На Западе идеология социал-демократии сплотила рабочих в профсоюзы, и они потребовали определенных условий работы: столько-то часов в день за такую-то зарплату, гарантий от произвольного увольнения и пособий в случае нетрудоспособности. Каждая уступка предпринимателя доставалась с боем, но в конце концов достигался более или менее приемлемый компромисс. Однако, как мы уже говорили, в каждом общественно-политическом движении находятся экстремисты. Нашлись они и здесь и с годами выработали программу.
1. Никаких классов — «мы все работники всемирной, великой армии труда». И никаких паразитов. Мы уже говорили, что это физически невозможно, даже если истребить треть населения (проверено потом на практике).
2. Никаких рынков, где только обвешивают и обмеривают (что соответствует действительности). Вместо рынков — плановые распределители: все равно больше буханки в день не съешь и больше одного костюма не наденешь. Все прочие соблазнительные блага — строго по мере труда, зафиксированной квитанцией. Что на месте упраздненного рынка может возникнуть «черный рынок» с повышенными ценами — это доктринерам никогда не приходило в голову,
3. Никаких денег, которых честным трудом все равно много не заработаешь, а нечестным — можно: как известно, «деньги идут к деньгам» и скапливаются не там, где хотелось бы. Вместо денег — «дензнаки», то есть помянутые квитанции, которые печатаются по мере надобности. Что и здесь пахнет денежным «черным рынком», бартером (шило на мыло) и полным расстройством системы распределения благ — об этом с экстремистами дискутировать так же бесполезно, как и по предыдущим двум пунктам.
Программа изначально выглядела столь утопично, нежизнеспособно, что была решительно отвергнута всеми социал-демократами. Кроме, понятно, самих экстремистов. Но у тех был еще один аргумент: террористический акт. В более цивилизованных странах таких актов, естественно, было меньше. В менее цивилизованных — больше. В наименее цивилизованных (Россия) — навалом.
Государственная практика показала, что одно из эффективных лекарств против экстремистов (помимо тюрьмы и виселицы) — победоносная война. Тогда одушевленная победами толпа сама разрывает экстремистов в клочья, чем облегчает работу полиции. Эту «гирьку» стали класть на весы, когда в правительстве той или иной державы обсуждался вопрос, начинать войну или нет.
4
Соотношение сил к июню 1914 года было следующим.
Германия на суше была действительно самой сильной державой мира. И если в 1870 году ей потребовался месяц, чтобы расправиться с Францией, то теперь мобильность войск увеличилась (железные дороги и автомашины!) и того же результата можно было добиться недели за три. Естественная союзница (и единственная надежда) Франции — Россия могла развернуть свои армии на российских просторах и дорогах не ранее двух-трех месяцев. За это время германские дивизии вполне могли вернуться из побежденной Франции, и России предстояла в лучшем случае затяжная война с неизбежными поражениями. И с весьма возможными переговорами о мире, поскольку цель Германии в такой войне была бы достигнута: Франция, как прежде Испания и Швеция, вылетала из списка великих держав и сдавала Германии свои колонии (единственное, что от нее требовалось, помимо соответствующей контрибуции на покрытие военных расходов). А на Сибирь Германия не претендовала.
Русским пришлось бы тяжело, потому что с юга и юго-запада против них выступили бы союзники (фактически сателлиты) Германии — Турция и Австро-Венгрия. В одиночку и та, и другая были бы разбиты Россией наверняка. Но втроем они представляли силу, с которой лучше договариваться, чем сражаться.
Неясна была поначалу позиция Англии и Италии. Вообще-то нетрудно было догадаться, что Англия не допустит разгрома Франции и что Италия встанет против Австрии, поскольку та оккупировала ее северо-восточные провинции. Но, как уже говорилось, Германии нужно было всего недели три, чтобы разгромить Францию и затем бить врагов поодиночке. Так что расклад был для Германии не то что беспроигрышный, а на сто процентов выигрышный. Нужен был лишь подходящий предлог.
