Все началось с того, что закадычные друзья-приятели – Губан и Колюня – после напряженного трудового дня за Забором сидели там же, в избе-лаборатории, и для отдохновения рассуждали на отвлеченные, но в то же время сугубо научные темы.
Колюня в молодости начинал, как и все в Лесном Стане, проходить боевую подготовку, но затем, в результате постоянно происходящего профессионального отбора по способностям, был рекомендован в монастырскую школу для углубленного изучения теоретических и прикладных наук. По окончании курса он был направлен за Забор, где проявил недюжинные способности в отвлеченных рассуждениях и разнообразных прожектах, чаще заканчивающихся полным провалом, но изредка все же приносящих совершенно неожиданные блестящие результаты. Колюня был невысок, толст, но весьма подвижен. Его коротенькие ручки и ножки совершали беспрерывные разнообразные движения, а небольшой остренький нос на пухлом лице был постоянно задран вверх и нацелен в заоблачные выси или просто в потолок, откуда, по-видимому, Колюня и черпал всевозможные проблемы и идеи, которые были совершенно недоступны окружающим и мало кому становились понятными в Колюнином изложении, обычно чрезвычайно запутанном и невнятном.
Губан чаще других понимал Колюню, но тоже не без труда. Ясное дело, что для отдохновения тела и большей свободы духа, долженствующей привесть к лучшему взаимопониманию, приятели сопровождали заслуженный вечерний отдых распитием фряжских вин, имевшихся за Забором в изрядном количестве и значительном разнообразии, поскольку являлись незаменимыми реагентами в ряде специальных химических опытов.
– Вот, смотри, Губан, – задумчиво произнес Колюня, сосредоточенно уставившись в кубок из венецианского стекла, до краев налитый темно-вишневым вином. – Все предметы в этом мире разные, а вместе с тем – одинаковые!
– Ну, – выжидательно ответствовал Губан. – Как это – все одинаковые?
– Вот, к примеру, вина. Они же все разные и по вкусу, и по цвету. Так?
– Так, – вынужден был согласиться Губан, перед взором которого непосредственно были представлены с полдюжины графинов с разноцветными винами. Разнообразие вин могло бы быть еще большим, если бы приятели часть графинов уже не опорожнили в ходе предварительной беседы.
– Во-от! – торжественно протянул Колюня, величественным жестом поднимая вверх руку с вытянутым указательным пальцем. – А, к примеру, медовуха, или, прости Господи, кумыс – совсем на вина не похожи, так?
– Так.
– А вот и не так! – радостно выпалил Колюня. – По действию своему на человеческие существа эти суть разные на вкус, цвет и запах напитки являются одинаковыми!
Губан задумался, не слушая продолжавшего разглагольствовать собутыльника.
– Хре-но-та, – с расстановкой произнес он через некоторое время. – Просто во всех названных тобой напитках должна быть одинаковая субстанция.
– А ты докажи, докажи! – запальчиво ответствовал Колюня.
– И докажу! – взъярился Губан.
Как это ни удивительно, на следующий день Губан и вызвавшийся помогать ему Колюня действительно всерьез принялись за поиск гипотетической субстанции. По-видимому, обсуждавшийся предмет нашел живейший отклик в их сердцах и пробудил в обоих острое любопытство. Друзья различными способами, преимущественно почерпнутыми из западноевропейских алхимических книг, разделяли всевозможные хмельные напитки на составные части. Затем, как истинные ученые-первопроходцы, они испытывали действие выделенных субстанций на себе. Первоначально получаемые жидкости вызывали одну лишь тошноту и головную боль. Однако вскоре удача улыбнулась отважным естествоиспытателям, и они получили прозрачную, легко кипящую субстанцию, испаряющуюся на медленном огне и вновь обращавшуюся в жидкость на конце холодильной трубки определенной высоты. Эта жидкость, напоминавшая по описаниям одного из старых латинских трактатов некий «спиритус вини» (душу вина), выделялась буквально из всех вин и даже кумыса и производила желаемое действие на организмы естествоиспытателей.
О научном открытии, произошедшем, как и положено всем великим открытиям, глубокой ночью, мгновенно стало известно всему Лесному Стану. Тихой осенней ночью Стан, мирно спящий под нежный шорох осыпающихся листьев, был разбужен дикими звуками, в которых с трудом можно было опознать старую добрую походную песню леших, исполняемую хором из двух голосов. Песня вначале раздавалась из-за Забора, когда обалдевшие часовые не посмели задержать двух уважаемых мастеров, один из которых к тому же был облачен в духовный сан, стала слышна на улицах поселка. Великие ученые-первооткрыватели, после многократной проверки жидкости на себе, пришли в состояние заслуженной радости от блестящего успеха человеческой мысли и немедленно отправились докладывать руководству о важном свершении. Поскольку оба молодца, как и все в Лесном Стане, не без основания считали себя непосредственно причастными к воинской службе, они построились в шеренгу и двигались исключительно строевым шагом, хотя и по довольно запутанной траектории, сопровождая движение удивительно громким пением походной песни, повествующей о возвращении домой с победой над врагом.
На подходах к монастырю, в котором заседал Большой Совет (естественно, это обычно происходило в дневное время), друзья были встречены лично начальником караула, который предпринял попытку вступить с ними в мирные переговоры. Начальник был подвергнут процедуре опознания, сопровождавшейся вопросами: «А ты кто такой?», звучавшими весьма двусмысленно. Начальник растерялся. По уставу, особенно учитывая ночное время, он должен был тут же валить отказавшихся подчиниться молодцов, прорывающихся в ворота монастыря. Впрочем, молодцы, по всему, готовы были повалиться сами, и только чувство долга, состоявшее в желании как можно скорее сообщить радостную весть понимающим людям, а не какому-то там караулу, держало их на ногах. Слава Богу, в критический момент из монастырской калитки вышел игумен, удивленный непонятным шумом. Прервав друзей, присмиревших при его появлении, но все же пытавшихся доложить о некоем важном открытии, игумен велел доставить их в кельи и запереть до утра.
Наутро друзья все же предстали перед Большим Советом, но уже не в самом благоприятном расположении духа. Вначале доклад, больше похожий на оправдание за ночную смуту, явно не клеился и постоянно прерывался жадным питием воды из больших ковшей. Однако после того, как специально посланный гонец принес из лабораторной избы реторту с прозрачной жидкостью и великие ученые на глазах не заподозрившего подвоха Совета (жидкость по виду не была похожа ни на один из хмельных напитков!) заглотили по изрядной порции, их настроение резко улучшилось и речи полились с плавным журчанием и изрядным апломбом.
