В разработке советской теории этноса особую роль сыграл академик Ю. Бромлей, которому по статусу предполагалось быть главным специалистом в данной сфере. Он был директором главного в стране института этнографии. Его книга «Очерки по теории этноса» (1983 г.) является крупнейшим исследованием по этой проблематике, в котором не столько новых идей, сколько систематизация всего того, что сделано было советскими этнографами и теоретиками национального вопроса. В работе наметился еще и определенный уход от диктатуро-пролетарской догматики и поиск стыковки, в том числе и с западной этнологией и антропологией. Наверное, к началу 80-х гг. советская теория этноса как нации выходила на наиболее разумные позиции, преодолевая крайности как марксистских, так и буржуазных теорий. В Советском Союзе была создана своя школа этнографов, этнологов, которая охватывала широкий спектр проблем этнонационального развития народов страны.
Ю. Бромлей на первое место среди специфических признаков этноса поставил «самоназвание – собственное имя», мотивируя это тем, что «нет и не было ни племени, ни народности, ни нации, ни национальности, у которых бы оно отсутствовало». Он замечает при этом, что люди могут именовать свои сообщества не только по этнической принадлежности – «этнониму», но и по территории, на которой они живут, – «топониму», по государству – «политониму», по их религиозной принадлежности – «конфессиониму» и по языку – «лингвониму» (этот перечень можно и продолжить), причем утверждает, что характерной чертой этнонимов является их «устойчивость». Он пишет, что «обычно отличить конфессионимы или лингвонимы от этнонима довольно легко, поставив вопрос: сохраняется ли рассматриваемое нарицательное имя при смене его носителем (носителями) религии или языка? Если в таких случаях мы будем иметь дело с изменением этого имени, то перед нами соответственно конфессионим или лингвоним, если же такого изменения не произойдет, то значит речь идет об этнониме»[109]. Хотя надо говорить, видимо, не об «устойчивости» этнонимов, а об «устойчивости» общности, этносов, а этнонимы могли часто меняться, ибо этноним все же форма, а не содержание этнического, этнонационального. Этнонимы чаще обозначали природно-географические признаки: «народ-гор», «речной народ», «народ-олень» и т. д. Внешние изменения зачастую переносились на этнос и даже преподносились как изменение их сущности. В таких подходах, конечно, много субъективного формализма, ибо они приносят сущность, дух в жертву форме, ибо «в них самих жизнь скудеет и мельчает»[110]. И еще более «скудной и мелочной» является теория, в которой вообще отрицаются реалии этнического, этнонационального, что мешает эволюционному процессу формирования гражданских наций и создает вакуум, где начинают господствовать стереотипы и предрассудки. Этноним, топоним, политоним могут часто меняться. Это все внешние атрибуты. При этом известны факты, когда то, как этнос себя называет и его называют, редко совпадало исторически. Отсюда и много путаницы в этногенезе, ибо исходят из этнонимов. Ю. Бромлей был прав, отмечая и еще большую «неустойчивость» политонимов, хотя такое утверждать при наличии «союза на века» было трудно. После развала СССР советские люди разных национальностей сменили гражданство, а вместе с ним политоним, что должно было привести к мысли о более устойчивом характере этнонима по сравнению с политонимом. Теперь новые теоретики хотят заменить всякие этнонимы опять единым политонимом. И лингвоним не всегда является признаком, свойственным для одного этноса. Различные по своему этническому происхождению люди пользуются одним языком (например в Англии – англичане, валлийцы, ирландцы, шотландцы). Политоним, как правило, кажется более устойчивым, чем этноним. Именно на этом настаивают те, кто «хоронит» этносы, нации в угоду нации гражданской, политической. А этноним на деле, действительно, оказывается устойчивее, хотя тут нет жестких закономерностей. Хакасы, тувинцы, чеченцы, узбеки и другие живут и здравствуют (слава Богу), а Советского Союза нет (к сожалению). Поэтому явное преувеличение политических признаков наций за счет пренебрежения этнонациональным признаком вредно и опасно для нормального развития этнонаций и становления единого для граждан всех национальностей страны государства.
