Илья и Дарья растерянно взглянули на меня. В ответ я пожал плечами: не наше, мол, дело. В нелепом этом шоу мы были случайными и, прямо скажем, нежелательными зрителями. Но телефоны чертовски были нужны.
– Так! – Стас торжествующе вырвал из книжки чистую страничку. – Калитин и Гномкин у нас есть! – Из груды вещей он извлек авторучку и черкнул найденные телефонные номера. – Ну вот, Свет, а ты боялась!
Светлана повторила деревянным голосом:
– Сволочь ты, Стас.
Не удостоив ее взглядом, Рыжий помахал листком.
– Ну что, я погнал звонить?
Я кивнул:
– С Богом.
Рыжий сунул листок в карман.
– Одному назначу на Таганке, другому – в Сокольниках. Годится?
Я вновь кивнул:
– Главное, чтобы места были не слишком людные.
– Само собой. – Помедлив, Стас указал на мобильник Светланы. – Эта штука, между прочим, может навести на ее след.
– Да ну? – сказал я. – Телефон у девушки не работает. Аккумулятор сел.
Капитан Сычова, наплевав на это мое заявление, крикнула:
– Стас, можно с тобой?! Я помогу!
Выходящий Рыжий обернулся:
– Помогай бабушкам в трамвае.
– Ну, Стас! Я же хочу…
– Свет, ты только что сказала: «Я сама по себе». Или я ослышался?
Капитан Сычова уставилась в пол:
– Это я так… Ты же меня знаешь, Стас.
– В том-то и беда. Сиди тихо, Свет. Понадобишься – тебя привлекут. Научись отвечать за свои слова и поступки, забыв про кружевное белье. Или я не прав?
Сычиха так скукожилась, что, казалось, уменьшилась в росте. В гробовой тишине Стас вышел из квартиры, и раздался щелчок захлопнувшейся двери. Молчание сгустилось еще более.
Капитан Сычова не отрывала взгляд от пола.
– Что зенки вылупили? Думаете, он мой любовник?
Мы втроем переглянулись. Определенно, с ней не соскучишься. Сидя на стуле, я деловито потянулся.
– Не перекусить ли нам?
– Хорошая мысль, – поддержал Илья.
Сычова, однако, так не считала.
– Я задала вопрос! – повысила она голос. Но голос дрогнул. – Думаете, Стас – мой любовник?
Я пожал плечами:
– На эту тему не размышляем. Других забот хватает.
– Кофейку, например, попить. – Илья привстал.
– Сядь, борода! Не дергайся! – гаркнула Сычиха и обратилась ко мне: – Знаешь, почему Стас на меня волком смотрит?
Я вздохнул:
– Он не говорил, а я не спрашивал. Не любопытный.
– А зря!
Дашка мягко вмешалась:
– Свет, успокойся. Оставь свои скелеты в шкафу.
– Захлопни пасть! – окрысилась Сычиха.
Дарья подошла к ней и поводила пальцем перед ее носом:
– Никогда не смей со мной так разговаривать! Слышишь, никогда!
Светлана смерила ее взглядом:
– Потому что я в твоем доме?
– Ни в моем доме, ни в твоем, ни в привокзальном сортире! Поняла?!
– А то что будет?
Дашка взяла со стола пистолет и как бы взвесила его в руке:
– Не спрашивай, Света, что будет. Просто помни: со мной так разговаривать нельзя.
Сычиха угрюмо взглянула на меня:
– Скажи ей, пусть заткнется.
Дашка аккуратно положила пистолет. Затем влепила капитану Сычовой звонкую оплеуху. Повисла предгрозовая тишина. Мы с Ильей приоткрыли рты. А Дашка, точно ведьма, сверкая зелеными глазищами, стояла перед Сычихой, готовая к отпору.
Потирая битую щеку, Светлана вперила в нее пристальный взгляд и негромко спросила:
– Теперь можешь меня выслушать?
Смутить мою жену было нелегко, Но Сычихе это удалось. Покраснев, Дашка беспомощно оглянулась на меня. Что я мог сказать? Ответил за меня Илья:
– Пусть выскажется, потом перекусим. Самое разумное.
Дарья со вздохом уселась на прежнее место, и мы втроем настороженно уставились на Светлану. Мы походили на студентов, которых преподаватель внезапно задержал после занятий.
