идеологии освобождения во властно-идейную систему угнетения, во властную прокрустику. Добрым молодцам урок.
Еще один, last but not least, связан со следующим. Не все золото, что блестит, не все счастье, что в будущем: прогресс – штука обоюдоострая, и ныне выходит, что прогресс капитализма – это регресс огромной части населения планеты, ее биосферы. Пока не ясно, что и как можно противопоставить этому в долгосрочной перспективе. Но когда катишься в пропасть, сначала надо затормозить, остановить падение, а потом уже думать. Иначе думать будет нечем и некому. Короче – среднесрочная (но только среднесрочная) задача – затормозить, подморозить, законсервировать ситуацию. Ясно, что это не революционное действие, а консервативное или скорее даже реакционное. Я не стану здесь утверждать, хотя это очень интересный ход, что Маркса вполне можно, а быть может и нужно интерпретировать на консервативный лад и представить в качестве вполне консервативного мыслителя, как это сделал Шумпетер[100]. Важнее другое или, точнее, другой аспект возможной консервативности Маркса, его идей и теорий – не субъективный, а объективный. Поскольку консервация объективно далеко не всегда работает на господ и хозяев современного мира, она нишево, функционально оказывается тем, чем в эпоху Современности были революции. Революционность и консервативность совпадают. Так уже не раз бывало в истории, когда общество достигало переломного предела, порога в своем развитии. Вот тут-то и появлялись движения и идеи, которые одни историки квалифицировали как революционные, а другие как консервативные, реакционные. Ограничусь двумя примерами.
В конце II в. до н. э. прогрессивное развитие антично-рабовладельческого строя в Риме поставило под угрозу существование свободного римского крестьянства, которое утрачивало свои земли, раскрестьянивалось. Братья Тиберий и Гай Гракхи пытались провести реформы, тормозящие или даже поворачивающие этот процесс вспять и возвращавшие ситуацию к тому, какой она была лет за сто до этого. В какой-то момент Гракхи перешли к насильственным «революционным» действиям, потерпели поражение и погибли
Что это – революция или реакция? Впоследствии, пройдя через диктатуры Мария, Суллы и Цезаря, Рим «вышел» к империи, которая как минимум на двести лет «подморозила» то противоречие, которое с известной долей модернизации можно назвать «революция-реакция», стала его снятием. Ну а потом все посыпалось окончательно. Но это было очень потом.
Другой пример – Мартин Лютер, с его обращением к истокам христианства, к Писанию. Это реакция или революция? И то, и другое. А точнее, ни то, ни другое, а нечто третье, в чем снимается противоречие между реакцией и революцией. И это не ситуация, в которой, как писали Маркс и Энгельс, реакция выполняет программу революции, а нечто качественно иное. Когда возможности реального исторического развития данной системы исчерпываются и начинается передел, «пересдача Карт Истории», консервация становится архиреволюционным делом, а революция – консервативным актом. В такие периоды иначе, по-новому, прочитываются идеи мыслителей прошлого. Вот и теперь, похоже, необходима полная и тщательная ревизия европейской мысли, и начиная не с Просвещения – мелко плавают те, кто предлагает лишь это, – а намного раньше. Христианство и античная философия – вот «дно», достигнув которого и от которого оттолкнувшись, нужно не просто переосмысливать, а, зная исторический результат 25 веков развития европейского, 20 веков христианского и 5 веков капиталистического исторических субъектов, осмысливать заново проделанный путь и создавать новую интеллектуально-смысловую систему, отбирая то, что годится из различных европейских традиции, включая марксистскую. Пожалуй, так можно выйти из социокультурного тупика, только так можно не позволить поглотить себя водовороту уходящего капитализма и не сгинуть вместе с ним. Используя в качестве аналогии рассказ Э. По «Низвержение в Мальстрём», М. Маклюэн еще в самом начале 1960-х годов писал, что выжить в современном мире сможет только тот, кто сможет изучить ритмы и воздействие водоворота старых культур[101]. Лучшего проводника, чем Маркс, на пути такого изучения (или, по крайней мере, для значительной его части) найти трудно, ведь именно трирец со своим синтезно-перекрестным подходом полтора века назад попытался осуществить нечто подобное, но не преуспел. Вторая попытка. Пусть поработает. Смена вех: от революции к консервации. Диалектика.
Захотел бы Маркс пойти этим путем? Скорее всего, да, ведь он был великим интеллектуальным авантюристом. Перефразируя Блока, можно сказать: «Маркс, дай нам руку, помоги в немой борьбе». Ну, а если не захотел бы, что же делать? Руку на излом и вперед. Революционное насилие. Этому нас научил тоже он. Спасибо, Папа Карло, похожий на Карабаса-Барабаса. Спасибо, «Биг Чарли», пророк, который показал, как надо пересекать шварцшильдовский радиус эпох и быть радикальным, доходя до сути вещей.
Манифест Коммунистической партии, или 150 лет спустя[102]
I
«Призрак бродит по Европе – призрак коммунизма»[103]. Этими словами начинается «Манифест Коммунистической партии», написанный Марксом и Энгельсом в декабре 1847 – январе 1848 г. и опубликованный в начале 1848 г. То есть 150 лет назад. За это время успело родиться и умереть мировое коммунистическое движение, в нелюбимой Марксом России – возникнуть и тоже умереть коммунистической порядок. Много чего успело произойти.
В «Манифесте» Маркс и Энгельс в сознательно упрощённой форме изложили свои взгляды на историю, представили философию, теорию исторического процесса, из которой, по их мнению, логически вытекали необходимость и неизбежность пролетарской («из всех классов», которые противостоят теперь буржуазии, только пролетариат представляет собой действительно революционный класс[104]) социалистической революции.
Исполнив гимн – да-да, именно гимн – буржуазии, её заслугам перед Историей, Маркс и Энгельс огласили исторический приговор этому классу: бьёт час и происходит экспроприация экспроприаторов – буржуазия «производит прежде всего своих собственных могильщиков. Её гибель и победа пролетариата одинаково неизбежны»[105].
За этим следовали, во-первых, характеристика коммунистического движения, описание того, чем оно отличается от остальных пролетарских партий (защита общих интересов пролетариата, авангардность, обладание теоретическим пониманием исторического процесса и т. д.); во-вторых, развёрнутое объяснение, почему именно пролетариат является могильщиком буржуазии; в-третьих, перечень социально-политических мероприятий после завоевания им политического господства; в-четвёртых, характеристика различных типов социализма. И финал, кода – мощная энергетически насыщенная, в ней чувствуется интеллектуальная сперма: «Коммунисты считают презренным делом скрывать свои взгляды и намерения. Они открыто заявляют, что их цели могут быть достигнуты лишь путём насильственного ниспровержения всего существующего общественного строя. Пусть господствующие классы содрогаются перед Коммунистической Революцией. Пролетариям нечего в ней терять, кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир. Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»[106].
II
В то время, когда Маркс и Энгельс писали о призраке коммунизма, призрака уже почти и не было. Он материализовывался – подобно Гриффину, человеку-невидимке из одноимённого романа Уэллса, под ударами рабочих лопат.
