— Мне ты кажешься вполне нормальной. А то, что ты себя неважно чувствуешь, это логично. Столько всего произошло за эти недели.
Я улыбнулась ему.
— Когда человек понимает, что с ним не все в порядке? Я постоянно думаю об этом. Ты ведь сам этого не замечаешь. Этот очень страшно. Моя мать этого не знала. Она действительно думала, что отец хочет ее убить. Что весь мир ополчился против нее. Однажды ночью ее вытащил из воды немецкий турист. Она в ночной рубашке посреди зимы зашла в море. Часто ли она делала это раньше, спросил он моего отца, когда притащил ее домой. Да нет, ответил отец, хотя и месяца не прошло с тех пор, как ее выписали из клиники. Он замотал ее в полотенце, отнес наверх и сделал кофе для немца. А потом налил ему еще и джина. В итоге оба напились в стельку. На следующее утро мать уже готовила нам завтрак. Как будто ничего не произошло. Она этого не помнила. Папа спустился вниз и попросил яичницу с беконом. А потом сел читать газету.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Что можно быть совершенно чокнутым и самому не иметь об этом понятия.
— Мария, я тебя знаю. Уже шесть лет. Ты железная баба. Ты навоевалась в своей ужасной юности, в этой вонючей дыре… Ты не сумасшедшая, у тебя нет депрессии и ты никогда такой не будешь. Люди как ты такими не становятся. Если кто и знает об этом, так это я.
Он провел рукой по волосам. Пепел с самокрутки упал ему в пиво. Он потер пальцами в уголках глаз. Он был очень усталый. И пьяный. Мне тоже ужасно захотелось сидеть вот так рядом с ним, постепенно напиваться, пока не потемнеет и музыка не станет громче. Но делать этого было нельзя. Шел снег. Мне еще нужно было садиться за руль. Я хотела к детям. Я стала искать в сумке кошелек.
— Я заплачу, — сказал Геерт и положил деньги на бар.
— Что будем делать? — он посмотрел на снег, который, медленно кружась, опускался на землю.
— Тебе ничего делать не надо. — Я засунула руки под мышки от холода. — Я думаю, я знаю, кто мне все это делает.
Он удивленно взглянул на меня, вытащил из внутреннего кармана пачку табака и стал нервно крутить самокрутку:
— Ну и кто же?
— Мартин. У него проблемы. Ему нужны деньги. Если он меня уберет, они унаследуют мой дом. Он сейчас стоит целое состояние.
Геерт рассмеялся.
— Ох, извини. Мартин? Этот болван? В это я не могу поверить. А что ты тогда делаешь в его доме?
— Его нет уже две недели. Он говорит, что переутомился и приходит в себя в Испании.
Какой-то мальчишка раздраженно протиснулся между нами в теплое кафе.
Геерт резко выдохнул дым.
— Даже не знаю. Мне он всегда казался нормальным парнем. Он мне, между прочим, звонил недели две назад. Что-то вроде того. Мило поговорили. Он хотел поговорить с тобой, но не мог тебя застать.
— И что? Что он еще сказал? Зачем я ему была нужна?
Я выхватила сигарету у Геерта изо рта и затянулась.
— Он не сказал. Я был как-то расстроен. Он позвонил вскоре после нашей ссоры, той, помнишь, по поводу аборта. Я был такой злой…
— Быть этого не может! И ты ему рассказал! Черт! Вот оно что. Ну видишь! Он знал про мой аборт!
Мы попрощались. Геерт сказал, что хочет как можно скорее увидеть детей. Эти выходные он проводил в пансионе за городом, и там его можно было найти в любое время суток.
— А как же группа? — спросила я.
Он тряхнул головой.
— Пока никак. Там тоже полно заморочек, но сейчас не до этого. Потом расскажу.
Я обещала ему позвонить. Он попросил меня быть осторожной, прижал к себе и прошептал: «Я люблю тебя». Я ничего не ответила.
Я медленно ехала назад по Эувихенлаан. В садиках перед виллами горели рождественские гирлянды. За большими окнами фасадов чинно сидели почтенные семейства, горели камины, папы и мамы с большими бокалами вина мирно разговаривали, дети лежали у камина и рисовали. Так я представляла себе это по крайней мере в детстве. Сидя на багажнике отцовского велосипеда по дороге в деревню.
Мы ехали на рождественскую ярмарку в мою школу. Я сделала двух ангелов из золоченого картона с настоящими ангельскими волосами и блестками и была этим так горда, что упросила отца поехать вместе со мной на школьную ярмарку. Он еще никогда не был в моей школе. Родительские собрания, дни открытых дверей, пасхальные, рождественские, весенние, осенние и прочие ярмарки — моим родителям было не до того. Они были очень заняты, а все это была такая ерунда. В школе надо учиться, а не устраивать праздники то и дело. В их время в школе ничего интересного не было. И все учились даже по субботам. Записки, в которых учительница просила помочь на уроках рукоделия, организовать праздник Синтер-Клааса, съездить в поездку с классом или прийти на уборку школы перед летними каникулами, моя мать в сердцах отправляла в мусорную корзину. Это все для матерей, которым нечего делать. А у нее дел по горло. Достаточно того, что мы платим налоги. На эти деньги и надо нанимать уборщиц, а не устраивать дорогие экскурсии.
