Здесь Аделаида сделала небольшую паузу с выжидательной полуулыбкой на устах; по залу пошел шепоток согласия, шарканье ног, несколько людей учтиво закивали. И кто бы мог не согласиться со словами королевы, высказанными так невинно? Этого было как раз достаточно, чтобы установилась атмосфера согласия, благожелательности и даже сдержанного юмора.
Бекки приступила к работе и вскоре забыла о боли в голове и одеревеневших от напряжения плечах, упоенная ощущением, что вот сейчас прямо на ее глазах делается история.
В кафе «Флорестан» тем временем компания будущих юристов пыталась встряхнуть все свои знания о городе. Парацельс… Что бы это могло значить?
— Парацельсштрассе? — предположил кто-то.
— А что, разве такое есть?
— Ты, наверное, думаешь об Агриппаштрассе, рядом с замком!
— Тот алхимик и этот… Может быть, Парацельсгартен, вот что она имела в виду?
— Он называется не Парацельсгартен, а Парасольгартен! Это рядом с Театром марионеток!
— Ах да, так и есть. А вот еще Парадизгартен. Может быть, это оно?
— Ради бога, думай только о Парацельсе. Парацельсплатц? Есть тут Парацельсплатц?
— Это шифр. Я думаю, она намекала на золото — через алхимию. Мне кажется, она имела в виду Голднергассе.
— А еще есть портрет Парацельса где-то. Я уверен, что видел его. В музее…
Джим посмотрел на Карла.
— Уфф! — сказал студент, вертя головой. — Давайте лучше поищем. Каждый возьмет себе по участку города и тщательно его исследует. И если что найдет, сразу доложит. Антон, ты останешься здесь и будешь записывать, где кто находится и что кто обнаружил…
Итак, поиски Парацельса начались.
Аделаида играла в управление государством со всей изобретательностью и страстью, которые она проявляла в других играх, и Бекки начала понимать, что королева готовилась к этой игре с каждым броском костей, каждым движением шахматной фигуры. По мере того как проходило утро и позиции сторон все более прояснялись, Бекки, сидя рядом с ней в самом центре этого действа, наблюдала за ее ходами с возрастающим восхищением.
В полдень министр торговли Германии стал настаивать на внушительной скидке на цену рацкавийского никеля, чтобы компенсировать Германии убытки, которые страна потерпела, не будучи способной покупать этот самый никель столь долгое время. Аделаида объявила перерыв, и, пока остальные делегаты прогуливались по террасе и курили сигары, дискутируя, она одарила немецкого министра томным взглядом и пригласила его посмотреть на последнюю в этом году розу. Не в силах отказаться, он пошел, и Бекки, переводя их слова и потому следуя за ними в двух шагах, наблюдала их как бы со стороны и слышала всю беседу. Аделаида бросила взор на дипломата и завела пламенную речь о том, какую глубокую страсть и почитание испытывала Рацкавия по отношению к Германии и как мистическая связь родства соединила два народа в духовный союз, который был намного выше любых коммерческих требований. Не прошло и пяти минут, как несчастный был уже почти уверен в том, что, во-первых, Аделаида в него по уши влюблена, во-вторых, что он слишком благороден, чтобы воспользоваться этим, в-третьих, что предложение помощи с его стороны сохранится в ее сердце навсегда; и когда возобновились переговоры, объем скидки каким-то образом уменьшился даже против того, что предлагался немцами вначале.
Потом возникла трудность со стороны австрийцев. Их главный представитель настаивал на том, чтобы Рацкавия увеличила объем никеля, продаваемого Австрии, с двухсот до трехсот пятидесяти тонн в год. Бекки увидела, как рассвирепели немцы, но тут же был объявлен перерыв на обед. Аделаида тихонько приказала что-то графу Тальгау, который переговорил с лакеем, и, когда все вошли в банкетный зал, кто, как не австрийский министр финансов, уселся рядом с ее величеством? Он очень сильно отличался от впечатлительного немца, и сначала Аделаиде было сложно перехитрить его; по крайней мере, место во главе стола, которое могли обозревать все гости, не очень-то подходило для флирта.
