чем-то еще, что не минуты, для меня ныне невозможен, ты можешь судить об этом уже по слову «ныне», поэтому приходится мучить тебя этими громоздкими счетными горгульями.
Для точной и бережной формулировки положенных последних слов тебе у меня совсем немного времени, и вместо того, чтобы просто быстро делиться с тобой мыслями о вечном и верном, я вынужден тормозить перед всяким словом и долго мучительно крутить перед мысленным взглядом идиотские пестрые торговые ряды неверных, уродливых синонимов: это не то, то не то, это вообще не подходит, и это, вот и другое тоже не подходит, и всякое слово дрянь и ошибочное. Был похожий момент, лет пять тому – мое пишущее устройство изрыгнуло из себя кнопку «о», и я в то время тоже по определенной причине не мог пойти в сервисный центр (ремонтный бутик) и по-быстрому поменять кнопку, но я, в общем, превосходно обошелся ноликом! Вот тебе необходимо вывести в письменную зону букву «о», и ты выводишь миленький нолик, вот пох0жим сп0с0б0 м, но все же с буквой номер один этот финт не пройдет. Четверочкой, может, ее подменим? К4т4строф4. Мне очень мило и хорошо оттого, что мне не доступны формулировки к4т4строф, и многое другое чудовищное, это потому что в этом языке очень большое количество чудовищного содержит в себе первую букву, плюс меня приводит в полный покой отменяемость всех посмертных мест – и хорошего, и плохого – кроме того срединного, которое лимб. Видимо, я действительно после смерти буду в лимбе и, выходит, смогу, будучи в нем, прочесть твой ответ.
То, что ты от меня ушел, и то, что это все случилось в прошлом и случилось с уже истинным тобой, щедро швыряет мне в лицо призовую возможность говорить об этом прямо и открыто, без этой изнуряющей переброски мгновенно отсыревших и бесполезных словесных дров из мысленной печи прямо в ледяной утиль. Дело, конечно, вовсе не в твоем уходе, твоей вины тут нет. Просто пойми, я уже несколько лет нес в холодеющих, ээээ, допустим, локтях (удобно ли носить что-либо между локтями? Вряд ли. К моему восторгу, здесь моя лингво-стесненность в выборе конечностей цветет источником великолепных, точнейших определений) эту мысль и идею, и вот, смотри, успешно донес и не менее успешно воплотил. Твое отсутствие тут помогло только тем, что удобнее всего пилюльный суицид воплотим в минуты (дни, месяцы) отсутствия свидетелей, которые могут отвезти в больничку, где труп легко и дорого перекуют в овощ: помидор, огурец, синенький (вот хорошо же господь уберег овощ юности моей речью киевского дедушки моего!). К тому же, и пилюли эти – от депрессии, вот все и легко объяснилось. Передоз мне можно, поскольку тут легко фиксируется передоз. Всякое другое попробуй еще опиши, не опишешь ничем, получится лишь передоз. Смерть цветок, дуб дерево, третий элемент ложь, России нет.
При том, что меня, безусловно, очень веселит то обстоятельство, что России нет (и не будет уже), вот все это (мой передоз-трип, я имею в виду) длится слишком долго, и мне от этого тревожно. Лечили ли пилюли депрессию? Безусловно – вот посмотри, я же был совершенно здоров и весел, хе-хе. Хорошо ли я погуглил их передоз и последствия? Еще бы. Ну, и в чем же дело?
Ты меня увидишь через несколько дней, вернувшись домой, ты ведь вернешься, я верю, вернешься и увидишь меня здесь; и в этой смертной неприятной точке мне нужно извиниться, и я извиняюсь, прости меня. Вот же легко и хорошо от этих слов, прости меня, не нужен этот мучительный подбор синонимов, прости меня, извини меня, перепиши меня, тут я могу быть целиком открыт и искренен и не бороться с преодолением. Хотя мне теперь чудится, что преодоление необходимо и всякий человек в нужный смертный момент тренируется чем-то высшим в смысле преодоления, у кого-то это может быть квест про букву, но у кого-то может быть и другое – к примеру, невозможность провернуть ключ в двери или сложность с телефонным номером близкого, которому необходимо сообщить о нестерпимом жжении в грудине, но двоечку что-то не получилось вывести в поле возможностей, и не получится вывести двоечку уже, все. Но во время тошнотворной, болезненной, клинической невыводимости этой пошлейшей двоечки человек через преодоление выводит уже, что ли, себя – ты чувствуешь, о чем я? Берет и выводит из горящего – чего? – Из горящего всего, если ты меня слышишь. При технической невозможности уточнения, что именно горит, мы просто генерируем горящее все и через это обобщение неприятного и чудовищного, мне мнится, плывем к свету и все же выплывем в некоторый момент, непременно выплывем.
Гм, тут еще бы про вещи и имущество что-то проговорить – это типичный элемент подобных писулек, судя по всему. Дом по-любому твой, документы не соврут, я еще столько-то (точное число невозможно, в нем есть чортов этот буквенный глитч, хотя есть же цифры! чего это я! 2!) – я еще 2 зимы, осени и весны (обойдемся тут без лет, понятно же) в юридическом бутике (прости) перевел тебе, и деньги тоже тебе перевел, ты теперь весь должен быть покой, привилегия, денежный поток и нечего тревожиться, ну. Книги, вот. Что с будущим для книг, хороший вопрос. Их можно в режиме донейшн отнести в университетскую библиотеку, они (книги?) меня должны помнить, я пять лет у них провел, тебе вряд ли известно – лекции по истории письменности, вот же глупо получилось все теперь с этой историей письменности в итоге, теперь тут ни книг, ни меня, ни возможности по-человечески, достойно и изящно, щелкнув костью о кость, положить здесь горсточку, в смысле, просто утешить всех скорбящих некой внятной точкой, переходя в иное состояние. Короче, пусть с библиотекой возятся именно они, тебе это не нужно. Тебе вообще ничего не было нужно, есть у меня подозрение. Ни-че-го. Вот оно, конфетное, рождественское, приторное мое ни-че-го, бери его себе, оно твое, это мой тебе – что? Нечем договорить? Ох, и действительно, у меня для тебя есть лишь слово «нет», и не будет тебе иных колядных подношений, кроме собственного отсутствия в осточертевшей тебе моей жизни. Я, может, и зря тебя изводил – и ты не ушел бы, если бы я был помягче, посговорчивее (и если бы я тебя не толкнул тем утром, конечно) – но времени объясняться у меня нет, повторюсь, времени нет и из всех слов доступнее всего мне лишь слово «нет», и я вечно готов его повторять: средний, средний, демонстрирующий, средний, средний, демонстрирующий, нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет у меня языковых средств
