В эти моменты Димка ощущал нечто вроде гордости, но ненадолго. На смену ей быстро возвращалась грусть, и слезы комом замирали в горле, мешая говорить… Он молчал, моргал ресницами, откашливался и лез в портфель в поисках учебника или тетрадки…
Когда мама вернется, он не знал. Да и сама мама-то этого не знала. Иногда Дима говорил с ней по телефону, но потом почему-то почти всегда плакал… Не хотел плакать, но сдержаться не получалось…
Когда к ним с папой впервые пришла тетя Олеся, Дима обрадовался. Думал, сейчас она расскажет, как там мама живет, чем занимается, когда приедет. Но она говорила почему-то только о себе, о том, как тяжело она болела, каким жутким человеком оказался мамин жених, как ей пришлось два месяца работать уборщицей. Это ей-то, с ее внешними данными, с ее неземной красотой и идеальной фигурой! Дима все ждал, ждал, когда она о маме начнет рассказывать, но не дождался…
А потом папа пошел ее провожать… А потом она еще приходила несколько раз. Что-то готовила им. Но Димка почему-то тети-Лесину еду ел без аппетита. И папе как будто было неудобно. Что он, беспомощный, что ли? Он и сам может приготовить борщ, пожарить картошку и даже плов сделать. Зачем эта тетя Леся так их опекает?
Олеся обижалась на то, что в ее услугах никто не нуждается, и уходила, поджав губы, чтобы через пару дней вернуться снова.
Однажды Дима слышал, как папа по телефону говорил кому-то:
– Не надо приходить! Что «почему»? Ну… зачем? Мы с Димкой сами справляемся. Почему плохо? Мы очень хорошо справляемся. Да и Галя волнуется. Кстати, ты ей позвонила?
Димка понял, что папа с тетей Лесей разговаривает, и обрадовался. Молодец папа, правильно говорит. Пусть она больше не приходит. Раздражает только. Лично он, Димка, с трудом переносил ее в своем доме. Хорошо, что папа так с ней… Пусть не приходит.
Однажды Олеся все же решилась и позвонила подруге:
– Галь, привет! Как ты там?
– Леська, ты? – Гала ждала звонка и в первый момент обрадовалась.
– Ну да, я.
– Ой, Леська, ну и попала же я в переплет!
– Галь, ты прости меня! Я виновата, наверное, в чем-то перед тобой… Хотя толком не знаю в чем. Сама намучалась. Ты вон… заст– ряла…
– Лесь! Как там мои? – Галя, не слушая извинений, перевела разговор на другую тему.
– Твои хорошо. Я их навещаю. Готовлю иногда.
– Не надо, Лесь!
– Почему? – с напором и неким недовольством, как показалось Гале, спросила подруга.
– Ну я прошу тебя: не надо!
– Вон и Сашка тоже говорит: сами справимся!
– Вот видишь! – с неким облегчением произнесла Галя. Значит, Сашка тоже ее отвергает.
– Я хотела как лучше. Хоть чем-то помочь…
– Спасибо, Лесь! Только не ходи больше. Хорошо? – довольно жестко повторила свою просьбу Галя.
– Ну ладно… Я с добром, а ты… Как знаешь… – холодно ответила Олеся.
– Леся, мне очень тяжело здесь одной… Очень… Поэтому не надо ни обид, ничего такого. Уж тебе-то нечего на меня обижаться…
– Галь, а что ты думаешь делать? – перевела Олеся разговор.
– Думаю своих забрать сюда. Только пока не знаю как. У меня даже знакомых здесь нет… Планов полно, а как осуществить их…
– Слушай, давай я мамин телефон тебе дам. Она же съехала от своего Луи. В другом месте сейчас живет. Вот уж у кого знакомых полно. Вдруг она тебе поможет?
«Помогла уже один раз», – зло подумала Галя, но телефон записала и обещала позвонить.
Утром надо было вести Джо в школу, но почему-то Галя никак не могла проснуться. Вернее, проснуться-то она вроде бы проснулась, но глаза никак не хотели открываться, а тело двигаться. Она уговаривала себя подняться, но голова, как чугунная, была прикована к подушке. Сквозь еле-еле приоткрытые веки Галя увидела часы и поняла, что к первому уроку они уже опоздали. Ну никак не успеть, даже если она сейчас резко встанет и быстро начнет собираться и будить Джо.