Но когда принесли шарлотку a la Parisienne, представился удобный случай. Аделаида перевела разговор на частную жизнь министра. Нравится ли ему, к примеру, музыка? Ведь Вена — центр музыкальной жизни… Достаточно сухо он упомянул об охоте. Бекки увидела, как Аделаида аж привстала с интересом. Охота? Она страстно желала узнать все про охоту. На кого охотятся новички? С чего вообще ей необходимо начать? Через минуту министр уже забыл про свой обед и с такой нежностью в голосе рассказывал о радостях погони, что Бекки почувствовала, что она просто обязана положить свой перевод на музыку и непременно оркестровать ее для горнов. Аделаида слушала, вставляя вопрос сюда, комментарий туда, и Бекки поняла, что он уже у нее в руках. Как только началось дневное заседание, сразу же выяснилось, что леса, окружавшие рудники с никелем, были просто переполнены всяческой дичью и что увеличение разработок потребует проложить новую дорогу в горах, что, безусловно, прекратит охоту навсегда.
Это бросило новый свет на перспективы увеличения разработок. Оставалось еще много руды, но необходимо было разработать новые методы ее получения — может быть, с помощью ценных советов со стороны Императорского института горной промышленности в Вене… Австрийский министр был готов помочь.
Бекки восхищалась той переменой, которая произошла с угрюмой, скучающей, разодетой в пух и прах неграмотной девицей, которую она встретила только несколько месяцев назад. Та Аделаида надсмехалась бы, корчила рожи и непременно была бы в плохом настроении; эта — была терпелива, грациозна, остроумна и неумолима. Бекки, удивительно скромная девушка, и не подумала, что этой переменой Аделаида была обязана ей. К концу дня она почувствовала, что огромное изменение произошло не только в ее взгляде на Аделаиду, но и в истории Рацкавии, ибо представители великих держав обсуждали сейчас вполне дружелюбно такие вещи, которые ранее могли заставить их развязать войну, и не было ни малейшего намека на то, что будущему Рацкавии может хоть что-то угрожать.
Но, так или иначе, необходимо было должным образом гарантировать эту безопасность страны, и в этом состояла главная тема обсуждения, назначенного на следующий день переговоров. Бекки почти валилась с ног, она тут же пошла спать, горло ее болело, голова раскалывалась от усталости, и спала она так крепко, как никогда раньше. Она делала свое дело, сложное и исключительно важное, она была нужна и оттого счастлива.
Улицы без названий, аллеи без конца, маленькие площади, которые заманивают вас, чтобы вы не смогли найти выхода…
Студенты «Рихтербунда», товарищи Карла, могли отыскать тончайший аргумент в дебрях философских томов, но расследование в настоящей жизни требовало других познаний. Поиски продолжались весь первый день переговоров, но бесплодно. Дежурный на командном посту в кафе сменялся трижды, карта города была развернута на столе во всю ширь, поиски двигались методически от одного района к другому, но безрезультатно. Студенты перерыли все возможные варианты, связанные с Парадизом, Парижем, параллелью, Парагваем, Корнелиусом Агриппой, Альбертом Великим и любым другим человеком, хоть как-то связанным с алхимией, с золотом и всеми названиями, включавшими в себя слово золото; с Теофрастом Бомбастом фон Гогенгеймом, что было полным именем самого Парацельса, — и ничего не нашли.
Когда опустилась тьма, Джим и Карл, пошатавшись по старому мосту, облокотились на каменную балюстраду и стали глядеть на реку.
— Парапет, — сказал Карл.
— Парагвай.
— Параболические сечения. А что мы будем делать, когда найдем ее, Джим? Арестуем?
— Нет. Полиция все испортит, и я больше не уверен в графе Тальгау. Я думаю, мы могли бы предложить ей помощь.
— То есть как?
— Или притвориться, что мы это сделаем. Вот мы приходим к ней и говорим: «Слушайте, вы хотите вытащить Леопольда из этой дыры, а мы вам поможем». Он хороший, но абсолютно беспомощный, ему нужно, чтобы кто-то ухаживал за ним, а у фрау Буш случился удар, она не может пошевелиться, поэтому ухаживать за ним должна она, Кармен Руис. Она ведь знает, в каком он состоянии, в конце концов. И она знает, где он и как его охраняют. Конечно, она не сможет вытащить его сама. Может, у нее есть помощник — тот тип, которого герр Эггер принял за фотографа, — но для такой работенки ей потребуется более подходящая шайка. То есть мы.
— Ты хочешь сказать, что мы используем принца как наживку, чтобы поймать ее?
— Вот именно. И когда у нас в руках будут они оба, мы сумеем проучить эту сволочь Геделя; мы сможем посадить ее под замок, а для Леопольда найти какую-нибудь подходящую сиделку и доктора; короче говоря, мы сможем навести с этим полный порядок. Может быть, у тебя есть план получше?
