— Нам пора, — сказала я. — Мы должны попрощаться с твоим дедушкой.
Всю обратную дорогу она молчала. Я тоже — мне не давал покоя этот странный дом, никак не выходивший у меня из головы. Так бывает, когда не можешь забыть какой-нибудь ночной кошмар.
Гости, жившие в замке, уехали, и я сразу почувствовала перемены в отношении ко мне. Однажды утром, когда, выходя из галереи, я столкнулась лицом к лицу с графом, он сказал:
— Ну вот, гости разъехались, мисс Лосон. Знаете, мне бы хотелось, чтобы вы время от времени ужинали с нами. В семейном кругу, понимаете? Вы могли бы просветить нас на предмет вашего увлечения. Не возражаете?
Я не возражала.
— Тогда присоединяйтесь к нам сегодня вечером, — пригласил он.
В комнату я вернулась в приподнятом настроении. После наших встреч я всегда работала с большим жаром, чем обычно, хотя зачастую мой творческий пыл объяснялся яростью. Я достала свое черное бархатное платье и разложила на кровати. В это время раздался стук в дверь, и вошла Женевьева.
— Вы куда-то собираетесь на ужин? — спросила она.
— Нет, я ужинаю с вами.
— И вы довольны? Это папа вас пригласил?
— Получить приглашение к семейному столу всегда приятно, особенно, если это случается довольно редко.
Она задумчиво провела рукой по платью и сказала:
— Я люблю бархат.
— Я иду в галерею. Ты хотела мне что-нибудь сказать?
— Нет, я зашла просто так.
— Ты можешь пойти со мной.
— Нет, я не хочу.
Я отправилась в галерею одна и пробыла там до тех пор, пока не настало время переодеваться к ужину. Мне принесли горячую воду. Принимая ванну, я чувствовала себя безумно счастливой. Но вот, собираясь надеть платье, я приблизилась к кровати — и в ужасе замерла, не веря собственным глазам. Несколько часов назад, когда я выложила платье из шкафа — чистое, отутюженное, — его оставалось только надеть, а теперь юбка свисала неровной бахромой: кто-то разрезал ее от пояса до подола. Лиф тоже искромсали. Я взяла платье в руки и тупо уставилась на него.
— Невероятно, — сказала я вслух. Подошла к звонку и дернула за шнурок колокольчика.
В комнату вбежала Жозетта.
— В чем дело, мадемуазель…
Я протянула ей платье. Она зажала рот руками, чтобы не закричать.
— Что это значит? — спросила я.
— Это… нарочно испортили платье. Но зачем?
— Вот и я не понимаю, — вырвалось у меня.
— Это не я, мадемуазель. Клянусь, не я! Я только принесла горячей воды, а это сделал кто-то другой.
— Я ни минуты не подозревала вас, Жозетта. Но я выясню, кто это сделал.
Она выскочила за дверь, почти истерически выкрикнув:
— Это не я! Это не я! Я не виновата!
А я осталась в комнате, все еще держа в руках испорченное платье. Подошла к платяному шкафу и вытащила другое — серое, с лиловой нашивкой. Не успела я его застегнуть, как появилась Жозетта, взволнованно размахивающая ножницами.
— Я знаю, кто это сделал, — объявила она. — Я нашла их в классной комнате… она их только что отнесла туда. Смотрите, мадемуазель, на них остались кусочки ткани. Вот ворсинки. Бархатные!
Я так и думала. Эта мысль пришла мне в голову почти сразу после того, как я обнаружила испорченное платье. Женевьева. Но почему она это сделала? Неужели она меня так ненавидит?
Я направилась к Женевьеве. Она сидела на кровати, равнодушно глядя под ноги, а Нуну с причитаниями металась по комнате.
— Зачем ты это сделала? — спросила я.
— Мне так захотелось.
Нуну застыла как вкопанная.
— Ты ведешь себя, как ребенок. Ты хоть понимаешь, что делаешь?
— Понимаю. Я знала, что это доставит мне удовольствие, поэтому, когда вы пошли в галерею, я побежала за ножницами.
— Но теперь-то ты жалеешь о случившемся?
— Нет.
— А я жалею. У меня не так много платьев.
— Наденьте с разрезами, вам пойдет. Уверена, кое-кому это понравится.
На ее лице появилась жалкая улыбка, и я поняла, что она готова заплакать.
— Перестань, — приказала я. — Нельзя так себя вести.
— Зато можно искромсать платье. Слышали бы вы, как скрипели ножницы. Чудесно!
Она вдруг засмеялась, и Нуну встряхнула ее за плечи.
Я вышла. Когда она в таком состоянии, ей все равно ничего не докажешь.
Ужин, который я ждала с большим нетерпением, прошел невесело. Я все время думала о Женевьеве. Она сидела с угрюмым видом, изредка поглядывая на меня. Наверное, ожидала, что я пожалуюсь ее отцу.
Я мало говорила, в основном — о картинах и замке, хотя чувствовала, что все это довольно скучно и граф разочарован. Возможно, он хотел услышать остроумные ответы на свои колкие замечания.
Как только ужин закончился, я с радостью ретировалась к себе, где принялась обдумывать свои дальнейшие действия. Надо урезонить Женевьеву, объяснить, что чужое горе еще никому не приносило счастья.
Вдруг в комнату вошла мадемуазель Дюбуа.
— Мне надо поговорить с вами, — сказала она. — Я потрясена!
— Успели узнать о моем платье?
— Об этом знают все в доме. Жозетта пошла к дворецкому, а тот — к графу. Мадемуазель Женевьева слишком многое себе позволяет.
— Так значит… ему все известно?
Она с недоумением посмотрела на меня.
— Разумеется.
— А где Женевьева?
— В своей комнате, прячется за нянькины юбки. Ее накажут, и она этого заслуживает.
— Не понимаю, какая ей радость от таких поступков.
— Она злая, вредная девочка! Она ревнует, потому что вас приглашают на семейный ужин, и граф проявляет к вам интерес.
— Естественно, раз его интересуют картины.
Она усмехнулась.
— Лично я в замке никогда не теряла бдительности. Конечно, приехав сюда, я понятия не имела, что это за дом. Граф… замок… звучит, как в сказке. Но когда мне рассказали все эти страшные истории, я испугалась. Уже была готова собрать чемоданы и уехать, но решила положиться на удачу, хотя знала, как это опасно. Такой человек, как граф, например…
— Не думаю, что вам грозит от него какая-нибудь опасность.
— Его жена умерла страшной смертью! Вы слишком доверчивы, мадемуазель Лосон, но я-то последнее свое место оставила из-за домогательств хозяина дома.
Она порозовела — от натуги, цинично подумала я. Видимо, ей самой стоило большого труда представить себя желанной. Я была уверена, что все эти похожие одна на другую истории обольщения — плод ее воображения.
— Затруднительное положение, — заметила я.
— Приехав сюда, я поняла, что мне надо проявлять особую осторожность, принимая во внимание репутацию графа. О нем вечно ходят какие-нибудь слухи.