Ю.В. Бромлей не относил к этническим признакам территорию из-за «неоднозначности» этого параметра, ибо «целостность территории… выступая в качестве важнейшего условия формирования этноса, не является строго обязательным фактором воспроизводства его частей». Территориальный признак тоже может «мигрировать» вместе с этносом. Отмечая далее, что проблема учета числа признаков этноса экономического и политического (государственного) характера опять-таки «решается далеко не однозначно», он приходит к выводам, что к чертам, свойственным всем этносам, «в первую очередь относятся характерные черты культуры (в том числе языка) и психики этноса, его сознание и самоназвание. Этот комплекс, на наш взгляд, и составляет ядро собственно этнических свойств».
В этнонациональных отношениях не различия, видимо, все же определяют сущность этнонациональных общностей, а самобытность как сущностное, а не поверхностное проявление лишь различий. До сих пор присутствуют в российской литературе термины «нации» и «народности», и как в XIX в. одних относят к ранним, а других к поздним этапам развития общества. В XXI веке такие подходы теряют свое значение. Этническое более ощутимое кровнородственное, компактное территориально и однообразное по языку (наречия), а этнонациональное – это социально-политическое пространство этнического существования и самоутверждения всего многообразия субкультурных явлений и наречий, свойственных для данной общности.
На фоне утвердившейся в политике иерархичности этнонаций и форм их обустройства в советском государстве привело и к попыткам определить концепцию «иерархичности» этносов. Ю.В. Бромлей считал, что кроме собственно этносов – «основных этнических подразделений» – совокупности людей, обладающей наибольшей интенсивностью этнических свойств и выступающей в качестве самостоятельных единиц общественного развития, существуют другие, как бы менее четко выраженные этносы. К таковым он относит: 1) «элементарные этнические единицы», или «микроэтнические единицы» – те наименьшие составные части основного этнического подразделения, которые представляют собой предел делимости последнего (к ним относятся главным образом семьи); 2) «субэтнические подразделения» – общности, у которых этнические свойства выражены с меньшей интенсивностью, чем у основных этнических единиц и которые являются их составными частями (к ним относятся этнографические, некоторые социальные, диалектные и расовые группы); 3) «макроэтнические единицы», или «метаэтнические общности» – образования, охватывающие несколько основных этнических подразделений, но обладающие этническими свойствами меньшей интенсивности, чем каждое из таких подразделений (к ним относятся «метаэтнополитические», «метаэтнолингвистические», «метаэтноконфессиональные» и другие общности). «Таким образом, – пишет Ю.В. Бромлей, – один и тот же человек может входить в несколько этнических общностей различных уровней. Например, можно считать себя русским (основное этническое подразделение), донским казаком (субэтнос) и славянином (метаэтническая общность)»[111]. Это все правильно, если только не путать этнические общности, субкультурные общности внутри и вокруг них, а также межэтнические общности. Они различны по природе и по уровню общности.
Следует сказать, что на одной территории, исторически находясь в контакте с другими людьми, человек формирует с ними определенную общность не только по этническим, но и по другим признакам: политическим, социальным, административным, профессиональным и иным. Более того, на разных исторических этапах и в конкретно-исторических условиях те или иные признаки могут стать более определяющими для данного человека, для данной общности.
