В холле ему повстречался аббат Констан.
— Ну как, господин кюре, что вы думаете о работе господина Лафранса?
— Великолепно! Великолепно!
Не прибавив к этому ни единого слова, господин Леду прошел в свою комнату и упал на колени. Молитва его длилась час. И не иначе как для того, чтобы наказать его, господь посоветовал ему упорно добиваться поставленной цели.
С этого времени господин Леду совершенно лишился покоя. Он заставлял себя восторгаться «Страстями господними», однако его трезвый рассудок говорил ему: «Томас, ты же понимаешь, что эта картина ужасна! Ты накличешь на себя несчастье!» И чтобы убедить себя в достоинствах современного искусства, он посоветовался со священником, слывущим знатоком живописи. Господин Леду приобрел даже несколько объемистых книг на эту тему. Тщетно. Частые визиты, которые он совершал в студию художника, только усиливали его отчаяние. Художники, подобные Полю Лафрансу, столь же бескомпромиссны, как и Десять заповедей. Поль Лафранс продолжал работать в присущей ему манере, и господину Леду казалось, что, чем больше он работает, тем длиннее становятся руки и ноги у Христа. Эти ярко раскрашенные картины с фигурами-гротесками возникали перед господином Леду, словно ряженые в последний день карнавала. Добрый кюре потерял аппетит, и жира у него на шее значительно поубавилось. Со своей кафедры он не вспоминал больше о «Страстях господних», и его прихожане, с нетерпением ожидавшие торжественного открытия, не знали, что и подумать. Уж не случилось ли чего с их кюре?
И наконец случилось самое ужасное. Служитель церкви, отличавшийся чрезмерным любопытством, воспользовавшись отсутствием кюре, сумел пробраться в студию и разглядел картины. После этого по приходу поползли слухи, что вместо людей в «Страстях» изображены уроды и кругом полно крови. Встревоженные домохозяйки не давали кюре проходу, выражая беспокойство. Прикрыв глаза, он улыбался:
— Мадам, я подозреваю, что вы распускаете слухи только для того, чтобы заставить меня удовлетворить ваше любопытство. Все, что вы слышали, — неправда. Однако, если вам так уж не терпится, я могу сказать вам, что святые женщины в «Страстях господних» представляют собой портреты самых достойных дам нашего прихода.
Радостные и успокоенные, дамы покидали пресвитерию с чувством удовлетворения. Напуганный их вопросами, господин кюре не знал, что и делать. Удрученный всем этим, он отважился пойти к аббату Констану. Смирив свою гордыню, он признался ему:
— Господин аббат, увы, кажется, вы оказались правы. Я совершил ошибку. Наши прихожане не подготовлены к тому, чтобы оценить эти «Страсти господни». Что мне теперь делать?..
Аббат Констан, который за это время сумел освоиться с образом мыслей кюре, повел себя, как и подобает добропорядочному священнику. Он не стал его высмеивать, а приободрил и предложил свою помощь. Они принялись за работу и подготовили на десяти страничках рекламку, в которой символическая красота современного искусства преподносилась в самых восторженных выражениях. Рекламку отпечатали, и служки распространили ее среди прихожан. Перед лицом столь непонятного поступка прихожане не на шутку обеспокоились.
Однажды в субботний полдень художник завершил свою работу, и удовлетворение его было столь же глубоким, как и беспокойство кюре. Поль Лафранс получил причитающуюся ему сумму, поблагодарил кюре и отбыл, словно знатный лорд. Дабы положить конец жестоким мукам, которые он так долго терпел, добрый кюре объявил, что открытие выставки состоится в воскресенье утром за четверть часа до большой мессы. До ушей кюре дошли сведения о некотором недовольстве прихожан пособием по современному искусству, и он со страхом ожидал начала церемонии. Он провел ужасную ночь и каждый раз, просыпаясь, заклинал Небо, чтобы оно прекратило его мучения и вразумило бы его прихожан в восхищении склонить головы перед «Страстями господними».
В половине десятого церковный служитель, чье растущее негодование чередовалось с приступами смеха, развесил картины в пустой церкви. Господина кюре, спрятавшегося за алтарем в ожидании, когда откроются двери, прошиб обильный пот.
Толпа прихожан, заинтересованная судьбой своей церкви, теснилась у ворот. Наконец двери открылись, и прихожане повалили в храм. И так велико было всеобщее изумление, что из целой тысячи открытых ртов не вылетело ни единого звука. Затем раздался вопль негодования, повторенный четырнадцать раз у каждой картины, словно цепь взрывов. Особенно энергично протестовали женщины.
