Я пытаюсь представить, куда я могу пойти, чтобы копы меня не выследили. С заднего сиденья я вижу примерно двадцать человек, сидящих между мной и водителем. Я насчитал двадцать затылков.
Двадцать бритых голов.
Водитель поворачивается и говорит мне, сидящему на заднем сиденье: — Мистер Дерден, сэр, я восхищён тем, что вы делаете.
Я никогда его раньше не видел.
— Вы должны извинить меня, — говорит водитель. — Комитет говорит, что это была ваша личная идея, сэр.
Бритые головы поворачиваются одна за другой. Затем встают. У одного в руке кляп, и ты чувствуешь запах эфира. У ближайшего охотничий нож. Этот самый с ножом — механик из бойцовского клуба.
— Вы храбрый человек, — говорит водитель автобуса. — Подумать только, сделать себя домашним заданием.
Механик говорит водителю автобуса: — Заткнись, — и: — Эй, на стрёме, не облажайтесь.
Ты знаешь, что у одной из обезьян-космонавтов есть резиновая лента, чтобы обмотать твои яйца. Они заполнили всю переднюю часть автобуса.
Механик говорит:
— Расклад вы знаете, мистер Дерден. Вы сами это сказали. Вы сказали, что если кто-нибудь попытается закрыть клуб, даже вы, мы должны ему яйца оторвать.
Помидоры.
Шары.
Гонады.
Хозяйство.
Huevos.
Представь лучшую свою часть замороженной в пакетике из-под сэндвичей на Мыловарне на Пейпер-стрит.
— Вы знаете, что с нами драться бесполезно, — говорит механик.
Водитель автобуса жуёт сэндвич и рассматривает нас в зеркало.
Завывает полицейская сирена, она приближается. Вдалеке на поле грохочет трактор. Птички. Заднее окошко в автобусе полуоткрыто. Облака. Высокая трава на краю остановки. А в травах жужжат пчёлы и мухи.
— На этот раз это не просто угроза, мистер Дерден. На этот раз мы должны их отрезать.
Водитель автобуса говорит:
— Полиция.
Сирена слышна где-то перед автобусом.
С чем мне приходится бороться?
Полицейская машина подъезжает к автобусу, огни мигают голубым и красным, и кто-то за автобусом кричит: — Всем оставаться на местах!
И я спасён.
Вроде того.
Я могу рассказать копам о Тайлере. Я расскажу им всё про бойцовский клуб, и, возможно, я пойду в тюрягу, и тогда проект «Разгром» станет их проблемой, а я не буду пялиться на ножик.
Полицейские поднимаются по ступенькам автобуса, и первый говорит: — Уже отрезали?
А второй говорит:
— Быстрее, тут ордер на его арест.
Он снимает шляпу и говорит, обращаясь ко мне: — Ничего личного, мистер Дерден. Это удовольствие — наконец-то повстречать вас.
Я говорю, вы все совершаете большую ошибку.
Механик отвечает:
— Вы сказали нам, что наверняка это произнесёте.
Я не Тайлер Дерден.
— Вы и про это тоже говорили.
Я меняю правила. У вас остаётся бойцовский клуб, но мы больше никого и никогда кастрировать не будем.
— Да, да, да, — говорит механик. Он на полпути и выставил перед собой нож. — Вы предупредили, что определённо скажете это.
Хорошо, я Тайлер Дерден. Я. Я Тайлер Дерден, я устанавливаю правила, и я говорю — положи нож.
Механик бросает через плечо:
— Какой у нас рекорд по «отрежь-и-убегай»?
Кто-то отвечает:
— Четыре минуты.
Оба копа уже поднялись в автобус, один из них смотрит на часы и говорит: — Секундочку. Сейчас стрелка до двенадцати добежит.
Коп говорит:
— Девять.
— Восемь.
— Семь.
Я рыбкой вылетаю в открытое окно.
Животом я падаю на тонкую металлическую раму, и за моей спиной орёт механик: — Мистер Дерден! Вы нам время похерите!
Наполовину свисая из окошка, я хватаюсь за чёрную резину задней покрышки. Пытаюсь вытянуться, хватаясь за обод. Кто-то хватает меня за ноги и тащит назад. Я кричу маленькому трактору вдали: — Эй!
И:
— Эй!
Моё лицо горит, к нему кровь прилила, я ведь вверх ногами болтаюсь. Я вытягиваю себя. Руки вокруг моих колен втягивают меня обратно. Мой галстук бьёт меня по лицу. Пряжка ремня зацепилась за раму. Пчёлки и мухи в травах высоких в дюймах от глаз и моей головы. Я ору: — Эй!
Руки хватают меня за штаны, втягивая меня назад и снимая брюки.
Кто-то в автобусе вопит:
— Одна минута!
Мои туфли слетают с ног.
Моя пряжка улетает с рамы.
Руки хватают меня за ноги. Рама жарит мой голый живот, разогревшись от солнца. Моя рубашка белая волной вздымается и падает, накрыв главу мою и плечи, а руки всё ещё хватаются за обод, и я ору: — Эй!
Мои ноги вытянуты назад и сложены вместе. Мои штаны слетели с ног моих, исчезли. Солнце светит тёплым светом в задницу.