И только однажды отец не устоял. Когда я в слезах умолила его поехать посмотреть на моих ангелов. Мама тогда была еще в больнице. Конни, наша помощница по дому, собиралась вместе с Анс развешивать в пансионе рождественские украшения.
— Да ладно тебе, — сказала она, смеясь, моему отцу, и вдруг он согласился:
— Ну давай. Поехали.
Конни с улыбкой ущипнула меня за щеку.
Мы поехали на велосипеде. Шел снег. Я была на седьмом небе. У нас будет «белое» Рождество, с моими ангелами на елке, с нами будет Конни, и не надо будет вести себя тихо и соблюдать всякие предосторожности из-за мамы. Я танцевала на снегу. Папа вывез велосипед из сарая, положил на багажник полотенце и одним махом поднял меня на велосипед.
— Ну вот. Так тебе будет мягко. Держись крепче.
Он сел на велосипед. Я обняла его за пояс и сунула руки в его карманы. Прислонилась головой к его коричневой вельветовой куртке. Мы заскользили по заснеженной велосипедной дорожке, вдоль дюн и особняков с каминами и рождественскими елками в садиках. По деревне, залитой светом.
У школы я схватила отца за руку. Так мы вошли в здание. Нам дали горячего шоколада, и наша учительница Клара подошла к нам и пожала отцу руку. Я ужасно им гордилась.
— Это мой папа, — сказала я девочкам из класса. Я потянула его к лотку с ангелами. Они ему очень понравились. Учительница Марейке стояла за прилавком и угостила нас рождественским пирогом.
— У вас очень творческая дочь, господин Фос, — сказала она отцу, и он засмеялся:
— Вся в отца.
Он положил руку мне на затылок. Я чувствовала, как у меня краснеют щеки. Он купил моих ангелов за один гульден. Учительница осторожно положила их в пакет и протянула отцу.
Мы поехали домой. Пакет на руле трепыхался от ветра. Снега выпало еще больше, так много, что мы не могли подняться на дюну. Мы пошли пешком, снег скрипел под ногами. Наверху, на дюне, отец бросил велосипед. Он взял пригоршню снега, слепил снежок и бросил его в меня. Мы кидались снежками до тех пор, пока оба, смеясь и запыхавшись, не упали на землю. Отец обнял меня, я положила голову ему на грудь.
— Какое хорошее Рождество, Мария, — сказал он.
Мы вместе смотрели вверх, на черное-пречерное небо, из которого падал снег. Как будто парили во вселенной.
Вечером я рассказала все Анс. Она повернулась ко мне спиной.
— У тебя всегда все лучше, — огрызнулась она.
Глава 33
Дверь распахнул Виктор.
— Вот и Мария. Наконец-то. А то твоя сестра уж очень разволновалась.
Сладкий, тошнотворный запах ударил мне в лицо. Я сняла пальто. Виктор взял его у меня.
— И где она сейчас?
Что-то было совершенно не так. Я чувствовала это.
— Она пошла тебя искать. Надо ей позвонить, что ты вернулась и все в порядке. — Он потянул меня в комнату. Там, рядом с камином, стояла большая елка, украшенная васильковыми шарами, висящими на таких же васильковых ленточках. От лампочек, тоже синих, шел холодный голубой свет.
— А дети? Где дети?
— Спят себе преспокойно.
Мейрел еще не заснула. Она вскочила, когда услышала мой голос.
— Мама! Это ты! — Я села к ней на кровать. Мы обнялись. — Мама, где ты была? Ты ведь больна? Значит, тебе нельзя выходить так надолго… И к тому же опять пошел снег. Тетя Анс собиралась звонить в полицию…
Я поцеловала ее мягкие щечки.
— Маме нужно было поехать в Амстердам. И к Геерту. Он тоже очень хотел поговорить со мной. Он соскучился по вам.
— Ты видела комнату? А елку? Это мы с Вольфом и тетей Анс нарядили. А елочные игрушки ты видела? Это мы их сегодня целый день мастерили. И вот смотри…
Мейрел спрыгнула с постели. На ней была пижама, которую я еще не видела. Белая фланель с остренькими зелеными листочками.
— Откуда у тебя эта пижама?
— Тетя Анс подарила. — Она подошла к столику у кровати Вольфа и щелкнула выключателем. Наши с сестрой священные ясли, окруженные свечками. Гипсовые Иосиф и Мария, сто раз битые и снова склеенные, вол, осел, четыре овцы и ясли с младенцем. Мейрел тихонько села на корточки перед гипсовыми фигурками. Она погладила Марию и Иосифа и очень осторожно вынула младенца из яслей.
