— Клянусь жизнью, этот молодой рыцарь свершит великие дела! — воскликнул сэр Борс де Ганнис.
Когда обед закончился, король Артур проводил Галахэда к реке и показал ему меч в нетонущем камне.
— Вот одно из величайших чудес, которое приходилось мне видеть,— сказал король Артур.— Два лучших рыцаря в мире тщетно пытались вытащить этот меч.
— Сэр,— сказал Галахэд,— нет ничего удивительного, ибо это назначено не им, а мне. Видите, у меня ножны, но нет меча, ибо я знал заранее, что найду этот.
И он протянул руку, с легкостью вытащил меч из камня и вложил его в ножны, говоря:
— Теперь владею я мечом, которым нанесен Плачевный Удар. Этот меч висел когда-то на боку у сэра Балина, и им убил он своего брата Балана. Но Мерлин воткнул его таким образом в камень, чтобы в назначенный день он оказался в моей руке.
После этого рыцари вернулись в большую залу и уселись на свои места за Круглым Столом. Тут король Артур огляделся и увидел, что все места заняты, и вспомнил слова мудрого волшебника Мерлина.
— Вот сидит за этим столом лучшее собрание рыцарей, которое когда-либо суждено увидеть миру,— сказал Артур.— И этот час — самый славный час нашего святого королевства — час славы логров.
Не успел он произнести эти слова, как сильный порыв ветра и могучий удар грома потрясли замок. Затем вдруг луч солнца прорезал темноту от одного конца залы до другого — в семь раз ярче, чем приходилось видеть человеку даже в самый яркий летний день. И божья благодать снизошла на них. Рыцари посмотрели друг на друга, и каждый показался другим прекраснее, чем прежде. Но никто не мог произнести ни слова, и все сидели за Круглым Столом, словно лишившись дара речи.
И тут Святой Грааль появился в зале, покрытый белой парчой и наполненный таким дивным светом, что никто не мог смотреть на него. Не видели рыцари и тех, кто нес эту чашу, ибо она, казалось, плыла в солнечных лучах, наполняя их радостью и божьей благодатью. Затем вдруг чаша исчезла, и никто не видел, куда и как. Солнечный луч тоже померк, и все сидели в молчании, и в душах их воцарился мир.
Затем король Артур тихо сказал:
— Воистину мы должны возблагодарить нашего господина Иисуса Христа за то, что он послал нам свое благословение в этот славный праздник пятидесятницы.
— И все же,— сказал сэр Гавейн,— этот день лишь показал, что должны мы устремиться к еще большей славе. Даже оказавшись среди нас, Святой Грааль был скрыт парчой, так что мы не могли ни видеть его, ни снять парчу. А потому я приношу здесь клятву, что завтра утром без промедления выступлю на подвиг Святого Грааля и не успокоюсь, пока не свершу его.
Услышав эти слова сэра Гавейна, все рыцари Круглого Стола встали и повторили эту клятву.
— Увы, любезный племянник! — вскричал король Артур.— Вы сразили меня этой клятвой, ибо я лишаюсь лучших и вернейших рыцарей. Отправившись в странствие, все вы, я знаю, никогда уже не соберетесь вместе за Круглым Столом, ибо многие погибнут в поисках. И, думая об этом, я горько печалюсь. Час высшей славы королевства логров миновал, и близится время битвы, о которой предупреждал меня Мерлин.
Наутро все рыцари, отправлявшиеся в странствие, встретились в соборе и повторили еще раз свои рыцарские клятвы. Тут по одному, по двое выехали они из Камелота, кто в одну сторону, кто в другую, на поиски Святого Грааля.
Перевел с английского Л. Паршин Окончание следует
Лесник с Гилюя
Наш вертолет с врачом на борту долго кружил в верховьях реки Гилюя, где затерялся отряд изыскателей. Под плотной кроной тайги трудно было что-либо рассмотреть. И когда горючего едва оставалось на обратный путь, пилот заметил на склоне сопки одинокую фигуру человека. Описав над ним круг и сбавив газ, мы приземлились на лесной поляне. Смуглое лицо незнакомца было испещрено сетью мелких морщин, голова плотно стянута белым платком. Не заглушая двигателя, пилот, развернув планшет, торопливо начал объяснять старику, зачем мы приземлились. Тот не спеша присел на корточки и, поняв, чего от него хотят, кончиком самодельной трубки уверенно ткнул в карту.
Мы снова взлетели, и, когда набрали высоту, пилот Володя Ким заметил: «Это дед Арсений, по фамилии Лесник. Своего рода гилюйский Дерсу Узала... Представится случай, обязательно познакомься с ним поближе...»
И случай представился. Не так давно дед Арсений вместе со своим воспитанником медвежонком Микки помогал нам отснять фильм о севере амурской тайги. Тогда-то я и узнал его по-настоящему.
