Задержали в тот день немного, десятка три, но среди них оказался и Ахмад — бухарец без документов. Допрашивал его сам Фоменко, а допросив, сказал устало:
— Извини, парень. Ошибка вышла. Можешь быть сво боден.
— Но я не хочу такой свободы! — закричал Ахмад. — Не для того я пробрался в Ташкент, не для того я сбежал из медресе, чтобы умереть под дувалом. Я тоже хочу служить революции!
Фоменко удивлённо вскинул брови и потёр переносицу.
— Ну да… Ты что же, сочувствуешь большевикам?
— Я сам большевик!
— Ну да… И давно? Может, партбилет покажешь?
Партбилета у Ахмада не было.
— Ладно, парень, — поразмыслив, сказал Фоменко, — тебя кто-нибудь из бухарских большевиков рекомендовать может?
— Может. Слесарь хлопкозавода Михайлов.
— Хорошо, проверим. — Фоменко поднялся из-за стола и подал Ахмаду руку. — Ты поживи пока в нашем общежитии. Я дам команду, чтобы тебя взяли на довольствие.
А через две недели Ахмад снова стоял перед Фоменко. Он думал, что ему тут же выдадут револьвер и шашку, но ему выдали немного денег, чтобы он мог купить себе новый халат — старый совсем износился, и приказали поступить на службу к мулле Акобиру: в ЧК к тому времени уже знали, что к дому муллы тянутся нити белогвардейского заговора. И даже после раскрытия ТВО и ареста многих его членов Ахмад по приказу ЧК продолжал оставаться в доме муллы: иногда Акобир посылал его с записками к своим людям, но эти записки попадали в руки адресатов только после того, как с ними знакомился Фоменко. Вся информация о тайных собраниях в доме муллы, о разговорах, которые там велись, благодаря Ахмаду тут же становилась достоянием ЧК.
Из книг и рассказов Ахмада Миша узнал, что население Бухары составляет сто пятьдесят тысяч человек, что город обнесён прочной стеной, достигающей восьми метров ширины, что украшен он куполами трёхсот шестидесяти мечетей, что расположены в нём сто сорок медресе и триста шестьдесят мактабов с целой армией мулла-бачей. По последней переписи их насчитывалось двадцать тысяч. Бухара считалась твердыней ислама, а эмир его защитником. Рябинин знал, какой собственностью в эмирате владеют «Общество Герхард и Гей», «Кавказ и Меркурий», фирмы Ходжаевых и Водьяевых, годовой оборот банков Мирсалихова и Мансурова, сколько продаётся шёлка и покупается хлопка…
Рябинин почерпнул массу и других полезных сведений, но, когда их вместе с Ахмадом вызвали однажды к Фоменко и спросили, сколько патронов выпускает ежедневно эмирский завод в Аскар-Абаде, оба покраснели.
— Вот и мы не знаем, — сказал Фоменко. — А хорошо бы знать. — Потом подумал и добавил: — Получите явки, пароли. С нашими людьми будете встречаться в доме дядюшки Исмаила. Ахмад считает, что он вне подозрений. Нам важно знать, в каком состоянии находится армия эмирата, насколько она обеспечена оружием, где дислоцируются наиболее крупные подразделения. Обо всём этом вас проинформирует наш товарищ, который служит у эмира под видом белогвардейского офицера-инструктора.
Нужно узнать также, сколько в Бухаре афганцев, сколько людей у полковника Тысячникова. И хорошо бы ещё выведать: не вынырнул ли там господин Бейли? Жаль, что этого стервятника мы прозевали в Ташкенте. Пора вам, ребята, собираться в путь. Три дня на подготовку — и айда. До Кагана доберётесь поездом, а дальше прогуляетесь пешочком. Два студента возвращаются в своё родное медресе. Правдоподобно? То-то же. А гимнастёрочку тебе, Миша, придётся сменить на халат.
Так друзья оказались в Благородной Бухаре, у дымного мангала рабочего хлопкозавода Исмаила-ширинкора.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Бухара. Охотники на охотников
На станции Каган Бейли и его спутники сели в извозчичий экипаж. Потрясшись пару часов по кочковатой дороге Каган — Бухара, коляска с бывшим главой «британской миссии» через Самаркандские ворота въехала в город и стала медленно пробираться по захламлённым нечистотами улочкам.
Солнце золотило изразцовые купола мечетей, бросало жирные блики на гладь вонючих хаусов, путалось в разноцветных чалмах улемов и сыпанувших к вечеру из медресе, словно горох, безбородых мулла-бачей.
