Из Боровска в Калугу Циолковский привез ещё одну рукопись — научно-фантастическое эссе «На Луне», написанное ещё лет за пять до переезда. Текст не раз показывал (или пересказывал) самым близким друзьям. Луна здесь описана так, как будто автор сам на ней побывал. Он, действительно, бывал там и не раз — с помощью мысли. Таким же образом оказался на спутнике Земли (тогда ещё не добавляли — естественном, ибо искусственных не было и в помине) и безымянный герой научно-фантастического рассказа Циолковского вместе со своим другом-физиком. При этом не надо было изобретать никаких средств космического передвижения, достаточно уснуть, точнее впасть в не слишком продолжительный летаргический сон.
Рассказ ведется от первого лица, и трудно избавиться от мысли, что все описанное в нем случилось с самим Циолковским: «Я спал болезненным сном и теперь проснулся: лег на Земле и пробудился на Земле, тело оставалось здесь, мысль же улетела на Луну». Лунные картины, воссозданные воображением (нет — знанием!) ученого, настолько точны, что, если сравнить, напоминают отчеты космонавтов, почти восемь десятилетий спустя побывавших на Луне. Только перед нами не сухой язык протокола, а образное повествование, вышедшее из-под пера литературно одаренного популяризатора:
«Мрачная картина! Даже горы обнажены, бесстыдно раздеты, так как мы не видим на них легкой вуали — прозрачной синеватой дымки, которую накидывает на земные горы и отдаленные предметы воздух… Строгие, поразительно отчетливые ландшафты! А тени! О, какие темные! И какие резкие переходы от мрака к свету! Нет тех мягких переливов, к которым мы так привыкли и которые может дать только атмосфера. Даже Сахара — и та показалась бы раем в сравнении с тем, что мы видели тут. Мы жалели о её скорпионах, о саранче, о вздымаемом сухим ветром раскаленном песке, не говоря уже об изредка встречаемой скудной растительности и финиковых рощах… Надо было думать о возвращении. Почва была холодна и дышала холодом, так что ноги зябли, но Солнце припекало. В общем чувствовалось неприятное ощущение холода. Это было похоже на то, когда озябший человек греется перед пылающим камином и не может согреться, так как в комнате чересчур холодно: по его коже пробегают приятные струи тепла, не могущие превозмочь озноб. На обратном пути мы согревались, перепрыгивая с легкостью серн через двухсаженные каменные груды… То были граниты, порфиры, сиениты, горные хрустали и разные прозрачные и непрозрачные кварцы и кремнеземы — все вулканические породы. Потом, впрочем, мы заметили следы вулканической деятельности».
И как же не затронуть вопрос, который волновал тогда воображение большинства читателей:
«В самом деле, есть ли на Луне обитатели? Каковы они? Похожи ли на нас? До сих пор мы их не встречали, да и довольно трудно было встретить, так как мы сидели чуть не на одном месте и занимались гораздо более гимнастикой, чем селенографией. Особенно интересна та неведомая половина, черные небеса которой по ночам вечно покрыты массой звезд, большей частью мелких, телескопических, так как нежное сияние их не разрушает многократными преломлениями атмосферы и не заглушается грубым светом огромного месяца. Нет ли там углубления, в котором могут скопиться газы, жидкости и лунное население. (…)
Темноватые, огромные и низкие пространства Луны принято называть морями, хотя совсем неправильно, так как там присутствие воды не обнаружено. Не найдем ли мы в этих „морях“ и ещё более низких местах следов нептунической деятельности — следов воды, воздуха и органической жизни, по мнению некоторых ученых, уже давно исчезнувших на Луне? Есть предположение, что все это когда-то на ней было, если и теперь не есть где-нибудь в расщелинах и пропастях: были вода и воздух, но всосались, поглотились с течением веков её почвой, соединившейся с ними химически; были и организмы — какая-нибудь растительность несложного порядка, какие-нибудь раковины, потому что, где вода и воздух, там и плесень, а плесень — начало органической жизни, по крайней мере низшей.
Что касается до моего приятеля-физика, то он думает, и имеет на то основание, что на Луне никогда не было ни жизни, ни воды, ни воздуха. Если и была вода, если и был воздух, то при такой высокой температуре, при которой никакая органическая жизнь невозможна. Да простят мне читатели, что я высказываю тут личный взгляд моего друга-физика, нисколько притом не доказанный».
В 1893 году это эссе опубликовал выходящий и по сей день журнал «Вокруг света» (точнее — приложение к нему). В том же году оно вышло отдельной иллюстрированной книжкой в знаменитом издательстве И. Д. Сытина.
Космическая стезя протаптывалась не без проблем. Следующей вехой стати хрестоматийные ныне «Грезы о Земле и небе» — сборник научно-фантастических очерков, опубликованный в 1895 году. Эта книга создавалась при горячей поддержке и активном содействии калужских друзей. У Циолковского наконец-то появилась возможность высказать идеи, волновавшие его с самого детства и касающиеся главным образом силы тяжести.
«…Прочтите увлекательные страницы очерков, — писал Я. И. Перельман в своей статье об „отце космонавтики“, опубликованной в 1935 году в третьем издании „Грез о Земле и небе“, — и вы удивитесь, как много неожиданных, неподозреваемых проявлений этой силы раскрывает творческое воображение Циолковского! Это произведение… написано до того, как идея ракетных полетов озарила ум автора. Здесь межпланетные путешествия описываются как чисто фантастические. Лишь впоследствии эта фантазия была претворена автором в техническую идею».
Но тогда, в 1895 году, эта книга принесла Циолковскому немало огорчений.
В роли мецената и спонсора согласился выступить Александр Николаевич Гончаров (1843–1907) (племянник знаменитого писателя). Он не только дал деньги, но и поставил на обложке и титуле свое имя в качестве издателя. На слух, во время коллективного чтения, рукопись вроде бы ему понравилась. Однако, когда произведение было напечатано, Гончаров неожиданно переменил свое мнение, более того — отказался впредь принимать в своем роскошном доме автора. Причина — письма приятелей из Москвы, высмеявших манеру и стиль изложения Циолковского. Им вторили и рецензенты. В журнале «Научное обозрение» писали: «Мы охотно назвали бы г. Циолковского талантливым популяризатором и, если угодно, русским Фламмарионом, если бы, к сожалению, этот автор знает чувство меры и не увлекался лаврами Жюля Верна. Разбираемая книга производит довольно странное впечатление. Трудно догадаться, где автор рассуждает серьезно, а где фантазирует или даже шутит (…) Если научные разъяснения г. Циолковского не всегда достаточно обоснованы, зато полет его фантазии положительно неудержим и порой даже превосходит бредни Жюля Верна, в которых, во всяком случае, больше научного основания. Так, у автора есть какие-то небожители или жители астероидов, которые соглашаются составлять из себя круги и треугольники, управлять ракетой, как экипажем, приближая её произвольно к Солнцу…»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
