Эти операции в два-три хода занимали несколько недель, причем работали параллельно десятки групп: одни грузили селитру, другие – фосфор, отходы кабельной промышленности, макулатуру, металлолом, третьи – порошок… Деньги на любой машиностроительный завод можно было набрать за несколько месяцев, начав с вложения пятисот долларов США!
На нас обрушился поток валюты, которую мы превращали в товары, и он рос совершенно неимоверно, как снежный ком.
* * *
Конечно, нам было довольно просто работать. Ошибочные действия, которые предпринимало нерадивое правительство Горбачева, привели к тому, что предприятия потеряли связи с поставщиками и с потребителями.
Поэтому, когда мы приходили на завод что-либо купить, на нас смотрели как на избавителей. Никаких взяток никто не просил. Наоборот, директора были готовы в ножки кланяться, чтобы мы увезли скопившиеся в огромных количествах товары и продукты, которые мы потом легко превращали в валюту, ее – прямо в компьютеры, которые привозили в СССР, не нарушая валютных статей Уголовного кодекса и не открывая валютных счетов за границей.
Помню несколько историй. Директор Кременчугского нефтеперерабатывающего завода жаловался, что ему приходится сливать мазут прямо в ямы. Эти ямы заводчане выкапывали в соседнем лесу. Была теплая зима, и от мазута отказались его обычные потребители. Не держать же ненужный продукт в емкостях, предназначенных под бензин! За полгода он успел вылить около миллиона тонн, что составляло, как мы сразу подсчитали, около девяноста миллионов долларов! И все потому, что сам завод не имел права продать мазут за рубеж. Такая была система. А для Внешторга этот продукт был внеплановым. Кто же будет его продавать за границу и заниматься работой вне плана? За это дополнительной зарплаты не платили.
А вот другой пример страшной бесхозяйственности тех лет. Мы нашли под Москвой завод, который делал специальные подшипники для Белорусского тракторного завода. А в Белоруссии остановили производство этих тракторов и перешли на новые модели уже несколько лет назад.
Подшипники стали никому не нужны. Но завод упорно продолжал их делать, там работало несколько тысяч человек, которых нельзя было уволить. Подшипники упаковывали в ящики, складывали в вагоны, отправляли в Белоруссию. Поезд заворачивали с тракторного завода на металлоплавильный, и все ящики там разгружали. Потом подшипники шли под пресс и снова переплавлялись в сталь. А сталь снова поступала на завод под Москвой – на новые подшипники…
У нас были специальные гонцы, которых мы отправили по всей России. Как только они находили товар, который можно экспортировать, то моментально открывали там отделение кооператива «Техника» и начинали работать – как ни странно, в том числе и на благо этого завода…
Уникальность ситуации была в том, что зарабатывать можно было на чем угодно. Около 1200 процентов годовых давала нам одна сделка. А в работе одновременно находилось до семидесяти контрактов!
Конечно, это был настоящий золотой век, Клондайк, золотая лихорадка! Тогда в СССР никто и не думал оставлять доллары за границей. Да зачем они были нужны, эти доллары? Хождения они в Москве не имели, а обменять их на рубли в таком количестве кооперативу никто бы и не позволил. Если бы мы начали оставлять доллары за границей, то к январю 1989 года на счете кооператива «Техника» могло скопиться как минимум сто пятьдесят миллионов долларов!
Но зарубежных счетов у нас не было, и поэтому миллионы рублей накапливались в Мосжилсоцбанке, что в Столешниковом переулке в Москве. Деньги превратились для нас в промежуточные бумажки, способствовавшие ввозу компьютеров в СССР. Дошло до того, что мы стали отдавать компьютеры в кредит, чтобы все расширять и расширять рынок потребителей своих программ.
Многие работники «Техники» в короткий срок стали очень богатыми людьми, получая в среднем по пятнадцать-семнадцать тысяч рублей в месяц, то есть раз в тридцать больше любого министра! Причем их зарплата росла в соответствии с ростом прибыли.
Истратить больше денег в то время было практически нереально: «Мерседес» на черном рынке стоил двенадцать тысяч рублей, а прекрасный дом с садом под Москвой – двадцать пять тысяч…
Я же сам, как, впрочем, и мои заместители, вообще не получал зарплату! Бухгалтер выписывала нам какие-то деньги, мы платили все налоги, а потом оставляли заработок в кооперативе на непредвиденные расходы как наличку в сейфе.
