Вождь русских левых экстремистов вел своих подопечных от ночного налета на правительственный дворец к гражданской войне по трупам сотен тысяч убитых и репрессированных. И обещал «светлое будущее» живущему при нем поколению. Перед смертью, как мы уже говорили, он успел рационализировать свою политику и спас себя, а заодно и страну, от катастрофы. Затем он умер, и надо было придумывать что-то новое. Проще всего было побрататься с нуворишами — «новыми русскими» тех лет, как это было сделано в 1990-е. Но тогда за вождем шли фанатики мировой революции. Они не допускали мысли о буржуе, рынке, деньгах. И был придуман другой ход.
Значит, так. В 1928–1932 годах СССР из аграрной страны превращается в индустриальную и становится вровень со странами Запада. Только жуировать здесь будут не одни буржуи, а все подряд. Это и будет социализм, за которым последует коммунизм, когда всего будет вообще навалом.
Нужен для этого всего пустяк — несколько десятков заводов и фабрик, выпускающих сотни тысяч машин и станков для новых сотен заводов и фабрик. В XXI веке для этого надобно только отвинтить побольше нефтяную или газовую заглушку — и все. Но в 1928 году нефть и газ были экзотикой. Купить за рубежом исходную технику можно было только на хлеб. Но хлеб тоже денег стоит. А если реквизировать его у крестьян, как в Гражданскую? Попробовали, но обожглись: крестьянин теперь свой хлеб укрывать научился.
К этому времени как раз кончился скандальный конкурс на место преемника вождя. Проиграл самый отпетый фанатик мировой революции — дорого досталась бы России вторая такая авантюра. Выиграл самый надежный для новой аристократии («номенклатуры»). Ничего, что дремуче «восточный», как персидский сатрап. Зато он ратовал за «социализм в одной стране». То есть за полновластие в родном кабинете, с квартирой, дачей, машиной, секретаршей, буфетчицей и прочим гаремом. И новый вождь, с интеллектом и психологией не самого умного османского паши XIX века, принял решение: коллективизация сельского хозяйства. То есть хлеб задаром в обмен на машины и станки, а питание рабов (человек, прикованный к своему месту работы и работающий бесплатно, называется рабом) — за счет картошки с приусадебного участка.
Крестьяне попробовали восстать. Двенадцать миллионов из них отправили в ссылку с семьями без продуктов — на верную смерть. А особо сопротивлявшихся лишили семенного зерна — и еще восемь миллионов погибли от голода. А чтобы сопротивление подавить в корне, науськали пятерых, что победнее, разграбить избу шестого, который побогаче. А уж потом всем скопом идти работать на колхозное поле «за просто так», под страхом тюрьмы. И через очень короткое время сельское хозяйство развалилось — оно не восстановилось до сих пор. Принудительным трудом можно еще прокормить армию, рабочих и служащих в городах (что и было сделано с помощью союзников). Но крестьяне, составлявшие тогда подавляющее большинство населения страны, могли прокормиться только приусадебной картошкой (см. выше).
Словом, катастрофа была налицо, и в любой нетоталитарной стране отставка правительства при такой ситуации неизбежна. Но в тоталитарной всегда есть выход: провокации, ажиотаж, репрессии, террор, война. Именно по этой дороге и пошли.
В конце 1934 года подстроили убийство наиболее популярного оратора коммунистов и наиболее вероятного преемника осрамившегося вождя (кстати, в Германии примерно в то же время произошло примерно то же самое). Устроили фальсифицированные судебные процессы (в Германии — тоже). Казнили тех, кто знал, что новый вождь начинал обычным бандитом-грабителем и стал (спасая свою шкуру) агентом-осведомителем царской охранки. Круг репрессий стал шириться, рос поток доносов на соседей и сослуживцев — за жилплощадь, за вакансию (каждый второй случай из шести миллионов доносов). Развернулось «соревнование» между областями и районами: у кого из «номенклатуры» больше арестованных — повышение, у кого меньше — самого в тюрьму. Самые опасные в такой ситуации — чекисты («спецслужбы») и офицеры. Поэтому убили тридцать тысяч чекистов и сорок тысяч офицеров — «мозг» защиты государства.
А германская разведка регулярно доносила…
1. Народ разорен и озлоблен против правительства.
2. Армия фактически обезглавлена и словно обезумела: пятимиллионная ударная армия выдвинута без прикрытия на границу, с открыто стоящими машинами на аэродромах и танкодромах.
