— Куда хочешь пойти? — спросил он.
— Неважно. Выбирай.
— Говори свой адрес. Она продиктовала.
— Скоро буду, — пообещал он и положил трубку.
Коттен вытянулась на диване и закрыла лицо подушкой. Кажется, она влюбляется в священника. Кошмар.
— Может, сначала зайдешь, выпьешь? — спросила Коттен. — Священники вообще пьют?
— Очень смешно, — улыбнулся Джон, входя в квартиру.
— Ведь это не будет как на свидании, правда? Ну, если мы выпьем, прежде чем идти ужинать…
— Я с удовольствием выпью, — заявил Джон, снимая пальто.
Коттен пошла на кухню.
Садись, отдыхай, а я тебе расскажу, что тут есть- Она полезла в шкафчик, извлекла бутылку лимонада «Майке Хард», полбутылки рома «Капитан Морган» и квадратную бутыль виски «Баллантайнз», по очереди объявляя названия и выставляя их на стол. — Что будешь?
— Виски, пожалуйста, с водой и льдом.
— Мой отецлюбил скотч по праздникам. — Она налила виски в тяжелый стакан и разбавила водой. — Обычно он пил просто пиво, но по особым случаям доставал скотч.
Себе Коттен налила «Абсолют» со льдом.
— Держи, — она протянула ему напиток.
Сев на стул рядом с диваном, наклонилась к кофейному столику и подтолкнула к Джону поднос. Приятно видеть его в обычной одежде — бежевая рубашка, кремовый шелковый галстук с темным геометрическим орнаментом. Коричневая спортивная куртка прекрасно сочеталась с брюками. Он словно появился в ее квартире прямиком с обложки «Джи-Кью».
Джон отпил виски.
— Выглядишь прекрасно.
— Я то же самое подумала о тебе. Ты и в Риме хорошо смотрелся.
— Я заказал столик в «Зеленой таверне».
— Отлично. Каждый за себя, ладно?
— Нет-нет. В другой раз. Сегодня я тебя веду на ужин.
— Тогда в следующий раз я приглашаю.
— Посмотрим, — он выпил еще. — Ты сказала по телефону, что до сих пор беспокоишься из-за Грааля. Почему?
Коттен поднесла стакан к губам. Ей нравилось пить ледяную водку, чувствовать, как жидкость теплеет и мягко льется в горло.
— Я была в Майами, отдыхала и работала. Однажды пошла с подругой на кубинский фестиваль. Это длинная история, но в результате я оказалась одна на странном религиозном обряде — какой-то ритуал, что-то вроде ву-ду или Сантерии. Я хотела уйти, но старуха, жрица, которая вела церемонию, сказала мне те же слова, что говорил Арчер в гробнице в Ираке.
От одних только воспоминаний волосы становились дыбом.
Он откинулся назад, словно задумавшись.
— Это очень странно.
— Откуда они… что это значит? Джон покачал головой.
— Честно говоря, не знаю. Разве что удивительное совпадение… а иначе это какая-то бессмыслица. — Он потянул себя за ухо.
— Все началось, когда Арчер передал мне Грааль и сказал, что лишь я могу остановить рассвет, а теперь какая-то идиотская колдунья повторяет те же слова. — Она сделала большой глоток шведской водки.
— По крайней мере Чаша уже не у тебя, а на другом конце света. Это должно хоть немного успокаивать.
Отвечая, Коттен стянула волосы в тугой хвост:
— Должно… только не успокаивает. Мне почему-то кажется, что ничего не закончилось. И я даже не знаю, что именно.
— Вполне естественно, что ты переживаешь. Можно подумать, это некое послание, но я совершенно не понимаю, какое.
Она попыталась улыбнуться:
— Ты хотя бы не стал спрашивать, уверена ли я, что правильно поняла слова этой женщины. Да, я в тот вечер выпила, но все прекрасно расслышала. Там, конечно, было шумно, но я их не придумала, не вообразила. Ты мне веришь?
Он поставил полупустой стакан на стол.
— Знаешь что? Давай поймаем такси, и по дороге ты мне подробно все расскажешь. Может, что-то прояснится.