Кстати, так называемые бартерные сделки были чрезвычайно выгодны и западным партнерам. На них они тоже зарабатывали бешеные деньги.
Допустим, мы вывозили металл. Конечно, его брал посредник, продавал и получал компьютеры на консигнацию, то есть без оплаты. Фактически, продав наш металл, допустим, за миллион долларов, он держал этот миллион на своем счете, наворачивая проценты, играя с ним на биржах до ста двадцати дней, в течение которых он должен был расплатиться за компьютеры.
То есть когда посредник называл нам цену металла в компьютерах, он фактически платил за них около 70-80 процентов от названной цены! Остальное компенсировал за счет игры с деньгами за наш проданный металл. И поэтому заработки наших покупателей тоже были огромными.
И вдруг все это кончилось. Наша империя рухнула в январе 1989-го, абсолютно неожиданно. Произошла история, которая чудом не подвела меня под высшую меру наказания. По статье 93 часть 3 УК СССР за хищение государственной собственности в особо крупных размерах тогда давали расстрел…
Глава 5. ДЕВЯНОСТО ТЫСЯЧ ПАРТИЙНЫХ ВЗНОСОВ
Знаменитый пародист Александр Иванов посвятил мне как-то эпиграмму:
Мы – дети призрачной эпохи,И жизнь берет нас в оборот.С миллионером шутки плохи?У них… У нас наоборот!
Был конец января 1989 года. Мы все еще продолжали обслуживать Минюст СССР, и это приносило двойную выгоду: во-первых, мы регулярно получали хорошие деньги за работу, а во-вторых, заранее знали, что там творится, какие документы готовятся. Но однажды ко мне подходит Толик Писаренко, совершенно бледный, и говорит:
– Артем, я читал проект нового постановления о кооперации, которое выйдет в феврале. Там такое… – И протягивает мне текст будущего постановления.
Во-первых, планировали ввести строгий лимит по заработной плате, определяемый в процентном исчислении от прибыли кооператива. Во-вторых, кооперативам решили запретить работать с наличными деньгами, установив очень смешной лимит: до ста рублей в день на писчебумажные изделия и скрепки. Остальные средства должны были храниться исключительно на счете в государственном банке и ни под каким предлогом кооператорам на руки не выдаваться.
А весь наш многомиллионный бизнес строился только на живых деньгах – по безналу никто с кооперацией иметь дела не хотел. Мы за все платили наличными: за железнодорожный транспорт, грузчикам в порту, охранникам грузов, упаковщикам и экспедиторам, коммивояжерам и агентам по поиску товаров, за билеты и проживание в гостиницах и т.д. и т.п. Имея на счетах кооператива «Техника» больше ста миллионов рублей, мы прекрасно понимали: только для того, чтобы удержаться на том же уровне, фирма должна тратить в год не менее десяти миллионов рублей наличными. А ведь мы планировали увеличить оборот за 1989 год в три раза! И вот такой облом, о котором мы узнаем только в январе…
Мы с Толиком и моим бухгалтером начали думать, что делать. Первая мысль была такой: взять пятьсот человек (а тогда в кооперативе было уже больше тысячи сотрудников), каждому выписать по двадцать тысяч зарплату. А потом собрать эти десять миллионов, положить в сейф и закрыть нашу потребность в наличности на весь год! Добровольная сдача денег членами кооператива на нужды производства могла быть даже оформлена решением общего собрания.
Но наши юристы сразу сказали:
– Вы сами не понимаете, что предлагаете, Артем Михайлович! Если из пятисот человек трое напишут заявления в ОБХСС, что им выдали по двадцать тысяч, а оставили по тысяче, и предположат, что оставшиеся средства поделили между собой хозяева, – это конец. Это тюрьма, и лет так на десять вам светит!
Я говорю:
– Ну хорошо, скажите тогда, как нам извлечь наличные деньги из собственной прибыли?
Они сказали:
– Выписывайте себе любую зарплату в соответствии с законом о кооперации. Ведь в законе нет никакого лимита по зарплате!
Отойдя от первого шока, вызванного таким предложением, я выписал себе за январь зарплату – три миллиона рублей, три миллиона рублей Толику Писаренко, миллион моему второму заму и, чтобы бухгалтер не сопротивлялась и на нас потом ничего не сваливала, целых семьсот пятьдесят тысяч рублей главному бухгалтеру. При этом по выражению ее лица было понятно, что она в тот момент была готова повеситься от ужаса на первом подходящем крючке.
