– Я надеюсь, что ваш ребенок доставит вам радость еще при вашей жизни, – сухо сказала Рейчел. – Даже вам, Сол, я не желаю, чтобы ваш сын или дочь выросли, а потом растоптали свою юность!
Наступила хрупкая тишина.
– Я лучше пойду, пока не высказала все, что на самом деле думаю.
– Мама! – Глаза Тэры неожиданно наполнились слезами. – Ты ведь будешь часто навещать нас?
– Разумеется. Я скоро свыкнусь со всем этим, так же как жена Сола.
Она наклонилась, и Тэра порывисто обняла ее.
– До свидания, Сол, – сказала Рейчел, выпрямившись. – Я вижу, вы уже захвачены мыслями о своем ребенке. Пожалуйста, не забывайте заботиться о моем.
Глава 13
Джорджиана полностью посвятила этот день заботам о себе.
В парикмахерской ей подрезали и чуть осветлили волосы, после чего уложили их пушистыми волнами. Затем она сделала маникюр и направилась в салон красоты, где кожу ее бедер вдоль линии бикини обработали особым восковым составом, доведя до атласного совершенства. И в завершение всего она отдала себя в чуткие руки массажистки, наслаждаясь долгим, приятным массажем, призванным снять напряжение с ее мышц. Джорджиана знала, что ее мышцы напряжены, потому что массажистка всегда говорила ей об этом.
Позаботившись о своем теле, она отправилась на еженедельный сеанс к доктору Дейнману, последний перед ее отъездом на Канары. Хотя, если у нее все получится с Ксавьером, возможно, она захочет остаться с ним дома.
Джорджиана не могла четко решить, чего именно она хочет.
Она лежала на кушетке в кабинете доктора Дейнмана. Сизо-серые замшевые туфли аккуратно стояли на полу. Доктор Дейнман, как обычно, сидел за пределами ее поля зрения и ждал, что она скажет.
Он думал, что сегодня она выглядит особенно привлекательно, в мягком облегающем темно-сером шерстяном платье, с по-детски пушистыми блестящими волосами. Ее узкие белые ладони были кротко сложены на животе, и их силуэт напоминал изображение голубя мира.
Доктор Дейнман не беспокоился по поводу того, что скажет Джорджиана. Он был вполне доволен тем, что может просто сидеть рядом и смотреть на нее.
– Пришло время перемен, – произнесла она, наконец.
Он ждал.
– Новый год. Новый старт.
– Мы всегда думаем о чем-то подобном, когда один год сменяет другой, – согласился он.
– Мы должны добиться перемен. Мы должны сделать это сами, – сказала Джорджиана, немного удивив доктора. Обычно она была пассивна, ожидая, что все изменения в ее жизни (хорошие, естественно) должны происходить сами собой, примерно так, как встает по утрам солнце.
– Чей голос говорит это вам? – спросил доктор Дейнман.
– Мой собственный, – заявила Джорджиана, веря, что так оно и есть, забыв слова Ксавьера, Элфриды и множества других людей из ее окружения. Она считала, что человек сам творец своей судьбы. Конечно, ее родители никогда не разделяли этой теории. Они придерживались взгляда, что некоторые избранные люди просто заслуживают счастья, которое приходит к ним само.
Доктор Дейнман ждал, надеясь на дальнейшее развитие интересной темы. Но Джорджиана, как обычно, лишила его этого удовольствия. Она часто как бы балансировала на берегу, но редко шла дальше того, чтобы опустить в воду кончик ступни.
Она вновь направила мысли и слова к своим детским годам. Вернулась на старую любимую, идиллическую почву. Доктору Дейнману казалось, что от недели к неделе детство Джорджианы предстает все в более розовом свете.
Все его попытки поднести к ее глазам зеркало жизни и заставить ее заглянуть туда, мило, но настойчиво отклонялись.
– Как мои успехи? – неожиданно спросила она в конце сеанса.
– С какого времени?
– С самого начала.
– У вас неплохой прогресс, – осторожно сказал он.
Она улыбнулась.
– Да, конечно, у меня прогресс.
Доктор не мог сказать, действительно ли она верила в это или отчаянно пыталась убедить себя в том, что это правда.
– Когда я приду к вам в следующий раз, у меня будет для вас нечто особенное, – сказала Джорджиана с блеском в глазах. В ее улыбке появился новый оттенок, который доктор никогда не видел раньше.
Дейнман почувствовал беспокойство. Он напомнил себе, что не несет ответственности за ее действия. И у него нет никаких причин – логических, теоретических или интуитивных – полагать, что Джорджиана способна причинить себе вред.
Но может ли она причинить вред кому-нибудь другому? Этот вопрос время от времени всплывал в его голове.
Но до сих пор только гипотетически.
Джорджиана поужинала с Элфридой. Меню легкого ужина включало мусс из лосося, ломтики слегка подсушенного черного хлеба и салат из свежих фруктов.
Она намекнула Элфриде, что сегодняшний вечер будет особенным и что она настроена на некоторые перемены, но не сказала ничего больше. Элфрида приподняла брови, внимательно и одобрительно глядя на подругу.
Когда Элфрида уехала в театр, Джорджиана направилась в Альберт-Холл, на новогодний концерт, которым дирижировал Ксавьер. Программа включала Моцарта, Сибелиуса, Равеля и Бетховена. Каждая вещь в отдельности была вполне приемлемой, хотя весь концерт целиком обещал быть занудно долгим.
Однако Джорджиане понравились новые световые эффекты – слабо освещенный оркестр и драматически подчеркнутая прожектором фигура маэстро.
Глядя сейчас на Ксавьера, далекого и мистического, Джорджиана могла даже вообразить, что она страстно жаждет его. Именно реальная близость всегда беспокоила ее, убивая желание. Ксавьер был таким сильным, мощным. Джорджиане казалось, что его жесткие, как стальные тиски, руки и твердые, как каменные жернова, бедра готовы сокрушить ее нежную плоть.
Дрожь отвращения пробежала по ее телу от головы до кончиков ног.
Однако снова взглянув на его темную, возвышающуюся над сценой фигуру, такую властную и аристократическую, она ощутила контрастный трепет предвкушения. Она знала, что множество женщин смотрят на него со страстью и обожанием; может быть, именно это возбуждало ее. Ксавьер был известен во всем мире, секс-идол для утонченных, интеллектуальных женщин, современный бог греческой мифологии.
Конечно, она хочет его, убеждала она себя. Разве не об этом она думала в последние несколько лет? Возможно, она страдала от некоторого гормонального дисбаланса. Такие вещи могут оказывать разрушительное воздействие на женскую чувственность.
Но, уговаривая себя подобным образом, Джорджиана понимала, что ее слабые аргументы – это убаюкивающая ложь и самообман.
