— Так, — киваю, — после окончания темных времен город сожгли дотла. Отстраивать сразу не стали — лишь спустя полвека здесь поселились люди.
— Как интересно, — хмыкает инквизитор, — не думал, что ты интересуешься историей.
— Не я, — сдаюсь с потрохами, — Джо. Муж Адель.
— Помню. Выходит, он историк?
— Историк. По велению сердца, — я улыбаюсь, вспоминая высоченные стеллажи с книгами, стоящие в кабинете мужа Адель, — а по образованию зельевар. Очень хороший.
— И вы дружны.
— Дружны, — не спорю, — у меня прекрасная семья. Точнее, то, что от неё осталось.
Моя горькая ирония не проходит незамеченной — его рука, держащая мою ладонь, на миг сжимается, а сам инквизитор вдруг смотрит в противоположную нашему направлению сторону и, на минуту задумавшись, вдруг тянет меня через дорогу.
— Пойдем!
— Риндан! — восклицаю я, вслед за мужчиной перебегая проезжую часть, — ты что?! А если заметят?
— Пусть! — великодушно разрешает Максвелл и заговорщицки мне подмигивает, — воспользуюсь служебным положением.
Слов у меня нет, да и появиться им не суждено — дар речи отнимает окончательно, когда я вижу, куда меня привели.
— Кажется, на него ты смотрела из окна? — замечает инквизитор и буквально втаскивает меня за собой в узкий проход катка.
Cейчас, утром, людей на льду мало. Тихая музыка, звучащая, кажется, из ниоткуда, наводит на мысли о магической составляющей. Риндан, кажется, такого же мнения — обводит взглядом каток и кивает каким-то своим мыслям.
— Ну вы счастливчики! — из глубин катка к нам подъезжает паренек. Он одет броско, даже щегольски — синяя дубленка, красные утепленные штаны, черная ушанка набекрень, — через четверть часа как раз новый сеанс. Вам две пары коньков?
— Ну что? — Максвелл, улыбаясь, смотрит на меня и я понимаю — кажется, придется кататься.
— Две, — соглашаюсь с парнем.
Коньки нам вручают почти сразу — даже размер называть не приходится. Впрочим, причина этого раскрывается быстро — когда мягкая обувь, на мгновение вспыхнув, садится точно по ноге.
— Интересно, есть ли у их мага лицензия, — ворчит Риндан, пытаясь сладить со шнурками. Глядя, как инквизитор неловко пытается затянуть шнуровку, я не могу сдержать приступа веселого смеха, за что тут же безвинно страдаю — меня целуют так, что до начала сеанса я восстанавливаю дыхание.
Риндан катается великолепно! Скользя спиной вперед, он умудряется помогать мне сохранять равновесие и параллельно сыпет веселыми комментариями. Мне сложно стоять на коньках и смеяться одновременно — последний раз я каталась лет семь назад, но тело постепенно восстанавливает забытые навыки и уже через двадцать минут Максвелл констатирует, что я без него не пропаду. Но покидать меня тоже не спешит — берет за руку и мы скользим по кругу. Праздничное древо, установленное здесь, действительно волшебное — оно украшено золотистыми монетками и маленькими конфетами в разноцветных обертках.
— Моим сестрам сюда нельзя, — категорично заявляет Максвелл, стоит мне только поделиться с ним наблюдениями.
— Бедные девочки! — прыскаю я, понимая, что любовь инквизитора к семье превосходит всяческие рамки.
Но Риндан считает иначе — внезапно дернув меня за руку, он меняет траекторию и прижимает меня к низкому бортику катка.
Древо совсем рядом — протянув руку, я смогу достать себе монетку. Но меня волнует другое: зеленые глаза совсем рядом. Максвелл загадочно смотрит на меня и молчит, а я лишь и успеваю, что заметить, как терпко пахнет хвоей.
— Мейделин… — начинает он, но закончить не успевает — резкий свисток смотрителя катка — того самого парнишки — извещает о том, что мы замечены.
— Отойдите от древа! — просит, улыбаясь, парень. Подъезжает к нам и тормозит совсем рядом, залихватски повернувшись боком и обдав наши ноги ледовой крошкой, — бедную елку совсем уже общипали!
— Ладно, ладно! — не споря, поднимает ладони Максвелл и мы возвращаемся на привычный круг.