Неожиданно из-за поворота под звуки барабана вынырнул отряд нукеров его высочества и, загребая пыль носками разбитых сапог, затопал навстречу экипажу. Рослые, вислоусые джигиты в мундирах английского сукна дико таращили глаза, прижимая к груди огромные ружья. Рядом и чуть сбоку, похлопывая стеком по голенищу хромового сапога, шествовал афганский офицер. На его молодом лице была написана смертная скука.
— Послушайте, Камол, — проворчал Бейли, когда последний солдат скрылся из виду, — что за мушкеты у этих молодцов? Не кажется ли вам, что они ограбили театр оперетты?
Камол хихикнул:
— Последнее слово военной техники. Берданка системы «клыч». Производятся на заводе его высочества афганскими мастерами.
— И с этими берданками они собираются сокрушить Советы?
Камол хихикнул ещё добродушнее:
— Видите ли, господин майор, в этой стране всегда трудно понять намерения её правителей. В прошлом месяце, по моим сведениям, они получили от Малессона пять тысяч новеньких английских винтовок, но куда девался этот ценный груз — один аллах ведает. Тупчи-баши ничего не стоило спустить его за хороший бакшиш калтаманам Джунаид-хана.
Бейли ничего не возразил и только тихо выругался.
Увязая в арыках и мусорных ямах, экипаж с членами британской миссии» пробился, наконец, в северную часть города и здесь остановился у ворот просторного кирпичного дома русской постройки. Заскрипели ржавые петли, распахнулись ворота, и взору прибывших предстал офицер в полном парадном облачении, с бравой пехотной выправкой и глазами старого разбойника, которого неожиданно отослали на пенсию.
— Честь имею, — гаркнул он хорошо поставленным командирским голосом, — полковник Тысячников.
Бейли сошёл с экипажа, небрежно пожал руку полковнику и пошутил кисло:
— А где же ваша тысяча?
Офицер радостно заржал, обнажив клыкастые зубы:
— Есть тысяча. И даже не одна. — Потом сделал широкий жест обеими руками, словно собирался сплясать русскую: — Прошу в апартаменты, га-а-спада.
Полковник Тысячников не отличался ни умом, ни сметливостью, но он был давнишним платным агентом Интеллидженс сервис, главой эмигрантского центра в Бухаре, советником при особе тупчи-баши и главнокомандующим русскими вооружёнными формированиями в эмирате. Обо всём этом был отлично осведомлён Бейли, и потому, хотя манера смеяться и разговаривать, присущая полковнику, раздражала его, как джентльмена, он посчитал благоразумным не ссориться с коллегой. «Пусть ржёт как хочет» — подумал устало Бейли, — лишь бы дело своё делал как положено».
За коньяком в перемётку с шербетом старый разбойник сообщил, что свидание с тупчи-баши — неофициальное, конечно, — состоится завтра в двенадцать часов дня в одном из малых приёмных залов Арка. Сообщая эту приятную новость, полковник понизил голос до шёпота:
— Их высочество Алим-хан также собирается почтить вашу беседу своим присутствием. — Потом, выдержав эффектную паузу, засмущался и добавил просительно: — Осмелюсь побеспокоить вас вопросом, господин Бейли: как у вас с наличностью?
— Для Алим-хана? — вскинул брови майор.
— Нет, что вы! — ещё больше засмущался Тысячников. — Для вашего покорного слуги. Так, знаете ли, нужна совсем пустяковая сумма…
— Хорошо, — легко согласился Бейли. — После ужина покажете мне опись расходов организации. Что-нибудь придумаем.
Наличных с собой у Бейли было мало, но в банке Мирсалихова был кое-какой кредит. К тому же два его посланца к генералу Малессону — штабс-капитан Борщинский и техник Мошков — должны были вскорости прибыть в Бухару с грузом валюты и золота. Ещё не встретившись с эмиром, Бейли уже знал, что без взяток и посулов в этом прогнившем феодальном царстве будет бессильна даже такая мощная фирма, как его незабвенная Интеллидженс сервис.
* * *
«Председателю Ташкентской ЧК
тов. Фоменко И. П.
К сему сообщаю, что 8 января 1919 года было совершено нападение на станцию Караул-Кую. Двое неизвестных ворвались в помещение охраны станции и направили оружие на находившихся там красноармейцев. Вследствие растерянности и внезапности вышеупомянутые красноармейцы были обезоружены. Потом неизвестные объявили, что станция окружена белогвардейскими войсками закаспийского правительства. Из кабинета дежурного по станции они передали телеграмму по линии с извещением, что Караул-Кую прочно удерживается мятежниками, и предложили советским войскам Закаспийского фронта сложить оружие.
Не потерпев наглой выходки провокаторов, командиры советских частей направили на станцию разведку, которая и выяснила, что чужих войск в Караул-Кую нет. К тому времени преступники успели лишь разрушить несколько метров железнодорожных путей, а сами скрылись в неизвестном направлении.