Кроме того, этнос – явление комплексное. Именно отсюда и теория этноса Л.Н. Гумилева о биологической, географической, физической сущности этноса. Таким образом, он воздействовал на смягчение господствовавшей тогда позиции исторического материализма, которая утверждала ведущее значение в этносе, в нации «социальных», «классовых», а даже не «этнических» элементов[112]. А Ю.В. Бромлей утверждал, что «социальное в нации находится в диалектической взаимосвязи, неразрывном единстве с этническим», хотя в конечном итоге и этническое – это лишь форма проявления социального, духовного в их общностной специфике. Растворение этнического в социальном, политическом – это ошибка советских исследователей и нынешних либералов-демократов, критикующих Ю.В. Бромлея. У них общая методология – отрицание, растворение этнического в социальном или политическом. Они боятся самобытности и самостоятельности этнического, этнонационального как любой самобытности даже в отдельном человеке. «Причесать всех под одну гребенку» – любимое занятие политологов, в том числе и этнополитологов. В этносе, этнонации, как и в сущности самого человека, людей, проявляется одновременно феномен природы, биологического, физического, социального, культурного и политического их творчества, жизнедеятельности и сотворчества. В.И. Козлов и сегодня считает, что, «пренебрегая наукой, в высшем законе страны – Конституции Российской Федерации (1993 г.), преамбула начинается словами «Мы, многонациональный народ Российской Федерации…», так как в этнологии (этнографии) термином «народ» (как и равноценным ему «этнос») обозначались все типы этнических общностей, включая «нацию». Далее он пишет: «Показательно, что в статье 5 этой Конституции дано и правильное словоупотребление – «равноправие и самоопределение народов». Вероятно, юристы, составлявшие Конституцию, скалькировали начало преамбулы с конституции США («We, people of the USA…»), но употребление там слова «people» по смыслу, насколько я понимаю, означает прежде всего «люди», а не «народ». Но такого не было, ибо мне пришлось быть одним из авторов статьи 5 Конституции Российской Федерации. Во-первых, «народ» – это наиболее нейтральное и по-русски принятое название с точки зрения восприятия людьми. Русский человек, как впрочем и нерусский, у нас не очень знает, что такое «этнос». А понятие «народ» имеет смысл и этнический и социальный. Ибо «народ» шире, чем этнос, этнонация и близко подходит к определению нация-государство, нация-согражданство. Во-вторых, на том этапе нужен был мостик с «советским народом», чтобы не терять уже достигнутый уровень сформировавшейся исторической общности наших людей. Узаконенное словосочетание «многонациональный народ Российской Федерации» по существу близко родственно повсеместно отвергнутому в политической, да и в научной литературе понятию «советский народ», и только журналисты не замечали понятийную этнополитическую несуразицу»[113]. Ученых интересует терминология, а политиков – реальная жизнь и установки на общность, единство. На том этапе, когда нам с большим трудом приходилось удерживать, сохранять многонациональную общность в новой России, отрицать нации-этносы и писать сразу о нации-государстве означало не понимать суть происходящих событий, а значит и вести их к трагедии. Ведь В.И. Козлов писал о советском народе, а многонациональный народ России как бы стал правопреемником многонационального народа Советского Союза. Кроме того, это был период отказа от старых понятий, дефиниций и борьбы новых. Но это не словесный каламбур, а реальность. Понятие «многонациональный народ» наиболее адекватно отражает общность наших народов, людей, граждан Российской Федерации. Это социокультурная общность, в которой люди согласились жить (в согражданстве) одним государством (только согласились в новых условиях), а становление нации-государства, гражданской нации – процесс перспективный. Были и есть попытки изменить привычное и закрепленное в Конституции понятие «нация» (как одного из исторических типов «этноса») или «народ», вложив в него смысл «согражданства»[114]. Не дойдя до такого уровня общности, провозглашая нацию-согражданство и отрицая тут же нацию-этнос, – это значит проявлять деструктивный подход, который тормозит формирование российской нации. Российская нация отражает политическую, перспективную сущность нашей многонациональной общности. И это не должно означать отказа от наций-этносов. Такой вызов приведет к взрыву. Недопустимо навязывать искусственно, сверху новые формы общности людей, а важно набраться исторического терпения и мудрости. Ибо историческими категориями являются как этнонация, так и нация-государство. И процесс это эволюционный.
