в мире.
Григорий Кисунько тщательно продумал все элементы комплекса. Он обнаруживал баллистическую ракету врага, летящую со скоростью более 3 км/с на дальности более 1000 км; точно определял траекторию её полета; направлял противоракету, летящую со скоростью 1 км/с в точку встречи; обеспечивал встречу в заранее известной точке; рассчитывал момент подрыва фугасного заряда боевого блока противоракеты за доли секунды до момента «встречи» так, чтобы до минимума свести опасность радиоактивного заражения местности.
4 марта 1961 года настал исторический момент, когда впервые в мире был осуществлен перехват и разрушение головной части баллистической ракеты, при котором все элементы комплекса противоракетной обороны точно совершили все свои операции по программе Кисунько. Перехват баллистической ракеты противоракетой можно было бы сравнить по точности и силе разве что с укусом скорпиона. Американцы больше не имели возможности напасть на СССР.
Но система С-25 – не единственное достижение Григория Васильевича. Он также принимал участие в большом проекте создания первой в мире военной межконтинентальной баллистической ракеты, которым руководил наш гениальный конструктор Сергей Павлович Королёв.
Вот так происходил запуск межконтинентальной баллистической ракеты Р-7 (вспоминает сам Григорий Кисунько):
«…Второй пуск МБР Р-7 я наблюдал со смотровой площадки. Все, кто был на этой площадке, наблюдали, как отвалились от ракеты фермы обслуживания, потом низ ракеты окутался черно-бурым облаком и в нем сверкнуло слепящее, как солнце, пламя.
Ракета медленно начала выплывать из облака, волоча за собой солнечно-белый, чуть голубоватый шлейф факела. По громкой связи передавался отсчет секунд от момента старта. Служба единого времени объявила московское время старта с точностью до миллисекунды. Вот уже не стало видно самой ракеты, а виден только факел, и кажется, что он не удаляется, а просто превращается в звездную точку на безоблачном предрассветном небе. И вдруг от звезды отделились и стали от нее отходить в разные стороны еще четыре звезды. Но они недолго сопровождали центральную звезду, а начали оседать вниз и одновременно как бы гаснуть, превращаясь из белых в красные, темно-вишневые, и наконец совсем погасли»[17].
Удивительно, но Григорий Васильевич, несмотря на математическую строгость своего ума и суровый военный характер, всю жизнь в свободное от работы время писал стихи. Они о героической эпохе, в которую он жил, и о людях, для которых не было ничего невозможного.
Вот одно из них:
Со стартовых наших площадок
ракеты уходят в полёт,
на стартовых – полный порядок:
обстрелян, и не подведёт
обветренный степью народ.[18]
Игравший на струнах истории
Лев Гумилёв
(1912–1992)
Лев Николаевич Гумилёв – учёный с трагической судьбой. И до, и после него случалось, что люди науки страдали от произвола невежественных чиновников. Некоторых отправляли в ссылку на край земли. Иным не давали заниматься любимым делом. Бывали и совсем страшные случаи, когда несправедливо осужденные учёные умирали в тюрьмах. Но никому, пожалуй, не пришлось перенести столько страданий и мук, сколько Льву Гумилёву. А между тем он не сломался под тяжестью судьбы и оставил свой весьма значительный след в науке.
Маленький Лев появился на свет в 1912 году в семье двух выдающихся русских литераторов – Анны Ахматовой и Николая Гумилёва.
И отец, и мать его настолько уникальны, что заслуживают отдельных книг. Но я не буду здесь подробно рассказывать о родителях Льва. Достаточно будет упомянуть, что Николая Гумилёва расстреляли в революционную пору, в 1918 году за действительный или мнимый (теперь это уже не важно) мятеж против Советской власти. Эта трагедия не только лишила маленького Льва отца, но и заложила бомбу замедленного действия, которая рано или поздно должна была взорваться.
Лев окончил среднюю школу в Ленинграде и в 1930 году хотел поступать в Ленинградский университет, но ему отказали как сыну своего мятежного отца. Вот тут судьба в первый раз показала ему свои «зубы». Но Лев не растерялся и пошёл чернорабочим в трамвайное депо, а потом через биржу труда устроился в геологическую экспедицию. В качестве геолога он изучал Саяны, Байкал, Памир. В Средней Азии, в Таджикистане, он устроился на работу «малярийным разведчиком» и параллельно освоил таджикско-персидский язык, овладел секретами сложнейшего арабского письма, которое доступно мало кому из европейцев. Постепенно изучив горные минералы, он заинтересовался тайнами происхождения живых людей – азиатских народов, населявших горы.
В 1934 году ему удалось поступить на исторический факультет Ленинградского университета, но уже через год он был арестован, и опять как сын своего казнённого отца. К счастью, благодаря заступничеству матери его быстро освободили, но из университета всё же выгнали. Целую зиму он не мог найти работу, бедствовал, даже голодал. Только в конце 1936-го года он восстановился в университете благодаря помощи ректора Лазуркина, который сказал: «Я не дам искалечить жизнь мальчику». Лев всерьёз и очень успешно занимался востоковедением, изучал древние персидские, арабские и тюркские документы, пользуясь своим знанием восточных языков. В 1937 году он выступил с докладом о тюркской государственной системе в Ленинградском отделении Академии наук СССР, что было большой честью для простого студента.
В начале 1938 года Лев Гумилёв снова был арестован как сын своего отца и осуждён на этот раз на десять лет. Лев Николаевич вспоминал, что суд признал его и ещё двух студентов, с которыми он был едва знаком, виновными в террористической деятельности, хотя никто из них не умел ни стрелять, ни на шпагах сражаться, вообще никаким оружием не владел.
Повторное следствие показало полное отсутствие каких-либо преступных действий, и Льву снизили наказание до пяти лет лишения свободы, после чего он был отправлен в Заполярье, в город Норильск, где работал сначала на каторжных работах, потом в геологическом отделе и, наконец, в химической лаборатории архивариусом.
После того, как Лев Гумилёв отбыл назначенное судом неизвестно за какие проступки наказание, в 1943 году он был оставлен в Норильске без права выезда из города и работал простым геологом. В бараке он жил по соседству с татарами и казахами и выучил татарский и казахский языки.
Гумилёв рассказывал: «Мне повезло сделать некоторые открытия: я открыл большое месторождение железа на Нижней Тунгуске при помощи магнитометрической съёмки. И тогда я попросил – как в благодарность – отпустить меня в армию. Начальство долго ломалось, колебалось, но потом отпустили все-таки. Я поехал добровольцем на фронт и попал сначала в лагерь „Неремушка“, откуда нас, срочно обучив в течение 7 дней держать винтовку, ходить
