— Через три дня я буду в редакции.
— Ладно…
— Кстати, вы не знаете такого места: Форт-Детрик? Это где-то в Америке.
— Форт-Детрик? Не знаю, постараюсь выяснить.
Кохияма ещё раз поблагодарил и повесил трубку.
О Форт-Детрике говорил Огава, когда переводил слова профессора Хьюза. Кохияма догадывался, что это американский центр BCW, и хотел в этом удостовериться. Но позвонить сейчас ещё кому-нибудь времени не было.
Выскочив из телефонной будки, он той же дорогой побежал назад. Моросящий дождь постепенно перешёл в холодный ливень.
Пока Кохияма добежал до моста, он вымок до нитки. Он остановился, чтобы перевести дух.
На пруду уток уже не было, у пристани покачивались пустые лодки, бесчисленные белые дождевые нити прошивали воздух, затянув пруд густой пеленой.
«Потерянный рай», — пришло Кохияме на ум название поэмы Мильтона. Внезапно он почувствовал, что на лбу выступила испарина. А что, если за этим последуют озноб, высокая температура, тошнота? Неужели чума?!
Никакой уверенности, что этого не может случиться, нет. Ни вакцина, ни сыворотка не давали абсолютной гарантии. Известны случаи, когда люди, однажды перенёсшие чуму, заражались ею снова. А история с Тэрадой была достаточно красноречивым свидетельством того, что ни вакцины, ни сыворотка не являются абсолютно эффективным средством. Кстати, он больше всех соприкасался с Тэрадой.
Кохияма тяжело вздохнул. Кто знает, удастся ли ему в оставшиеся три дня ещё хоть раз подышать свежим воздухом. Он уже готов был согласиться, чтобы карантин продлился на несколько дней. Но если он заболел чумой, он может не протянуть и трёх дней…
Нужно было спешить, и Кохияма побежал.
Через тайный ход он проник снова в «загородную виллу». Вид у него был ужасный: он весь промок, костюм и ботинки в грязи.
Было уже двадцать минут первого. Разговор по телефону отнял много времени. «Чёрт подери!» — тихо пробормотал Кохияма. Возможно, доктор Канагаи уже прибег к чрезвычайным мерам и увёз Тэраду в больницу.
Эмма ждала его с нетерпением.
— Я так волновалась за вас. А тут ещё этот дождь…
— Где доктор Канагаи и остальные?
— Пока всё в порядке. Они в соседней квартире, обедают. Сатико там с ними занимается.
Немного успокоившись, Кохияма вдруг почувствовал сильную усталость. Прислонившись к стене, он часто и прерывисто дышал.
— Вы простудитесь, — обеспокоенно сказала Эмма. — Нужно быстрее переодеться.
Она провела его в свою комнату и достала старое отцовское бельё и европейский костюм. Переодевшись, Кохияма уселся на ковре. Эмма принесла горячего кофе с бренди, и он наконец пришёл в себя.
— Спасибо. Теперь мне нужно подняться к Тэраде. Если придёт доктор Канагаи, скажи ему, пожалуйста, что я наверху.
— Хорошо, — ответила Эмма и подняла на него глаза, в которых застыл вопрос. Она словно хотела сказать: «А я для тебя что-нибудь значу?» Но этот немой вопрос не был похож на упрёк. Глаза девушки были печальны, как в те минуты, когда она в траурном платье стояла у гроба отца. И снова ему вспомнился взгляд еврейской девочки, которая, казалось, хотела излить какое-то затаённое горе, но отказалась от этого и замкнулась в себе.
Во время похорон он поклонился Эмме, и она как будто бы ответила на его поклон, но по её словам, тогда она не запомнила его.
Первое впечатление о женщине редко бывает долговечным. Всякий раз, когда он видел Эмму, она казалась ему новой, и вместе с тем впечатление от первой встречи оставалось неизменным.
— Если ты хочешь узнать, о чём я говорил по телефону, я могу тебе сказать, — предложил Кохияма.
— Нет, не нужно. Сейчас вам лучше поскорее подняться к дядюшке Тэраде.
По выражению лица Кохиямы Эмма поняла, что теперь он знает всё об исследованиях её отца и, по-видимому, в ближайшие дни эта сведения будут преданы гласности. Говорят, что каждому человеку уготован свой крест. Кохияма не верил в бога, но он понимал, какой крест несёт Эмма, и ему было, до боли жаль её.
Он медленно поднялся на второй этаж. Как всегда, он снял с вешалки в коридоре белый халат и накинул его на себя. Надел маску. В отличие от обычных повязок эта маска не пропускала бактерий, даже если они попадут на лицо.