Кровь молотом стучит в башке, глаза закатываются от давления, и всё, что вижу я — рубашка белая, с лица свисающая. Трактор где-то шумит. Пчёлы жужжат. Где-то. Всё откатывается на миллион миль. Где-то за миллион миль от меня вопль: — Две минуты!
Рука проникает меж ног моих, ощупывая меня.
— Не сделайте ему больно, — говорит кто-то.
Руки у колен моих — на расстоянии в миллион миль от меня. Представьте их находящимися в конце долгой-предолгой дороги. Направленная медитация.
Не представляйте раму окна, или как постылый жаркий нож обрубит тебе корни.
Не представляй себе команду мужиков, раздвигающих твои ноги.
За миллион миль от тебя, за хренлион миль, грубая тёплая рука охватывает фундамент твой и тащит тебя обратно, и что-то стискивает тебя все сильнее, сильнее и сильнее.
Резиновая лента.
Ты в Ирландии.
Ты в бойцовском клубе.
Ты на работе.
Ты где угодно, кроме этого места.
— Три минуты!
Кто-то вдали кричит:
— Вы знаете расклад, мистер Дерден. Не теребите мОзги бойцовскому клубу.
* * *
Тёплая рука под тобой. Холодное прикосновение ножа. Рука под твоей грудной клеткой. Терапевтический физический контакт. Время обняться. И эфир прижимают к твоему носу и рту. Затем ничто и меньше, чем ничто. Забвение.
Глава 23
Взорванная оболочка моего выгоревшего кондоминиума — черна как космос дальний и выглядит, словно руины, парящие над маленькими огнями большого города. Окон нет, и только жёлтая полицейская лента, огораживающая место преступления, дрожит и извивается на краю пятнадцатиэтажной пропасти.
Я просыпаюсь на бетонном подполе. Когда-то тут был кленовый паркет. Были картины на стенах — до взрыва. Была шведская мебель. До Тайлера.
Я одет. Я сую руку в карман и чувствую это.
Я цел.
Напуган, но невредим.
Подойди к краю, пятнадцать этажей над стоянкой, взгляни на огни города, звёзды, и ты ушёл.
Это всё так далеко от нас.
* * *
Здесь, в милях, разделяющих Землю и звёзды, я чувствую себя одним из этих животных, которых в космос дальний запускали.
Собаки.
Обезьяны.
Люди.
Ты просто делаешь свою маленькую работу. Потяни за рычаг. Нажми на кнопку. Ты ничего на самом деле не понимаешь.
Мир сходит с ума. Мой босс мёртв. Дома у меня нет. Моя работа исчезла. А я за всё это в ответе.
Ничего не осталось.
Я задолжал в банке.
Шагни через край.
Между мной и забвением — полицейская лента-ограждение.
Шагни через край.
Что ещё остаётся?
Шагни через край.
А там Марла.
Тогда перепрыгни через край.
Там Марла, она в центре всего этого, и сама об этом не знает.
И она любит тебя.
Она любит Тайлера.
Она не знает разницы.
Кто-то должен ей рассказать. Уходи. Уходи. Уходи.
Спасайся. Ты спускаешься в лифте в фойе, и швейцар, которому ты никогда не нравился, теперь он улыбается, а во рту трёх зубов недостаёт, и говорит: — Добрый вечер, мистер Дерден. Такси? Вы себя хорошо чувствуете? Не хотите ли позвонить?
Ты звонишь Марле в отель «Регент».
Клерк в «Регенте» говорит:
— Одну секундочку, мистер Дерден.
Марла на линии.
Швейцар за твоим плечом прислушивается. Клерк в «Регенте», возможно, также слушает. Ты говоришь, Марла, нам надо поговорить.
А Марла отвечает:
— Слушай, дерьмоед…
Ты можешь находиться в опасности, говоришь ты. Ты заслуживаешь того, чтобы знать, что происходит. Ты должна встретиться со мной. Мне надо поговорить.
— Где?
Ей следует идти в то место, где мы впервые встретились. Вспоминай. Вспомнила?
Белый исцеляющий светлый шар. Дворец с семью дверьми.
— Усекла, — говорит. — Я буду там через двадцать минут.
Будь там.
Ты вешаешь трубку, и швейцар говорит: — Я могу заказать такси, мистер Дерден. Бесплатно, куда бы вы ни поехали.
Мальчики из бойцовского клуба следят за тобой. Нет, говоришь ты, такая хорошая ночь, я лучше пешочком.
Это субботняя ночь, ночь рака кишечника в подвале первой методистской церквы, и когда ты приходишь туда — Марла уже там.
Марла Сингер курит свою сигарету. Марла Сингер выкатывает свои глаза. Черноокая Марла Сингер.
Ты садишься на лохматый ковёр по сторонам медитативного круга и пытаешься вызвать покровительствующее тебе животное, пока черноглазая Марла пялится на тебя. Ты закрываешь свои глаза и переносишься в дворец с семью дверьми, и ты по-прежнему чувствуешь на себе взгляд Марлы. Ты баюкаешь своё внутреннее дитя.
