– Что значит древнее наследство? – переспросил Серега.
– Один из артефактов, доставшихся нам от далеких-далеких предков. Может, они не были нашими предками. Так, еще одно племя, которое царило несколько тысячелетий назад на этой земле, а потом безвозвратно сгинуло, оставив после себя вот такую память.
– А почему крестьяне построили вокруг наследства, как ты говоришь, храм?
– Некоторые молятся древним, считая, что они боги, которые когда-то жили на земле, а потом ушли в неизведанные земли. Эти наивные люди полагают, что при помощи этих артефактов могут общаться с древними, передавать им свои просьбы и мольбы, – Шустрик пренебрежительно скривился и заявил: – Но, по-моему, это все дикая чушь.
Чушь или не чушь, но эта бензоколонка меняла уже успевшее устояться в голове Одинцова представление о мире. Тут было о чем подумать на досуге. И кстати, если эта колонка всегда здесь стояла, то, стало быть, под этим бетонным полом зарыт резервуар с топливом. Правда, как это знание может ему пригодиться, Одинцов не знал, но запомнил на всякий случай.
– И много такого наследства осталось? – спросил Сергей.
– Достаточно. Во многих деревнях где-то что-то припрятано, если копнуть поглубже. Только трибожники не хранят память о древних, считают, что они богохульники и грешники дикие, за это и были уничтожены богами. Но это, кстати, тоже, по-моему, чушь.
От множества вопросов голова кругом пошла. Серега тотчас запретил себе думать об увиденном, настанет спокойное время, и он во всем разберется. Все взвесит и разложит по полочкам, и, может, тогда у него получится новая картина мира. Пока надо заниматься деревней и извергами, устроившими эту бойню. Вот первостепенная задача, а все остальное лесом.
С улицы послышались громкие крики.
– За мной! – приказал Серега.
Волчьи бойцы толклись за оградой святилища, что-то горячо обсуждая. Завидев командира, гомон разом прекратился. Вперед выступил Вихрь и доложил:
– Мы кое-что нашли, Волк. Выря, покажи.
Солдат, стоящий рядом с десятником, вытащил из-за спины страшный трофей. Это была отрубленная голова, которую он держал за длинные волосы. Желтого цвета кожа, раскосые глаза, расплывчатый рисунок татуировки на щеках и лбу. Так мог бы выглядеть монгол из войска Чингисхана и его потомков.
– Это упаурык. Вот кто учинил сие непотребство, – опознал отрубленную голову Лех Шустрик.
Глава 11 Преследование
Воевода Глухарь встретил Одинцова недружелюбно. Из-за своевольной вылазки сотника пришлось останавливать продвижение армии и дожидаться его возвращения. Воевода сидел в походном кресле напротив разведенного костра и кутался в меха. Вокруг ставки воеводы было выставлено оцепление из личной охраны – угрюмые богатыри, закованные в броню, вооруженные тяжелыми копьями и щитами. Лица их скрывали глухие шлема. По ветру полоскались штандарты с родовым гербом воеводы. Под стоянку было выбрано поле неподалеку от мертвой деревни.
Переступив невидимую границу, Серега был тотчас остановлен двумя рыцарями. Они появились словно бы из-под земли и заступили ему дорогу. Таких медведей ни обойти, ни подвинуть. Ничего не оставалось, как нагло уставиться в глазные прорези и заявить:
– К воеводе!
С тем же успехом Серега мог требовать аудиенции у папы римского. Великаны даже с места не сдвинулись. Но вот из-за их спины выглянул личный секретарь воеводы по имени Ключ.
– Пропустите. Воевода ждет сотника, – распорядился он.
Медведи разошлись в стороны. Стало сразу как-то просторно и легко на душе. Серега прошел между двух столбов с опаской, а вдруг их как-то переклинит, и накинутся, словно Сцилла и Харибда, но рыцари продолжали притворяться истуканами.
Одинцов направился вслед за Ключом к стоянке воеводы.
Серега сразу понял, что воевода недоволен решением сотника. Это чувствовалось в общей гнетущей атмосфере, повисшей над поляной. Приблизившись к Глухарю, Одинцов замер, не осмеливаясь первым нарушить молчание. Ключ куда-то сразу исчез, правда вскоре вернулся с подносом, на котором стояли два железных кубка, наполненных вином.
– Угощайся, Волк, – произнес воевода, принимая свой кубок из рук Ключа. – И за хорошим вином расскажи мне, зачем тебе понадобилась эта несчастная деревня.
Серега не стал отказываться от вина. Когда воевода угощает, лучше с ним не спорить. Отхлебнув из кубка, он с трудом удержался от гримасы. Вино кислющее, и где только Глухарь берет такую бурду.