Дед его был проводником в экспедиции академика А. Ф. Миддендорфа, прошедшего в 1845 году по Гилюю; отец же охотником, который очень хотел, чтобы сын стал шаманом. Но Арсений, взяв с собой лишь берданку и длинный нож-пальму, покинул отчий дом, ушел промышлять зверя. Он исходил землю от Сихотэ-Алиня до Якутии, бродил, охотясь, до тех пор, пока не затрясла Гилюй золотая лихорадка. За считанные месяцы долина реки превратилась в кипящий людской муравейник с нечеловеческими страстями. Пришел на Гилюй и Арсений. Промышленникам нужен был толковый человек, знающий короткие тропы к блестящим камушкам. Чего только он не перевидал за это время! И нищих оборванцев, за неделю становившихся миллионерами, и миллионеров, которые, выйдя на жилуху, за ночь превращались в бедняков. Но эти страсти оказались чужды Арсению. Он нашел себя в бесконечных странствиях по тайге. За ним закрепилось прозвище Лесник, со временем оно перекочевало в паспорт и стало фамилией...
В одном из своих странствий Лесник и подобрал Микки. Осенью, когда медвежонок подрос и съемки подходили к концу, дед Арсений отпустил его в тайгу. После этого старик сильно загрустил и, кажется, начал понемногу сдавать. С большим трудом мне удалось завлечь его к себе на городскую квартиру, где в полумраке комнаты охотника поджидал сюрприз. Сначала я предложил ему чашку крепкого чаю, а после, когда старик мало-помалу расшевелился, включил проектор. Своего медвежонка Лесник узнал сразу. Лицо его тронула доверчивая улыбка, и с нею он не расставался весь вечер, потягивая из кружки чай.
Наутро старик засуетился и стал торопливо собираться в дорогу. Как ни старался я его уговорить остаться, не смог. «Э-э, хозяин,— все так же улыбаясь, сказал он,— не могу, тайга ходи, медведь стреляй надо». И он коротенько передал нам трагедию, разыгравшуюся недалеко от его дома в предгорьях Тукурингры.
Семья оленеводов откочевывала в Майскую долину. Ягеля под снегом было достаточно, и люди с оленями беззаботно передвигались на север. Но однажды в полночь собаки, почуяв недоброе, завыли. «Шатун»,— зашептали люди, прижимаясь друг к другу. И действительно, выйдя из чума, кочевники заметили в бледном свете луны застывшую фигуру зверя. Тогда его отогнали выстрелами из ружей. Медведь ушел, но ненадолго. Чтобы спасти оленей, себя, люди стали круглосуточно жечь костры, стучать в бубен. Но жестокий голод сделал медведя коварнее и хитрее. Это был последний его шанс выжить, и зверь стал упорно сражаться за существование. Когда молодой, не спавший несколько ночей кряду пастух поверил в исчезновение зверя и, утомленный, заснул у тлеющего костра, медведь напал на него... «Его стал людоедом»,— закончил свой рассказ Лесник.
Несмотря на то, что медведь получил серьезное ранение, все попытки обезвредить зверя заканчивались неудачно. Страдающий от пули, разъяренный зверь представлял действительную опасность для людей. Поэтому не случайно дед Арсений твердо решил уничтожить шатуна. И когда я убедился, что отговорить его от этой рискованной затеи невозможно, напросился к нему в напарники...
Мы ехали по старому ухабистому тракту. Он то спускался к подножию гор, то переносил нас в заоблачную высь. От такого перепада высот появлялось легкое головокружение и уши словно закладывало ватой. При каждом крутом повороте наш старенький «уазик» испуганно взвизгивал тормозами. Наконец мы подкатили к паромной переправе через Гилюй.
Гилюй — горная река, знаменитая бешеными перекатами. Своим холодным дыханием она освежила нас, вселила в душу какую-то легкость. Старик, как бы очнувшись после долгого раздумья, длившегося всю дорогу, голосом, полным неподдельного пафоса, перекрывая рокот переката, изрек: «О! Гилюй!» Лицо его засветилось изнутри, фигура словно наполнилась силой, а глаза под нависшими мохнатыми бровями жадно впились в дальние синеющие сопки. Еще совсем недавно, три-четыре часа назад, этот человек в лабиринте узеньких улиц маленького города Зеи казался беспомощным. Гилюй вновь вернул ему силы, в осанке деда Арсения появилось что-то орлиное.
Через двое суток пешего перехода, ночуя на нагретых солнцем громадных валунах, мы вышли в долину, где обитал раненый зверь. Расставленные медвежьи ловушки с прокисшим мясом были пусты. Еще не один день провели мы в скитаниях, без единого выстрела. Делая петли, шатун заметал следы, проходил по камням, валежинам. Но деда Арсения провести было трудно. Он знал, где зверь будет кормиться и набираться сил, легко выходил на его след, а когда он внезапно обрывался, Лесник вдыхал воздух маленькими глотками, словно дегустируя его, и безошибочно определял: зверь рядом, затаился. Но приблизиться к медведю на ружейный выстрел никак не удавалось, тогда Лесник сменил тактику преследования. Он решил заманить зверя выстрелом и ждать шатуна в засаде. Охотники рассказывали, что медведь, услышав звук выстрела, непременно появлялся, чтобы перехватить добычу...
