которая была занята переписыванием содержимого своей записной книжки, взглянула с удивлением:
— Ну а куда, по-вашему, нам бы еще податься?
— У нас много информации по Танзании. Во-первых, это судно «Фадхил Аллах», которое ходит туда и забирает с побережья кость; во-вторых, когда мы были в Дубае, мы нашли записи об экспорте из Танзании; и вообще сведений по Танзании все больше и больше. Сдается мне, что это весьма крупный центр контрабанды костью.
Я порылся в сумке и вытащил оттуда тетрадь с отрывными листами.
— Йен Дуглас-Гамильтон составил мне отчет о браконьерстве в Селусском заповеднике и назвал ряд имен для контактов. У нас будет возможность проследить множество путей, если отправимся в Танзанию.
Дейв бросил взгляд на тетрадь и нахмурился:
— Так-то так, но если мы отправимся в Танзанию, мы не попадем тем же заходом в Бурунди, а там как раз девяносто тонн кости.
— Видишь ли, после того, что я услышал на встрече КИТЕС, я полагаю, что шансы выведать что-либо новое о кости в Бурунди более чем скромны. Кроме того, там и без нас хватает людей, стремящихся понять, что там происходит. И они уж за себя постоят. Нужно будет, всегда успеем съездить. Но сейчас я решительно чувствую, что лучше будет на десять дней отправиться в Дар-эс-Салам.
— А что ж, правильно, — согласилась Рос.
Дейв колебался.
— Слушай, — сказал я. — Не валяй дурака. Не забудь, Дейв, что в Танзании находится Серенгети.
Он рассмеялся.
— Да будет тебе. Ты не из тех, кого надуешь!
* * *
Танзания давно очаровала меня. Мне доводилось обсуждать проблемы слоновой кости с Хрисом Хаксли, в прошлом членом секретариата КИТЕС, при встрече с ним в Англии в начале этого года.
— Ты не добьешься поддержки департамента живой природы в Танзании, — пророчил Хаксли, — его директор Фред Львесуэла отнюдь не фанатик в деле защиты природы.
Я дал понять, что рано или поздно присмотреться к Танзании придется все равно. Хаксли словно читал мои мысли.
— Кстати, — сказал он, — тебе было бы нелишним знать, что торговцы костью поступили круто с последним из тех, кто расследовал торговлю в Дар-эс-Саламе: слишком глубоко сунул свой нос, так они оттяпали его вместе с головой, водрузили ее на капот «лендровера» и целый день возили по городу для острастки другим.
— Кто тебе это рассказал? — скептически спросил я.
Хаксли таинственно поглядел на меня.
— Не могу тебе этого сказать. Я только предупреждаю тебя. Всё.
Хаксли и был тем, кто впервые представил меня Йану Паркеру, и Паркер подтвердил его рассказ:
— Точно-точно. Отрезали башку и возили на машине. Я им не верил. История выглядела слишком притянутой за уши, чтобы воспринять ее всерьез. Но почему оба рассказали мне одно и то же? Чтобы отговорить от поездки в Танзанию? Неужели боялись, что я открою там что-то, для них нежелательное?
Первым же развлечением по прибытии в Дар-эс-Салам для Рос и Дейва, но никак не для меня, явилось то, что я забыл справку о прививках. Два часа я спорил с аэропортовским «доктором», которой, держа наизготовку отвратительнейший шприц, грозил мне неминуемым уколом. Единственной альтернативой, объяснил он с едкой ухмылкой, было бы «позолотить ему ручку». К счастью, мой канадский паспорт помог мне избежать и того и другого. «Канада и Танзания — большие друзья, — талдычил я ему, — Канада делает много подарков Танзании», — повторял я, пока у него не лопнуло терпение, и он не помахал мне ручкой.
Дар-эс-Салам — что в переводе означает «Гавань мира» — стал для меня шоком после Найроби, довольно богатого по африканским меркам. Здесь же, напротив, улицы были грязны и изрыты, здания обветшали, уличного освещения не было и в помине. Первую ночь мы провели, шлепая комаров в ветхой гостинице на берегу моря, где не было не то что кондиционеров, но и исправных телефонов. На следующее утро, по общему согласию, мы переехали в гостиницу «Кундучи-Бич» в пятнадцати милях от столицы — одно из немногих мест, где можно было достать комнаты.
Это было каким-никаким, но улучшением. Отель «Кундучи-Бич» знавал лучшие времена, его некогда роскошный декор в стиле шестидесятых сильно потускнел. Двери в наши номера, похоже, не раз пытались выбить, а стены покрыты многолетней грязью. В Танзании было еще жарче, чем даже в Кении, но в гостинице, по крайней мере, нашлось несколько вентиляторов, гонявших лопастями воздух, и, что особенно важно, здесь были телефоны. Наши номера имели еще одно неожиданное преимущество: великолепный вид на идиллический тропический пляж.
Еще когда мы были в Кении, нам посоветовали разыскать некоего Нейла Бейкера, когда мы приедем. Нейл, инженер и орнитолог, отдавал много сил сохранению природы. Мы оставили у него записку с просьбой встретиться с нами и поехали назад в город. Мы наняли красный «фольксваген» типа жука, вместе с шофером, что оказалось весьма полезной затеей ввиду чудовищного состояния дорог, как будто подвергшихся ковровой бомбардировке. Шофер по имени Джон мастерски вел машину, объезжая воронки, но даже с таким асом нам понадобилось три четверти часа, чтобы покрыть 15 миль до города.
Мы искали еще одного человека, рекомендованного нам: егеря по имени Джезон, который возил богатых клиентов — преимущественно американцев — на отстрел слонов по лицензии. Конечно, я был против любого вида отстрела слонов, но понимал, что егерь может располагать ценной для нас информацией. С точки зрения ВВФ, спортивная охота как раз и являлась блестящим примером «использования живой природы на разумной основе» — ведь американцы и европейцы, лелеющие мечту поохотиться на крупного зверя, готовы платить бешеные деньги за право отстрелять одного слона.
И еще один момент — фактически-то егерь должен был быть по одну с нами сторону баррикады, так как его заработку браконьеры угрожали в той же мере, что и заработку гида по заповеднику. Джезон оказался смуглокожим парнем, по-видимому, средиземноморского происхождения.
— Президент Мвиньи запретил торговлю слоновой костью в пределах Танзании в конце 1986 года, — сообщил он нам, — он страстный защитник живой природы. Он даже возглавляет Общество сохранения живой природы Танзании. Но это никогда не давалось ему легко. Многие в правительстве противостоят этому запрету. Оно и понятно — некоторые из них замешаны в бизнесе на слоновой кости. Но Таможенное управление настроено решительно. С 1986 года оно перехватило много кости. Вам будет интересно взглянуть на кладовую, где они ее держат. Да нет, с этим не так строго, как вы думаете.
— Что вы имеете в виду? — спросил я.
— А то, что кость периодически исчезает оттуда, — улыбнулся он с видом знающего человека.
— Не