– Что, не нравится? – усмехнулся воевода.
Ишь, какой прозорливый. Мысли он, что ли, читает, подумал Серега, но вслух сказал лишь:
– На мой вкус слишком кислое.
– Безусловно, кислое. Оно еще заражено ядом молодости. Но в этом и его сила. Ты не ответил, Волк, зачем тебе потребовалась эта деревня?
– Ее вырезали подчистую. Я хотел узнать – уцелел ли кто-то. И кто повинен в этом зверстве.
– А что тут думать, князь Боркич, черная его душа, землю за собой жжет, чтобы не досталась врагу. И стоило ли на это силы и время свое тратить. Да к тому же тут не только твое время, целое войско ждет, пока ты любопытство свое натешишь.
Глухарь осушил кубок и протянул его Ключу, который тотчас скрылся из виду, чтобы через минуту вернуться с полным кубком.
– Не все так просто, воевода, – хмуро произнес Серега, сдернув со спины заплечный мешок.
Развязав тесемки, он запустил руку внутрь и вытащил за волосы страшную находку – отрубленную голову монгола. Богатыри подались вперед, чтобы защитить хозяина, если сотник ему чем-то угрожает, но были остановлены Ключом.
Глухарь вперился злым взглядом в мертвую голову и некоторое время сидел молча. Наконец он заговорил:
– Это упаурык. Зачем ты принес голову скверного? И где ты ее взял?
– Мои люди нашли ее в деревне. И что странно, тела они, как ни искали, не обнаружили. Такое впечатление, что голова сама по воздуху прилетела. Или крестьяне отрубили ее где-то в другом месте и привезли с собой, чтобы использовать для игры в мяч, – заметил Сергей.
– Это ягарык, элитный боец хана, об этом говорят татуировки на щеках и лбу. Верно, придан был к отряду, который сопровождал знатного господина. Только вот что знатный человек станет делать в вырезанной деревне, – задумчиво произнес Глухарь. – Если только ханский вельможа не отправился грабить и резать мирян в наши леса.
– Такое возможно? – осведомился Сергей.
– Упаурыки гнилой народ. Они часто ходили в набеги на наши земли. Пока общими усилиями мы не выбили их из срединных земель и не закрыли границы. Если мы видим перед собой ягарыка, то напрашивается только один вывод. Кто-то вступил в сговор с Золотым ханом Каджрыком и пропустил его людей через свои земли. На такую низость способен только князь Боркич. Видно, совсем впал в отчаянье старикан, если пошел на это.
Воевода внезапно скривился, словно вместе с вином заглотил таракана, и потребовал:
– Убери это непотребство с глаз моих. И так от гнилья уже глаза щипет. А лучше всего… Ключ, забери бошку супостата и прикажи ее бросить в болотину, чтобы добрым людям взор не смущать.
Порученец воеводы тотчас оказался возле Сергея, ловко, руками Одинцова, спрятал страшный трофей назад в сумку, затянул тесемки и бросился исполнять приказ. Только сомневался Серега, что он сам к болоту побежит топить находку. Сейчас найдет, кому работу сплавить. В организаторских способностях Ключа сомневаться не приходилось.
– Если упаурыки топчут нашу землю и начнут жечь деревни и резать всех подряд, то вся война потеряет смысл. Мы останемся с голой землей, некому будет ее обрабатывать и платить в казну Вестлавта. Но что более важно, мы подойдем к Вышеграду без запаса провианта. Это очень плохо. Скверные ты новости принес, Волк.
– Батюшка воевода, дозволь мне за этими желтолицыми проследить и прекратить их бесчинства, – решился Серега.
– К чему ты это говоришь? – нахмурился воевода, не торопясь с ответом.
– Мои ребята нашли следы. Не ахти какие, но можно определить направление, куда ушли янычары…
– Кто? – переспросил воевода.
Слово его очень смутило, потому что незнакомо было.
– Упаурыки эти, ханские прихлебатели. Если мы поторопимся, то, может, успеем догнать их, пока они новую деревню под косу не пустили.
Глухарь основательно задумался. Дерзкая мысль сотника ему понравилась, но вот другое смущало его. Стоит ли перед решительным сражением силы рассеивать. А что если вылазка ханского отродья всего лишь отвлекающий маневр, рассчитанный на то, что обуянные праведным гневом рыцари ринутся в погоню и угодят в расставленную засаду, где и положат головы свои. Мысль имела право на жизнь.
Воевода пригубил вина, почмокал губами, словно смаковал, и наконец произнес:
– Сколько народу с собой взять хочешь?