Коттен разгладила юбку на коленях. Придется все объяснить про Мотнис — то, что она никому не рассказывала, даже маме.
— Джон, — через силу произнесла она. — Я должна рассказать кое-что еще.
ЯЗЫК БЛИЗНЕЦОВ
Джон допил скотч, и Коттен заговорила:
— Надеюсь, у тебя широкие взгляды. Потому что если ты хоть на миг заподозришь, что я чокнутая, на этом все закончится. — Она осушила стакан и выдохнула. — Ладно, начали. У меня была сестра-близнец. К счастью, я родилась здоровой, но сестре повезло меньше. У нее был порок сердца, она умерла сразу после рождения. Одно из моих самых ранних воспоминаний — то, что у меня была воображаемая подружка по играм. Ее никто не видел, но для меня она была так же реальна, как ты сейчас. По ночам, особенно когда мне было страшно, она залезала ко мне через окно и трепетала под потолком, в углу спальни, и я успокаивалась. Иногда мы болтали, пока я не засыпала. Мы почти каждый день играли вместе. Я пыталась объяснить родителям, что она настоящая, но мама не обращала внимания, а папа посмеивался и иногда притворялся, что верит мне. Но никто не воспринимал меня всерьез. Она сказала, что она моя близняшка. Я звала ее Мотнис, хотя мою сестру так не называли. Это было частью нашего придуманного мира.
Коттен посмотрела на Джона. Заметив искренний интерес, она продолжила:
— У нас с Мотнис был собственный язык. Я его не придумывала — он просто существовал всегда, ну, словно я родилась двуязычной. Мама считала его тарабарщиной и в шутку называла «языком сестричек», раз уж я настаивала, что Мотнис — моя сестра. Ее поразило, что мне вообще известно о близняшке. Она клялась, что ничего не рассказывала. Думала, я слишком маленькая, чтобы понять. Я читала статьи о языке близнецов — по-научному это называется «идиоглоссия». Это явление действительно существует. Иногда близнецы выдумывают свой язык и общаются еще до того, как научатся говорить нормально. Ты о таком слышал?
— Конечно. Это явление неплохо изучено.
— Когда мне было года четыре, я заболела. Сначала стали болеть уши, и мама напоила меня аспирином. Но это была не просто боль в ухе, а простуда. Мне стало лучше, но через две недели я слегла. Когда меня осмотрел доктор, он обнаружил, что печень и селезенка увеличены. Он спросил, не давала ли мне мама аспирин от простуды. Она это подтвердила, и он заподозрил синдром Рейе[17]. Меня тут же увезли в детскую реанимацию. Потом мы узнали, что при синдроме Рейе каждая минута на счету — состояние очень быстро ухудшается. В общем, мы приехали в больницу, мне сделали анализ крови, поставили капельницу и поместили в отдельную палату. Через несколько часов диагноз подтвердился. Мне полегчало, и я смогла вернуться домой, но симптомы не исчезали еще несколько месяцев. Селезенка оставалась увеличенной, анализы показывали, что я все еще больна, но врачи не понимали, в чем дело. Однажды мама пошла к ящику для писем, а я поехала за ней на трехколесном велосипеде. Пока она забирала письма, я выехала на дорогу и чуть не попала под грузовик. Мама услышала визг тормозов, схватила меня и шлепнула. Она испугалась и сказала, чтобы я никогда больше не выходила на дорогу. В тот вечер, переодевая меня в пижаму, она увидела кровавые волдыри на коже — кровь выступила в форме ее ладони. Утром она снова отвезла меня к врачу, и он спросил, насколько сильно она меня ударила. Мама сказала, что достаточно, чтобы я запомнила, что нельзя выбегать на дорогу, но не так сильно, чтобы остались такие следы. Он осмотрел меня, видимо, хотел убедиться, что меня не бьют, но, конечно, синяков не было. Потом, примерно через неделю, мама стала купать меня и на этот раз обнаружила кровавые волдыри под мышками и на спине. Она позвала папу, чтобы он взглянул. Он рассказал, что мы днем играли, и он схватил меня под мышки и закружил в воздухе. Волдыри появились от его рук. Папа очень расстроился от мысли, что мог повредить мне, даже заплакал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
