Она кинулась было в лес, но он перехватил ее на бегу.
– Дженнифер, – непререкаемо властным, ненавистным ей тоном приказал он, – вы проведете подле меня весь остаток пути.
– Мне бы этого не хотелось, – решительно проговорила она, не поворачиваясь. Она лучше утопится, чем позволит ему увидеть, какое горе он ей причинил, и, запинаясь, добавила: – Ваши люди… я спала в вашей палатке, там все время находится Гэвин. Если я буду есть вместе с вами и ехать рядом с вами, они… могут… неправильно это понять.
– Соображения моих людей не имеют значения, – отвечал Ройс, но это была не совсем правда, и он это знал. Открыто обращаясь с Дженни как со своей гостьей, он быстро упадет в глазах испытанных, верных людей, которые сражаются с ним бок о бок. А далеко не вся армия повинуется ему из чувства долга. Среди наемников есть грабители и убийцы, мужчины, последовавшие за ним потому, что он набивает им брюхо хлебом, и потому, что боятся расплаты, если посмеют ослушаться. Он держит их в повиновении силой. Но, будь то верные рыцари или простые наемники, они все уверены, что Ройс имеет полное право унизить или возвысить ее, воспользоваться ее телом, обращаясь с ней так, как того заслуживает враг.
– Ну разумеется, не имеет значения, – едко заметила Дженни, с оскорбительной ясностью вспоминая, как покорилась в руках захватчика. – Ведь пострадает не ваша репутация, а моя.
Со спокойной непререкаемостью он произнес:
– Пусть думают что хотят. Когда вы вернетесь к своему коню, передайте, пусть стража проводит вас вперед.
Дженни бросила на него взгляд, полный крайнего отвращения, вздернула подбородок и пошла прочь с поляны, покачивая изящными бедрами с неосознанной царственной грацией.
Хотя Дженни лишь на секунду взглянула на него, уходя из леса, она приметила странный свет в глазах и загадочную улыбку в уголках губ. Она не имела ни малейшего представления о том, что за этим кроется, знала только, что эта улыбка разъярила ее до предела, и гнев наконец пересилил жалость к себе.
Если бы тут оказались Стефан Уэстморленд, или сэр Юстас, или сэр Годфри, они растолковали бы Дженни, что означает подобное выражение, и объяснение потрясло бы ее еще больше. Ройс Уэстморленд выглядел точно так же, когда готовился взять штурмом особенно укрепленную, особенно желанную крепость и сделать ее своей собственностью. Сие выражение означало, что он уже предчувствует сладостную победу.
То ли из-за того, что мужчины каким-то манером заметили их объятия под деревьями, то ли из-за того, что они слышали их смех, но, когда Дженни, заледенев, возвращалась к своему коню, она чувствовала на себе косые многозначительные взгляды, что было куда хуже в сравнении со всем тем, что она вытерпела за время плена.
Ройс неспешно вышел из леса и бросил Арику:
– Она поедет с нами.
Затем направился к коню, которого держал для него Гэвин, и рыцари пошли к лошадям, взлетели в седла с легкостью мужчин, проведших верхом большую часть своей жизни. Их примеру последовала вся армия, выполняя приказ, прежде чем он был отдан.
Однако пленница предпочла чудовищное неповиновение и не присоединилась к Ройсу во главе выступившей колонны. Тот отреагировал на буйную непокорность изумленным восторгом, обернулся к Арику и приказал, подавляя смешок:
– Поезжай и приведи ее.
Теперь, когда Ройс наконец отказался от внутренней борьбы и принял решение заполучить ее, он пребывал в превосходном расположении духа. Его бесконечно привлекала перспектива успокоить и завоевать ее за время перехода в Хардин. В Хардине у них будет роскошная мягкая постель и полное уединение, а пока ему предстоит наслаждаться ее обществом весь остаток нынешнего дня и ночи.
Ему не пришло в голову, что эту нежную, невинную обольстительницу, сдававшуюся оба раза, когда он держал ее в объятиях, теперь будет не так-то легко успокоить. Он не знал поражений в битвах, и мысль оказаться побежденным девушкой, желавшей его почти столь же сильно, как и он ее, просто не приходила в голову. Он жаждал ее, жаждал больше, чем когда-либо мог от себя ожидать, и вознамерился заполучить. Разумеется, не на ее условиях, но пойдя на уступки – на разумные уступки, которые в данный момент сводились к роскошным мехам, драгоценностям и, естественно, к уважению, которым она, став его любовницей, будет пользоваться со стороны всех, кто ему служит.
Дженни увидела гиганта, целенаправленно устремившегося к хвосту колонны, припомнила в тот же миг замеченную ею при уходе улыбку Ройса, вспыхнула гневно и ощутила яростное биение сердца.
Завернув и описав небольшой круг, Арик резко осадил коня рядом с ней и холодно поднял брови. Дженни со злобной отчетливостью поняла молчаливый приказ ехать впереди него. Она, однако, была так рассержена, что нисколько не испугалась. Демонстрируя полное неведение о причинах его появления, нарочно отвернулась и принялась беседовать с Бренной.
– Ты заметила… – начала было она и смолкла. Арик молча наклонился и схватил поводья кобылы Дженни.
– Не трогайте мою лошадь! – отрезала она, дернув узду с такой силой, что лошадиная морда запрокинулась к небу. Лошадь шарахнулась, в смятении затанцевала, а Дженни обратила всю ярость на бесчувственного посланца ее врага.
Сверкнув глазами, она рванула левый повод:
– Прочь руки!
Бледно-голубые глаза созерцали ее с холодным равнодушием, но он наконец вынужден был заговорить, и Дженни просияла от этой маленькой победы.
– Вперед!
Вызывающий взгляд девушки скрестился с бледно-голубым взглядом воина. Дженни поколебалась и, зная, что он просто заставит ее покориться, бросила:
– Тогда будьте любезны, уйдите с дороги!
Миля, которую ей пришлось проскакать рядом с колонной, стала, пожалуй, самым большим унижением в ее жизни. До нынешнего дня она не появлялась на виду у солдат или проходила в сопровождении рыцарей. Сейчас головы мужчин поворачивались следом за ней, похотливые глаза неотступно ощупывали изящную фигуру, когда она ехала мимо. Звучали замечания о ее персоне, о ее внешности в целом и об особых формах, замечания столь личного характера, что она едва сдерживалась, чтобы не хлестнуть кобылу и не пустить ее галопом.
Она приближалась к Ройсу, возглавляющему войско, и он не удержался от улыбки при виде очаровательной юной красавицы, взирающей на него с неимоверным гневом; она выглядела точно так же, как в тот вечер, когда бросилась на него с кинжалом.
– Кажется, – поддразнил он, – я по какой-то причине впал в немилость.
– Вы, – отвечала она со всем презрением, которое сумела вложить в произносимые слова, – просто неописуемы!
Он фыркнул:
– Да неужели же я так плох?