3. Прорыв танковых колонн вглубь приведет к панике, потере управления, полному разгрому и пленению оставшихся в живых. После чего можно устраивать парад в Москве, Ленинграде, Киеве, зимовать на Волге и следующим летом делить разгромленную страну со своими союзниками.
В этой информации все было стопроцентной правдой (только на парад в Москве вышли не германские войска). Ну как не поддаться такому соблазну?
И действительно: с 22 июня 1941 года в первые же дни войны из пятимиллионной ударной советской армии 1,1 миллиона человек убиты, 3,9 миллиона попали в плен. Казалось бы, о чем больше говорить?
Последовали тщетные попытки сдержать врага недостаточными резервами, отчаянная попытка заслонить Москву телами сотен тысяч не обученных и практически почти безоружных ополченцев.
Но помогло везение. В Токио решили, что с Россией покончено и что пора прибирать к рукам весь Тихоокеанский регион, начиная с разгрома США (примерно так же, как разгромили Россию за полвека до этого) и кончая оккупацией Китая. А такой пустяк, как Сибирь, свалится потом в руки сам собой, когда начнут делить уничтоженную Россию. Советский агент в Токио (кстати, немец по национальности) доложил Москве о такой несусветной глупости. И на подходе к Москве немцев по декабрьским морозам встретили уже не ополченцы, а ударные сибирские дивизии. Кампания 1941 года закончена. Судьба войны еще не решена, но уже ясно, что стопроцентно верные разведданные не обеспечили ожидаемого успеха и что предстоит затяжная война, при явном перевесе советского военного потенциала над германским.
На уроках истории в военных вузах можно (и должно) оценивать, как пошли бы дела, если бы немцы оставили вокруг Ленинграда финский заслон, вокруг Москвы, скажем, венгерский, а вокруг Одессы — румынский, а сами бы всеми силами устремились на Волгу к осени не 1942-го, а 1941-го. И не стали бы штурмовать Сталинград, а постарались бы пресечь снабжение советских танков и самолетов бакинской нефтью. Тогда кампания 1942 года развернулась бы по меньшей мере на Урале и за Уралом, а не под Сталинградом.
Но на тех же уроках можно было бы рассмотреть и другие альтернативы, реальные, зафиксированные. Оставить армию в укрепленных районах по «старой границе» (западнее линии Минск — Житомир), замаскировать аэродромы и танкодромы, выиграть несколько дней до подхода немцев по заминированным мостам-дорогам и устроить им «Курскую дугу» далеко к западу от Курска двумя годами раньше, с вдесятеро меньшими потерями.
Но все это — на уроках истории. А в реальной жизни немцы пошли на самоубийственную авантюру — Сталинград. И потеряли несколько армий. А после победы в генеральном сражении на Курской дуге их долго и упорно добивали. Вплоть до самого штурма Берлина.
4
Отрицать решающее значение Восточного фронта во Второй мировой войне — глупо и подло. Не благодарить союзников за их всяческую помощь оружием, боеприпасами и продовольствием — подло и глупо. Но и сводить всю Вторую мировую войну к ее Восточному фронту — смешно.
Конечно, «странную войну» 1940 года на Западе из памяти не выкинешь. А какой она еще могла быть, когда и Германия, и СССР были в равной мере враждебны Франции и Британии? Но то, что в 1941–1945 годах американцы, англичане и французы сражались достойно, — факт исторический. Именно англичане с помощью французов отбили атаку немцев, поддержанную итальянцами, на Египет. Именно американцы выдержали удар японцев в Перл-Харборе. Именно они, вместе с англичанами, французами, канадцами, австралийцами, новозеландцами и другими, отстаивали Тихий океан, хотя им порой приходилось похуже, чем русским под Москвой осенью 41-го. И именно вместе с союзниками русские добивали врага, казавшегося непобедимым.
Остается дискуссионным вопрос, надо ли было бросать на японские города атомные бомбы, когда судьба войны была уже решена. Возможно, достаточно было ультиматума, чтобы вынудить противника к капитуляции.
Остается также дискуссионным вопрос, надо ли было громить в последний момент заведомо обреченную японскую армию в Маньчжурии. Хотя тут с ультиматумом могло быть и посложнее. Тем более что разгром японской группировки создавал базу для того, чтобы китайская Красная армия вскоре заняла весь континентальный Китай.
Думается, оба вопроса остаются риторическими. Разве что как хороший объект для военно-штабных игр.
А для нас гораздо важнее знать, чем же на деле окончилась Вторая мировая война. Ведь не просто же победой союзников.