Сеанс заканчивается быстро — я едва успеваю войти во вкус. Риндан предлагает остаться ещё на один заезд, но мои ноги с непривычки дрожат, о чем я в итоге и признаюсь. Причина оказывается уважительной — меня усаживают на лавку и, сняв с меня коньки, инквизитор отправляется на поиски смотрителя, оставляя меня оглядываться по сторонам.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Каток окружен невысокими столбами, на которых висят гирлянды. Крошечные лампочки сейчас не горят — но я знаю, стоит только сумеркам опуститься на землю, они засияют маленькими звездочками. Кажется, у меня в кладовой тоже храниться такая гирлянда. Надо бы достать: праздник всё-таки.
Риндан возвращается быстро. Он не один — компанию ему составляют два бумажных стаканчика, из которых идет пар.
— Держи, — вручает он мне один из них. Я с любопытством вдыхаю запахи кардамона и бадьяна.
— Ты совсем решил меня споить?
— Нет, — улыбается Максвелл, — просто пользуюсь случаем. Глинтвейн здесь отменный.
— Тоже на работе просветили? — я все-таки делаю маленький глоток. И впрямь — приготовлен шикарно.
— И это тоже, — отмахивается инквизитор, занимая место рядом.
Некоторое время мы наслаждаемся глинтвейном, пока я не решаю задать вопрос:
— Ты когда уезжаешь в Рейлин?
— Послезавтра утром, — следует быстрый ответ, — но, к сожалению, ненадолго. Сразу после дня Отца нужно назад.
— На один день? — удивленно поворачиваюсь к инквизитору я, на что тот лишь пожимает плечами:
— Поставили дежурство на следующий день после праздника.
— А в сам день Отца кто?
— Алвис.
Значит, тот самый, с бородкой-клинышком. А хотя, неудивительно — Вальтц же тоже уезжает.
— Вы все были знакомы до прибытия сюда? — осторожно забрасываю удочку.
— Все инквизиторы так или иначе знакомы, — усмехается Максвелл, — мир одаренных и так невелик, а уж инквизиторов…
— И только дознаватели грустно стоят на обочине жизни, — хмыкаю я, затрагивая извечный вопрос нашего негласного противостояния.
— Ты неправа. У большинства нашего брата командировок больше, чем стационарной работы. А гостиницы для командировочных ужасны, поэтому иногда приходится ездить по гостям, — объясняет он, — у нас в доме даже есть специальная гостевая комната. Мать называет её “инквизиторской”.
— Только не говори, что её обычно занимаешь ты.
— Я?! Не-е-ет, там замок не закрывается! — делано ужасается он, — у меня свои покои. С кабинетом, — и Максвелл гордо поднимает палец вверх.
Я качаю головой, понимая, что перестать смеяться в ближайшее время мне уж точно не грозит.
После катка мы долго бродим по узким улочкам, иногда останавливаясь и осматривая тот или иной приглянувшийся особняк. Остановившись на перекрестке, я долго изучаю развалины старой ратуши. Её при отстройке города даже сносить не стали — вот и сейчас я смотрю на подкопченный камень стен и, кажется, даже чувствую какую-то злость за события прошедших веков.
— Пойдем, — наконец тянет меня за руку Риндан.
Словно вынырнув из какого-то дурного сна, я плетусь следом. Повышенная чувствительность к событиям прошлого у меня с тех пор, как я узнала, что наш прапрадед был одним из сожженных на пустошах. Помнится, я тогда долго переживала эту новость, спрятавшись от всех в библиотеке — в самом темном и глухом её углу.
Несколько лет спустя Адель призналась, что обнаружили меня почти сразу — но оставили в покое, чтобы дать возможность сделать свои выводы. И я была за это очень признательна.
— Плохие воспоминания? — тихо интересуется Максвелл, перекладывая мою ладонь себе на локоть.
— Вроде того, — и я кратко рассказываю о печальных событиях нашего рода.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Инквизитор внимательно выслушивает и, стоит мне замолчать, тут же резюмирует:
— К сожалению, такое почти в каждой семье. У нас тоже погибли там предки.
— Варварство, — констатирую я, поджимая губы. Тему продолжать не хочется — и мужчина это понимает. Успокаивающе поглаживает мои пальцы и ведет мимо ратуши — к ярким огням центрального праздничного древа.