Через полчаса Галя заподозрила неладное. С величайшим трудом она проковыляла в ванную, но по дороге у нее так закружилась голова, что она еле-еле успела схватиться за стену и каким-то чудом удержалась на ногах.
«Что со мной?» Она провела рукой по лицу, проверяя, нет ли температуры. Рука почему-то сделалась липкой и влажной. «Кровь?! Откуда?!» Взгляд в зеркало ужаснул. Бледное лицо, льющаяся кровь из носа, испачканная пижама. Господи, что это такое?
Она умылась, вытерла лицо туалетной бумагой, чтобы, не дай бог, не испачкать полотенце, затолкала в ноздри кусочки ваты и с трудом вернулась в постель.
Через час удивленный Джо тряс Галю за плечо:
– Мы опоздали? Или нам не надо сегодня в школу?
– Надо, Джо! Только… у меня голова кружится…Я не могу…
– А это что? – ребенок с ужасом смотрел на лицо няни, и Галя поняла, что его шокируют ватные тампоны, торчащие из носа.
Она вынула их и удивилась. Кровь не останавливалась. Мало того что тампоны были насыщены кровью, она ощущала запах и вкус крови во рту.
– Джо, оденься, пожалуйста! Только тихо. Пусть Моника спит.
– А мы не пойдем в школу?
– Может, попозже… Видишь, что-то со мной не то…
– Давай позвоним маме. Пусть она меня отведет!
– Хорошо, – слабым голосом согласилась Галя. – Только не говори ей про это. – Она глазами указала на кровавые тампоны, которые так и лежали на тумбочке, потому что встать и выбросить их у Гали не было сил. – Скажи просто: голова болит.
Джо ушел. Галя провалилась то ли в сон, то ли в полуобморочное состояние и не слышала, что творилось в детской. Ребенок тихо оделся, кое-как накинул одеяло на постель и вышел в гостиную звонить маме.
Еще через час Моника проснулась и подошла к няне:
– Ой, нянечка, что это?
Подушка была в крови, пижама тоже. Галя лежала бледная и еле-еле говорила:
– Моника, деточка! Сможешь переодеться… сама?
– Да! – ребенок круглыми от ужаса глазами смотрел на кровавые пятна и сдерживался, чтобы не заплакать.
– Одеть брючки и футболку? Сама сможешь?
– Да…
– Одень, пожалуйста…
– А кто меня причешет?
– Я причешу. Только попозже. Ладно?
– Ладно…
Моника одевалась в соседней комнате и громка комментировала свои действия.
– Сейчас я сложила пижаму под подушку.
– Выбираю трусы. А где мои любимые, с Барби? А, вот… нашла.
– Теперь брючки… Ой, нянечка, а можно не брючки, а джинсы? Можно? Ну вот эти, самые хорошие. С бабочками? И футболку?
Галя хотела сказать, что футболку она погладила вчера вечером и оставила на гладильной доске, но сил говорить громко у нее не было, а тихо Моника не слышала.
– Может, я тогда другую футболку? Нянечка, можно я желтую? Или нет, голубую? Точно, голубую…
Гале надо было в туалет. Срочно, немедленно! Она кое-как откинула одеяло, поднялась. Держась одной рукой за стену, другой придерживая салфетку у носа, она еле-еле добралась до ванной.
Девочка с ужасом наблюдала. Она уже переоделась и вернулась в Галину комнату. В другое время она могла бы побежать к маме, к отцу, спрятаться за брата, но дома, кроме них, никого не было… Джо уже выбежал на улицу встречать маму. И Монике ничего не оставалось, как только находиться рядом с Галей и смотреть на нее со страхом и удивлением одновременно.
Ей хотелось плакать, но она почему-то не плакала, только повторяла: «Нянечка Галя, нянечка Галя!»
Вообще слово «нянечка» редко употребляется иностранцами. Гувернантка, помощница, беби-ситтер… Это Галя научила детей нежному понятию «няня», и они очень быстро восприняли это славянское «нянюшка», «нянечка» и звали Галю именно так.
Когда Галя поняла, что у нее не просто расстройство желудка, а кровавый понос, она испугалась по-настоящему. Одна дома, с чужим ребенком… Плюс к этому – ей же надо будет забрать Джо из школы. Нет, пожалуй, она не сможет. Это просто нереально. Ей очень хотелось скрыть от Паолины свое состояние… Но она даже по телефону могла говорить с ней с трудом:
