Татьяна Беспалова
Изгои Рюрикова рода
© Беспалова Т.О., 2016
© ООО «Издательство „Вече“», 2016
© ООО «Издательство „Вече“», электронная версия, 2016
Сайт издательства www.veche.ru
С благодарностью профессору С.В. Алексееву
…Я не могу, хоть прикажи,
Проблему разрешить такую:
Хочу для будущего жить,
А сам прошедшее смакую.
Глаза прикрою, мнится мне
Не взлет ракет, не шаг к Победе, —
На златогривом скакуне
По полю битвы Рыцарь едет.
Друзей погибших кличет он,
Ненужный меч бросает в ножны.
Но только карканье ворон
И только шорох осторожный…
А. Зиновьев
Часть первая
Гусь шипел, вытягивая шею, топорщил сизые крылья, наступал решительно, косил дьявольским глазом в сторону сумы. Там, завёрнутый в чистое рядно, хранился каравай и несколько вялых репок.
Илья давал птице подойти поближе и тянул загорелую руку к гладко оструганной лесине. Тогда птица отступала к кустам, издавая раздражённый шип.
– А птица-то не дура… – лениво проговорил Володарь. – Смотри-ка, Илюша! Ведь знает, что такое палка. Опасается.
– Разве из лука стрельнуть в тварь? – предложил Илюша. – Который час братаники гоняют по леску кабанчика – и всё попусту. А я уж трёх плотвичек изловил! Если к ним ещё гуся добавить! М-м…
Отрок, лукаво улыбаясь, глянул на князя. Гусь между тем, не складывая крыл, но, прекратив шип, стал заходить с другой стороны, от речки. Там, на покрытом изумрудной травкой бережку Днепра стоял плетёный кузовок. В нём на росной, травяной подстилке рыпалась, засыпая, мелкая рыбёшка. Утренние лучи играли на её серебристой чешуе. Рыба – не гусиная пища, но вредная птица, видать, решила не подпускать Илюшку к улову, раз уж ей не угодили.
– Отойди ж ты, тварь! Ишь, Гусята Гусакович! Присвоить мой улов наладился! – Илюша схватил-таки палку, но гусь взмахнул крылами, неуклюже подпрыгнул раз, другой, поднялся в воздух, пролетел по-над гладью Днепра и скрылся за зарослями камыша.
Всадники вынеслись из лесочка. Взопревшие, вполпьяна, весёлые: Момырь, Клещ, Мышата, Пафнутий Желя – все были здесь, и сам князь Давыд Игоревич между прочих. Широкий, плотный в медвежьей шапке и богато расшитой, синей шёлковой рубахе – князь больше походил на тороватого купчину, нежели на бежавшего из-под надзора пленника. На плетёной пеньковой сети, на воздусях Клещ и Мышата волокли тушу упитанного кабанчика, оставляя на влажной траве кровавый след. Рыжая сука по кличке Мамайка, большая, остроухая с широкой седой мордой – верная спутница князя Давыда – помахивая драным хвостом, бежала впереди.
Жемчуг вскинулся, почуяв кровь, оскалил пасть. Ах, что за конь! Чистый волк: мохнатый, свирепый, выносливый, бесстрашный. Князь Володарь вскочил на ноги, ухватил коня за уздечку, возложил ладонь на широкую морду товарища, проговорил со всегдашней своей лукавой усмешкой:
– Не лютуй, зверь. Иль не видишь – свои это, свои…
Но не на всадников, товарищей Володаря, скалился Жемчуг. Следом за ватагой из леска вышли скорой поступью двое мирян. По виду не смерды, не вояки, не разбойного племени люди и уж тем более не монахи. Головы и плечи пришельцев покрывали драные плащи, надетые поверх длинных, до пят, рубах из грубой холстины. На одном из путников, на том, что постарше, была сплетённая из лыка, ветхая обувь, другой же оказался и вовсе бос.
Когда же затих топот копыт, гики и свист, Володарь услыхал мелодичный перезвон. Пояса обоих путников были увешаны колокольцами, на шеях болтались сатанинские амулеты. Зоркий взгляд князя приметил искусно вырезанные, оскаленные морды чудных зверей на тяжёлых кованых цепах, бусы из разноцветных каменьев, бубенцы, гривны.
– Ишь ты! Будто девицы, монистами увешаны, – пробормотал Володарь. – А рожи-то! А бороды!
Длинные волосы и бороды обоих странников были обильно усеяны колтунами, репьями и зелёными семечками полевых трав.
– Проклятые язычники, – Илюша брезгливо сплюнул. – Нешто Сварог[1] запрещает своим служителям бороды чесать?
Но скоро, увлечённый рассказами товарищей о превратностях удачной охоты, князь Володарь и думать забыл о странных путниках. Дружинники подкормили костерок валежиной, опалили тушу, наточили тесаки. Князь Давыд гарцевал вокруг стойбища, выгуливая своего чернющего рысака греческих кровей. Хорош конь у Давыда Игоревича, лёгок на ногу, прыток, но, на взгляд Володаря, слишком уж хрупок. Коренастое тело Давыда глядится в седле неуместно, словно не всадник на коня воссел, а какой-то мастер на все руки водрузил на богато разукрашенное седло пивной бочонок. Впрочем, князь Давыд держался в седле ловко, славился отвагой и выносливостью.
