старик Болдер.
– Хорошо, только очень уж не по-рыцарски с вашей стороны расспрашивать меня о вещах столь личных и, кроме того, мучительно неприятных.
– Для кого неприятных? – спросил Ройс, не обращая внимания на ее нежелание рассказывать. – Для вас или для Болдера?
– Для меня неприятных. Лорд Болдер был возмущен. Понимаете, – пояснила она с прямодушной улыбкой, – я его никогда не видела до того самого вечера, когда он приехал в Меррик подписывать брачный договор. Это было ужасно, – сообщила она столь же радостно, сколь и испуганно.
– Что же произошло? – настаивал он.
– Если я стану рассказывать, вы не должны забывать, что я была точно такой, как все четырнадцатилетние девочки, – полной грез о чудесном юном рыцаре, женой которого стану. В душе я отлично знала, как он будет выглядеть, – добавила Дженни, с горькой улыбкой вспоминая об этом. – Он должен быть светловолосым, конечно же, молодым и прекрасной наружности. Глаза голубые и королевская стать. Он должен быть также сильным, таким сильным, чтобы сберечь все, чем мы владеем, для детей, которые у нас когда-нибудь будут. – Она искоса взглянула на Ройса. – Вот каковы были мои тайные надежды, и должна вам сказать, ни отец мой, ни сводные братья ни единожды не намекнули, что лорд Болдер совсем не такой.
Ройс нахмурился, перед его мысленным взором предстал фатоватый старик Болдер.
– Ну и вот, я вошла в большой зал Меррика, перед тем несколько часов у себя в спальне отрабатывая походку.
– Вы отрабатывали походку? – переспросил Ройс со смешанным любопытством и недоверием.
– Ну разумеется, – весело отвечала Дженни. – Понимаете, я хотела доставить удовольствие своему будущему господину, представ перед ним в самом лучшем свете. И мне не подобало врываться в зал и вести себя чересчур развязно или вползать чересчур медленно и создавать впечатление излишней скованности и нерешительности. Это был необычайно трудный вопрос – как войти, не говоря уж о том, что надеть. Я пребывала в ужасной растерянности и посоветовалась с двумя своими сводными братьями, Александром и Малькольмом, чтобы они высказали мужское мнение. Уильяма, очень милого, не было, он уезжал в тот день из дома с моей мачехой.
– Они, безусловно, должны были предупредить вас насчет Болдера.
Ее взгляд заверил его в обратном, и даже тогда он не был готов к приступу острой жалости, увидев, как она покачала головой.
– Как раз наоборот. Александр сказал, что, по его мнению, выбранное мной платье мачехи недостаточно хорошо, и уговорил надеть вместо него зеленое и взять мачехины жемчуга. Я так и сделала. Малькольм предложил нацепить на бок драгоценный кинжал, чтобы будущий муж не затмил меня своим блеском. Алекс сказал, что волосы у меня причесаны слишком просто, да к тому же они цвета морковки, и посему их надо накрыть золотой вуалью и подвязать ниткой с сапфирами. А потом, когда я оделась по их указаниям, они стали учить меня ходить… – И, словно благородство не позволяло ей рисовать столь непривлекательный образ сводных братьев, она весело улыбнулась и проговорила решительно и убежденно: – Конечно, они надо мной шутили, как шутят все братья над сестрами, но я была с головой погружена в грезы и ничего не заметила.