Он натянул резиновые перчатки. С тех пор как у Тэрады поднялась температура, он строго требовал соблюдения всех мер предосторожности. Когда надеваешь такую защитную одежду, все чувства словно притупляются. Медики прибегают к этому не только из требований гигиены, эта мера как бы ограждает от проявлений эмоций, от излишней сентиментальности и в конечном счёте оказывается полезной для обеих сторон. Кохияма подумал, что ему сейчас тоже необходимо отрешиться от всяких эмоций.
3
Он постучал.
В комнате было тихо. Так бывало почти каждый раз, он уже к этому привык, и всё-таки сейчас тишина за дверью встревожила его.
Кто знает, может, Тэрада потерял сознание и лежит там один.
— Тэрада-сан! — крикнул Кохияма и подёргал за ручку. Дверь оказалась незапертой. Он толкнул её и вошёл в комнату. Тэрады в комнате не было.
Снова, как и в прошлый раз, Кохияма осмотрел кабинет Убукаты. Небольшая настольная лампа, стоявшая на письменном столе у окна, тускло освещала комнату. Плотные оконные шторы были наглухо задёрнуты. На книжных полках у стены всё так же стояли медицинские книги. И по-прежнему к стене был приколот выцветший японский национальный флажок. Когда Кохияма в первый раз увидел его, он был крайне изумлён, но теперь он был убеждён, что флажок этот знаменовал собой прошлое Убукаты. Какие мысли и чувства рождались у покойного Убукаты, когда он смотрел на эту реликвию, этого никто, разумеется, не знал. Любовь или ненависть? Или то и другое вместе?
Тэраде пришлось провести здесь целую неделю, о чём говорила эта реликвия ему? Большой лабораторный стол, за которым он работал, был аккуратно прибран. Лабораторную посуду, приборы, инструменты он сдвинул в одну сторону, так что середина стола оставалась свободной. Бумаг, схем и тетради на столе уже не было, но рядом с микроскопом теперь стояла глубокая стеклянная тарелка. Такие тарелки он видел на снимках в медицинских журналах и хорошо знал, для чего они служат. Её наполняют растительным желатином с культурой какой-нибудь бактерии. Когда желатин застывает, в трубку из нержавеющей стали, вставленную в тарелку, вливают питательную жидкость. В этой жидкости содержится вещество, угнетающее развитие бактерий. Постепенно жидкость проникает в желатин, и вокруг Трубки образуется прозрачный круг. Это означает, что вещество, добавленное в раствор, действительно мешает бактериям развиваться. Таким путём изучают и открывают антибиотики, действующие на бактерии.
Кохияма никак не мог понять, для какой цели могла понадобиться эта тарелка Тэраде. Сейчас в ней лежала лишь трубка из нержавеющей стали.
Но что это? На столе на широкой дощечке лежала со связанными лапками мёртвая водяная крыса. Это была та самая крыса, которую Эмма обнаружила у себя в кухне. На брюхе крысы был виден грубый шов: очевидно, эту крысу вскрывали.
Кохияма не привык к подобным зрелищам, его замутило. Он представил себе, что тут Тэрада проделывал с этой крысой. Ему-то ничего, он медик и привык ставить опыты на животных, а потом их анатомировать, а он…
Кохияма подошёл к окну и отдёрнул штору. Уж не выпрыгнул ли Тэрада из окна?!
В комнату ворвался дневной свет. Предположение относительно бегства Тэрады, разумеется, нелепость. Прыгнуть отсюда во двор совершенно невозможно, высота — около десяти метров.
Ну конечно же, Тэрада в комнате напротив. В кабинете ему больше делать нечего, он теперь сюда уже, наверное, никогда не придёт.
Кохияма постучался в бывшую спальню Убукаты. И здесь дверь оказалась незапертой. Кохияма вошёл и осмотрелся. Тэрада лежал на раскладушке. Как и в прошлый раз, он был во всём белом. Халат, шапочка, маска… глаза закрыты.
Старый электрический холодильник, внутри которого время от времени начинал гудеть мотор, казался здесь единственным живым существом. Кохияме стало не по себе. Может быть, Тэрада покончил с собой, больные чумой нередко прибегают к самоубийству, причём выбирают самые жуткие способы.
Однако Тэрада был жив. Белый халат на груди едва заметно подымался и опускался.
— Это вы, Кохияма-кун? — с трудом выдавил из себя Тэрада.
— Я. Как вы себя чувствуете?
— Спасибо, ничего. Садитесь.
Тэрада открыл глаза. Они у него были мутные и налились кровью, зрачки расширены. Но голос довольно бодрый. Держался он, видимо, только благодаря силе воли.
Кохияма сел на стул у кровати. Он представил, что испытывает врач у постели умирающего.
— Теперь спрашивайте меня о чём хотите, — сказал Тэрада.
— А вы не всё сказали?