Между тем странные путники приблизились к становищу князей и, не дожидаясь приглашения, расселись возле костра. Князь Володарь в изумлении наблюдал, как младший из них извлекает из-под оставленного на время Давыдова плаща непочатый мех с мёдом, как откупоривает его и, не утруждаясь поиском подходящей посудины, хлещет питье прямо из горлышка. Мех тяжёленек, где хлипкому волхвёнку удержать эдакую тяжесть! Разумеется, большая часть драгоценного напитка без толку пролилась на его и без того нечистую рубаху. А старший-то – тоже не дурак! Вырвал из рук младшего мех, а в очах-то нетрезвое озлобление! А на устах-то похабнейшая брань!
– Кто такие?! – рявкнул Володарь. – Эй, Илюша! Подай-ка моё копьё!
И Давыд, и дружинники воззрились на незваных гостей. Клещ пробормотал досадливо насчёт лесных бродяг, в корнях дерев ночующих да по пещеркам зимующих, нищих и завшивленных. Пафнутий Желя забранился, а предусмотрительный Илюша отнял у незваных пришельцев мех.
– Я – Возгарь! ик… – старший из путников отложил мех, поднялся, выкатил грудь колесом, выпятил тощее пузо, опираясь на гладко отполированный дубовый посох. – А это… ик… ик… ик…
– Вдарить меж лопаток или медку налить? – с наигранной услужливостью предложил Илюша.
– …это Борщ! – собравшись наконец с духом гаркнул Возгарь. – Отрок! ик… ученик мой!
– Волхованием греховным занимаетесь? – спросил Давыд.
Предводитель охотников уже сошёл с седла и уселся на поваленную лесину, поближе к костру. Разумная Мамайка пристроилась возле его ног. Клещ и Мышата уж освежевали кабанчика, а Илюша уж насадил его на ту самую жердь, которой совсем недавно гонял гусака.
– Мы мирные гадатели, – проблеял Борщ. – Ходим по селениям, предвещаем, предсказываем, врачуем. Учителю моему мно-о-огое открывается!
– Скотине животы вспарываете? – недружелюбно осведомился Давыд. – Сварогу поклоняетесь? Ишь, амулеты-то на вас звериные. А что за черепа? Нешто нетопырьи? А косточки, что в ожерельях бренчат? Слепых кротов, тварей подземных, истязали, на косточки делили?
– Гадаем по внутренностям убитых… ик… козлищ… – подтвердил ученик волхва.
– Намять, разве, бока колдунам? – предложил Пафнутий Желя. – Как прикажешь, Давыд Игоревич?
– Лучше бороды им пощипать, – вставил своё Момырь. – Приказывай, княже!
Гусак налетел, подобно ворону. Свист крыльев, клёкот, лай Мамайки, пух-перо летит по ветру. Отважная птица исхлестала Пафнутия крыльями по бородатой роже, а Момыря клюнула в башку. И поделом! Нечего средь бела дня в чужих, небезопасных краях без шапки-то ходить!
Володарь изловчился, ухватил гусака за хвост. Гусак забил крыльями, зареготал пуще прежнего, изогнул шею, ущипнул князя за плечо, рванулся да и вырвался, оставив в руке Володаря пук серо-белых перьев.
– Сие священный гусак Возгаря! Звать его Аврилох, – провозгласил младший волхв. Пьяный гнев покрыл его щеки нехорошим багрянцем. – Если ты, князь, кинешь перья в костер, то умудрённый Сварогом Возгарь скажет тебе твою судьбу… ик… а может, не твою… ик… А ты мёду-то налей, холоп. Жажда – злейшая врагиня любого путника, который…
– Эк, трещит, распьяная рожа! – ухмыльнулся Момырь.
– Брось пёрышки в костёр – и узнаешь сокровенное! – подтвердил Возгарь.
– Не стану! – хмыкнул Володарь. – Не хочу мерзкую вонь паленого пера нюхать!
– Не подлить ли медку, дедуля? – весело предложил Илюша. – Испей, и скотский бог покажет тебе картины минувшего и будущего. Да без возжигания пера покажет!
– Эй, Борщ! Воскури! – возопил старик.
И помощник его полез в суму, достал оттуда причудливо расшитый мешочек, из мешочка разновеликие цветные палочки извлек, одну из них – оранжевую, тонкую – в ладонях искрошил да и бросил крошево в костер. Полымя пошло ввысь лиловыми языками. Дымный смрад сменился чудным благовонием, словно не на берегу сонной речки честная компания обреталась, а на склоне южной горы, на поросшем росной лавандой лугу. Осторожный Илюшка прянул в сторону. Жемчуг затряс головой, зыркнул на ученика чародея недобрым глазом, копытом оземь стукнул, потянул ноздрями.
Возгарь заплясал-закружился вокруг синего пламени. Забрал у Володаря гусиные перья, кинул их в огонь. Володарь поморщился. Добрая братия закашляла, заругалась на волхва, а тот знай себе куролесил возле костра. Речи его казались невнятными, и взгляд его помутился, а лицо исказилось мукой. А Борщ тем временем бегал вкруг становища. Заплетались его ноги, тряслась его бородёнка, брякали колокольцы на его тощей шее. Падая, поднимаясь да неистово ругаясь, ловил ученик волхва гогочущую птицу и изловил-таки.