— Какой ужас! Взгляните-ка на Христа! У него руки длиннее, чем ноги, а ступни длиннее, чем бедра, и волосы — не вьющиеся! Кошмар! Вы только посмотрите на лицо! Подбородок — острый, глаза — разные!
Добропорядочные дамы, надеявшиеся, что именно их изобразили святыми женщинами в «Страстях господних», побледнели от негодования, но были и такие, что расплакались, так как святые женщины «Страстей господних» выглядели, словно огромные лягушки. Церковный староста, который, по-видимому, был не в духе, зашептал:
— Двадцать пять тысяч долларов за этакую пачкотню! Да любой ребенок мог намалевать такое!
Мужчины воздевали руки и возмущались.
— Крест слишком уж маленький, к тому же и цветы падают, как снег. Вы только поглядите! Руки пробиты гвоздями, а даже не кровоточат!
Атмосфера бунтарства воцарилась в церкви. Все прихожане сходились на одном: уж не сошел ли господин кюре с ума? И каждый старался отыскать его взглядом.
За алтарем, с лицом белым, как стихарь, господин кюре Леду отирал свое чело. В довершение ко всему кондиционер накануне вышел из строя. Был июль, и жара стояла тропическая.
Десятичасовая месса началась, но никто не обратил на это внимания. Отовсюду несся шепот и приглушенный смех. Какой стыд! Такое безобразие в такой красивой церкви! Господин кюре ни жив ни мертв взошел на кафедру. Уж лучше бы ему оказаться в Риме, пасть ниц перед папой и сосредоточить свои помыслы на прелестях христианства. «Ну, держись, Томас!» Голос его был слабым, а руки дрожали.
— Мои дорогие собратья! Я всего лишь старик, больше всего на свете мечтающий дать вам церковь, прекраснее, чем все остальные. Долгое время мечтал я приобрести для вас превосходные «Страсти господни». И вот они перед вами, но вместо восхищения, которого я ждал, вы выказываете недовольство. Я не скрываю того, что ваше отношение глубоко ранит меня. И я молю небо, чтоб ваши глаза привыкли к этому творчеству и до конца распознали его достоинства. Мои дорогие собратья!..
Господин Леду почувствовал, что теряет сознание, и у него нет больше сил бороться с обмороком. Один из служителей церкви, несших его в ризницу, заметил:
— Не удивительно, что у вас обморок! Двадцать пять тысяч долларов коту под хвост!
Обморок господина Леду поверг паству в ужас, но не изменил ее мнения относительно знаменитых «Страстей господних». Эти события несколько дней обсуждались прихожанами, и господин кюре счел за лучшее все это время не вставать с кровати. Поскольку все беспокоились о его самочувствии, о «Страстях господних» на время замолчали. Господин кюре, скрывшись от глаз людских, не сидел сложа руки. Из различных источников он узнал, что преданная ему паства тает день от дня и что прихожане, вместо того чтобы молиться, потешаются над нелепыми картинами. Кроме того, привлеченные необыкновенными «Страстями господними», в храм хлынули толпы любопытных из соседних приходов.
Церковь господина Леду стала своего рода музеем, в который приходили не для того, чтобы преклонить колени, а для того, чтобы вдоволь поговорить и всласть посмеяться. Господин Леду пережил немало тяжелых минут. Испытав короткую радость по поводу значимости своей церкви, он теперь страдал от ее падения. Провидение сочло, что он достаточно наказан, и натолкнуло его на остроумную идею. И почему он раньше не подумал о матери настоятельнице женского монастыря?
У нее был кое-какой талант к рисованию, и господин кюре частенько захаживал к ней по воскресеньям в послеобеденное время, чтобы взглянуть на святых красавцев, на корабли, реки и розы нежных оттенков, над которыми поработала ее изощренная кисть. Он разбудил ее в десять часов вечера, и преподобная настоятельница, вся дрожа, прибежала в пресвитерию. Прощаясь с господином Леду, она сказала:
— Обещаю вам, что через две недели у вас будут эти четырнадцать картин. Повторяю вам, я не достойна этого дела. Но, уповая на волю господа, я попробую.
Мать настоятельница работала под строжайшим секретом. Господин кюре заходил в монастырь по три раза в день, и все, кто ни встречал его, дивились тому, как бодро он держится, несмотря на то что его церковь продолжают осквернять толпы любопытных, пришедших невесть откуда. Через десять дней после визита к матери настоятельнице господин Леду позвонил одной очень важной особе, которая чуть было не упала в обморок после разговора с кюре. Но это уже другая история. Два дня спустя после его телефонного звонка, в субботу ночью, около одиннадцати часов, у бокового входа в церковь остановился грузовик, и двое рабочих под руководством господина Леду бережно вынесли из церкви четырнадцать свертков и погрузили их в машину.