– Сейчас перекусите, я недолго, – хрипло произнесла Сычиха. Она стояла, прислонясь задом к столу, и, хоть была пьяна, однако вполне себя контролировала. И заметно волновалась. – Стас мне вообще никто. Конечно, я бы не возражала, только… Короче, вы смотрите, как мы с ним собачимся, и, наверное, думаете… Не хочу, чтоб вы о нем думали плохо. Виновата я одна, и никуда от этого не деться. Два года ношу это в себе, никому не заикаюсь. Случайно вот Стаса встретила, и прорвало… Короче, он был другом Гриши, мужа моего. Прямо не разлей вода… Что уставились? Был у меня муж, и дочка была, Веруня. Восемь лет ей тогда… Замечательно все было, пока я не сбрендила… Короче, влюбилась я в Стаса, как мартовская кошка. А он на меня и не смотрит. То есть смотрит как на жену друга и улыбается всеми своими веснушками… В общем, совсем я, дура, голову потеряла. Отправила Гришу с Веруней в магазин за елочными игрушками – к Новому году шло, – напялила кружевное белье и позвонила Стасу. Мол, Грише он срочно понадобился, а зачем – не знаю. Стас явился и… Короче, принялась я его соблазнять. Чего только не выделывала – все без толку. Он, простофиля, не сразу врубился, но, когда сообразил, к чему я веду, быстренько слинял. А перед уходом высказал мне три вещи. Во-первых, жены друзей для него – не женщины вовсе. Во-вторых, Грише он ничего не скажет, чтоб я не волновалась. И в-третьих, поскольку смотреть на меня ему теперь противно, общаться с Гришей впредь он будет без меня. С тем и ушел. Я рыдала от стыда и досады. Я не знала еще, что для рыданий у меня есть более весомые причины. Ведь Гриша и Веруня моя… в тот вечер их застрелили при выходе из магазина. Чисто случайно: разборка между бандами. Покарал меня Господь за кружевное белье… Вот и вся история, можно пить кофе.
Мы сидели оглушенные. Илья гладил свою папку с уравнениями, скрывая за ней лицо. А Дашка смотрела на меня, смотрела… потом тихо произнесла:
– Свет, на фиг ты это вывалила? Ну вот на фиг?
Сычиха стояла с деревянным лицом, в деревянной позе и вся была словно деревянная.
– Чтоб вы про Стаса не думали плохо. Если он меня шпыняет, так мне и надо. Бог меня гораздо хуже наказал – и ничего, выжила. Наверное, затем, чтобы ловить разных гадов. И Француза этого я зарою. Сдохну, а зарою. Может, тогда Бог меня простит.
Я сдавил спинку стула так, что чуть не сломал.
– Бог, Бог… – пробормотал я. – Свет, ты вправду в Бога веришь?
Она посмотрела мне в глаза:
– Верую. Как же иначе?
Это было выше моих сил. Я отправился на кухню. Дарья устремилась за мной.
– Чего ты?
– Ничего. – Открыв холодильник, я глотнул минеральной воды. – В Бога она верит, курица. – И вернулся обратно в комнату. Дашка – за мной.
Сычиха стояла, будто приклеясь задом к столу. Клетчатое Дашкино платье шло ей как корове седло.
Илья, достав из папочки исчерканный лист, взирал на него с умным видом.
– Перекусим? – предложил он.
Но могу поспорить: есть ему расхотелось.
– Угу, сейчас, – кивнул я и обратился к пьяной дурехе. – В Бога, значит, веришь? На полном, так сказать, серьезе?
С угрюмой отрешенностью она кивнула:
– Верую.
– И Господь, значит, покарал тебя за кружевное белье?
Она опять кивнула:
– Да. Я заслужила.
Я едва не зарычал:
– Отлично! Значит – поправь меня, если ошибаюсь! – за амурные твои шалости Бог угробил мужа твоего и дочь? Сбил их, точно кегли: мол, запомни сей урок, Света, и впредь играй по правилам! Так, что ли?
Она смотрела на меня в недоумении:
– Да. Ну и что?
Это было больно, больно по-настоящему. Я опустился на стул.
– То есть для Бога твоего, Светлана Сычова, твои муж и дочь сами по себе никакой ценности не имеют?
Илья пробормотал:
– Старик, не лови ее на парадоксах. Видишь, она какая. Дашка сзади положила мне руки на плечи.
– Ох уж эти парадоксы!
Сычиха смотрела напряженно и выжидательно.
Я глубоко вздохнул.
– Итак, Светлана, ты веришь в Господа, который в назидание тебе грохает твоих близких. В такого Бога ты веришь, любишь Его и носишь в своей душе. Дело, конечно, хозяйское. Но позволь заметить: мир для нас таков, каким мы его видим. Не больше, но и не меньше. Смотри, Света, думай и выбирай. И прости за эту неуклюжую проповедь.
Повисло молчание. Дашка сдавила мои плечи. Илья рассеянно засунул лист в папку. А Сычиха угрюмо осведомилась:
– А каков твой Бог? Каким Его видишь ты?
Это походило на допрос с пристрастием.
– Не знаю, Свет, – пожал я плечами, – но если уж выбирать… Моему Богу, Света, нет дела до твоих эротических симфоний. Тебе, и только тебе решать, чем заплатить за лакомство, кому нанесешь ты рану и стоит ли оно того. Гибель мужа твоего и дочери – не кара, а трагическая случайность, которую, конечно же, нельзя сбросить со счетов. Мой Бог не прельщает Раем и не проектирует Ад. Он сидит за компьютером, усталый умный парень, и осуществляет свой грандиозный мониторинг. Когда взгляд его падает на тебя, Света Сычова, он не громыхает молниями, а корчится от жалости: «Что ж ты с собой делаешь, маленькая моя? Встань, встряхнись, на фиг мне твое раболепство…»