Предлог нашелся. Мы о нем уже говорили: убийство в июле 1914 года наследника австрийского престола. Австрия предъявила Сербии ультиматум, который фактически был принят, и дело могло быть улажено миром. Теперь все зависело от Берлина, так как Вена к тому времени самостоятельной силы не представляла. Берлин сформулировал новые требования так, что они означали на деле австрийскую оккупацию Сербии. Понятно, переговоры затянулись. Тогда Берлин санкционировал объявление Веной войны Сербии и объявил войну России (чтобы затормозить там мобилизацию и чтобы не слишком явственно выпирала главная цель войны — разгром Франции). Затем война была объявлена и Франции. В августе все должно было быть кончено, согласно по-немецки точно рассчитанному плану.
Испортили великолепно разработанный план человек и машина.
Человек в данном случае — русский солдат и офицер, которые сделали то, чего не сделала бы ни одна другая армия в мире. Не дожидаясь подхода резервов и идя на верную гибель ради спасения союзника, одна из русских армий вторглась в Восточную Пруссию и приступила к ее оккупации. Она была немедленно окружена превосходящими силами противника и принуждена к капитуляции (командующий армией, следуя неписаным правилам офицерской чести, покончил с собой). Однако для этого немцы вынуждены были снять с западного фронта часть дивизий и перебросить их на восток. Франция была спасена.
Что касается машины, то называется она «машинным ружьем», в переводе на русский: пулеметом. Машина была изобретена в 1884 году, опробована в Англо-бурской и Русско-японской войне и признана слишком дорогой игрушкой (в смысле расхода боеприпасов). Надо сказать, что генералы — не только русские, — исходя из известного постулата о пуле-дуре и штыке-молодце, отчаянно сопротивлялись принятию на вооружение даже магазинной винтовки. В страхе, что солдат за минуту перестреляет все отпущенные ему на день патроны. А уж пулемет казался и вовсе преступным истреблением собственных боеприпасов.
Но пулемет сотворил чудо. Все может преодолеть наступающая стрелковая цепь: и артподготовку, и залповый огонь, и встречный штыковой бой. Но перед пулеметным огнем в упор человек бессилен. И многомиллионные армии на целых четыре года замерли в окопах позиционной войны. А затем одна за другой стали разваливаться империи, ввязавшиеся в такую войну «на измор».
И трудно стало говорить о каком-то там упадке, декадансе. Произошла общемировая катастрофа: и психика человека стала другой, и общество стало другим. Самое печальное — впереди никакого нового ренессанса. Цель — как бы выжить. Даже ценой перехода в качественно новое состояние.
5
В 1911 году, еще до начала Первой мировой войны, один немецкий юноша, только что закончивший свое образование, отказался от выгодной вакансии учителя гимназии, заточил себя в маленькой квартирке в Мюнхене и обрек себя на тяжкий многолетний труд, который рассматривал как «предназначение свыше» (кстати, автор этих строк точно так же рассматривает две свои последние книжки — «Мою богоданную Россию» и лежащую перед вами). К началу 1917 года первый (главный) том был готов к печати. Книга получила поразительное заглавие — «Закат Европы» (в немецком оригинале «Падение Запада»). В 1918–1920 годах вышло 32 издания, а в 1923 году книга появилась даже на русском языке и в 1993 году, как только это стало возможным, вышла вторым изданием.
Это была, безусловно, сенсация. Разорвавшаяся бомба, сродни первым докладам Римскому клубу полвека спустя. И это несмотря на типично немецкое занудство изложения и огромный объем (31 печатный лист, отнюдь не «книжка для чтения, выбрасывания и забвения»). И даже несмотря на то, что автор добросовестно перечислял своих предшественников, а мы к ним можем добавить еще и продолжателей — включая автора лежащей перед вами книги.
На наш взгляд, говоря словами одного несостоявшегося классика, эта штука сильнее не только чем «Фауст», но и чем «Капитал». Тем не менее все минувшие десятилетия книга служила только поводом для иронизирования над якобы «пессимизмом» автора. Теперь пришла пора сослаться на нее в качестве философского объяснения того, что случилось с западной цивилизацией вообще и в XX веке в особенности.
Ну и что же случилось? Расхватали 32 издания сенсационной книги, поахали, поужасались (доля способных читать — тысячная процента населения развитых стран, не говоря уже о неразвитых). И даже не сообразили, что это — «первый звонок». Второй прозвенел полвека спустя из Римского клуба. С теми же результатами. Теперь остается ждать третьего, после которого, как известно, в театре сразу начинается представление, а в мире — светопреставление.
