когда рука этого мудака легла на талию моей жены, мгновенно его узнал — Всеволод, мать его, Горин! Хотя нет, это не его имя. Его — Всеволод-Не-Жилец-На-Этом-Свете! И завершающий штрих к картине ядерного взрыва моей ярости — этот сукин сын наклонился и поцеловал Нелли в щеку, а та мило и застенчиво улыбнулась ему. Не оттолкнула (как меня в тот раз!), не отвернулась (как со мной в тот раз!), не кивнула головой, мол, убирайся отсюда (как мне в тот раз!), а чуть зарделась от смущения или же удовольствия… Позволила…
И в ту секунду для меня весь остальной мир, вспыхнув адовым пламенем, рассыпался в пепел. Осталась только одна точка, яркая, выпуклая, точно нарыв, — Нелли и этот смертник рядом с ней. Прикасающийся к ней так, будто имеет на это право. Ноги несли меня к ним, а голова… В голове звучало только одно: уничтожить, размазать эту сволочь так, чтобы и мокрого места не осталось! Сейчас же, немедленно!
Не имел понятия, как это случилось. Вот находился метрах в двадцати от них, а сердце колотилось набатом, кровь шумела в ушах, а через секунду — уже схватил за грудки этого козла, отшвырнул его от себя, заорав:
— Не смей к ней прикасаться, ублюдок!
Горин еле удержался на ногах, смотрел на меня с перекошенным от шока лицом. А я уничтожал его взглядом, дернулся было к нему, но почувствовал, как кто-то удерживает меня за плечо. Вроде бы собирался народ, слышались голоса, меня звали по имени, но мне было плевать на все. Четкая цель уничтожить эту мразь не позволяла распалять внимание на ненужные внешние раздражители, правила и нормы этикета, уважение к приличиям.
— Какого хрена ты творишь?! — возопил мудак.
Высвободившись из чьего-то довольно слабого захвата, подскочил к нему, замахнулся, но Горин вовремя убрался с траектории движения моего кулака, не удалось подпортить его небритую рожу. Паскуда!
— Я убью тебя!
— Ты идиот, Доронин! Ты кто ей вообще? Уже и не муж, так что…
Перебил его, выплюнув:
— Ты покойник, козлина! И я ей муж. Чтоб ты знал, мы уже месяц спим вместе!
Он скривился так, словно получил удар под дых, впился вопросительным взглядом куда-то за мою спину:
— Нелли?
— Это… — Послышался дрогнувший, слабый голос жены позади. Я прервал ее.
— О да! Она подтвердит. И ничего тебе не светит! Убирайся отсюда. Убирайся из ее жизни!
Горин гадко усмехнулся.
— Кретин, тебе тоже ничего не светит. И никуда я не собираюсь убираться, уберешься как раз ты. — Он демонстративно поправил свой паршивый блейзер, повел плечами расслабленно.
— Ах ты тварь!
Устремился к нему разжатой пружиной, но неожиданно кто-то сзади схватил меня, скрутил руки.
— Всё! Успокойся, брат! Прекрати. Хватит уже, ни к чему хорошему это не приведет.
Озлобленный, я оглянулся, уставился в напряженное лицо Данила.
— Ты думаешь, я это так оставлю? Пусти меня!
Набить морду этому Севе-куску-дерьма хотелось нестерпимо, бульон ярости, вскипевший до критической отметки, чувствовался очень остро, желчью оседая в горле, казалось, еще мгновение и я натурально воспламенюсь, но… Некстати стала возвращаться реальность. Не знаю, была ли тому причиной мертвая хватка Даньки и каменное выражение его лица, затаившийся страх (за меня!) в глазах, или, может, это бледные изумленные гости матери, обступившие наше живописное трио. Безмолвные, таращились так, как будто стали свидетелями предосудительной пикантной сцены… Хотя ведь в каком-то роде так и есть. Нашел среди друзей и родни ошеломленную застывшую мать, отец приобнимал ее за плечо. Оцепеневшая Алевтина прижималась к Андрею, переводила взгляд с меня на Горина, а потом куда-то за мою спину, видимо, там стояла Нелли. Прикрывала рот кулачком, растерянная и тоже испуганная.
— Какой скандал, — ахнул кто-то из задних рядов зрителей, и будто зеленый зажегся: все вполголоса загалдели, зашевелились, отмерли, переваривая услышанное и увиденное.
Бля, чудесная серия апперкотов на этом долбанном ринге-вечеринке. Завершившаяся моим нокаутом.
— Успокоился? — спросил брат, чуть ослабляя хватку.
— Да, все под контролем, — процедил я, дернулся, освобождаясь.
Повернувшись, я взглянул в лицо Элеоноры. Расширившиеся глаза смотрели на меня так пристально, с такой болью и злостью, что на миг задушила паника. На скулах тлел гневный румянец. Поджав задрожавшие губы, Нелли резко развернулась и зашагала куда-то в сторону темных крытых площадок, находившихся напротив здания ресторана.
— Егор, как вообще это понимать? Что ты устроил?
Мама. Пробилась ко мне через спешивших рассосаться с места спарринга гостей. Крайне недовольная.
Подождет. Разберусь с ней позже. Принесу тысячу извинений за шок-юбилей. Сейчас главное — Нелли.
Оттолкнув вставшего на пути Данила, я устремился вслед за перешедшей на бег женой. Нагнал ее у автодрома, сейчас темного, запертого на все замки, сквозь деревянные переплеты решетки в полумраке были едва различимы разноцветные бока электрических машинок.
Резко развернувшись ко мне, Нелли выставила руки. Оценил выражение лица, блестевших слезами глаз — феерическая ярость.
— Ни слова, Доронин! — выпалила она. — Я не желаю ни видеть тебя, ни слышать!
В бешенстве стиснул челюсти, а в сердце будто впрыснули инъекцию жгучего перца.
— Ты не желаешь? Это после того, что ты тут вытворяла? — Подскочил к ней, тяжело дыша, практически притиснул к решетке.
Глаза жены округлились, полыхнули злостью:
— Ты очумел? Я вытворяла?
— Он лапал тебя! Поцеловал! А ты разрешала! И это на виду у всех.
Элеонора нарочито закатила глаза, рот скривился в язвительной усмешке.
— О боже! И это мне заявляет человек, расхаживающий с трусами любовницы в кармане.
Разжав кулаки, обхватил тонкие плечи, скрытые мягким кружевом, прижал эту невозможную женщину к решетке.
— Я уже задолбался повторять одно и то же! Как чертов попугай! Я. Не. Изменял. Тебе! — процедил, наклонившись к ее лицу.
— У меня другое мнение! — Ее взгляд заледенел. Она умолкла, будто в каком-то бессилии прикрыла глаза, прикусила задрожавшую нижнюю губу.
— Просто уйди. Уходи и не возвращайся… — Произнесла тихо.
— А хрена с два… — взвился было я, но остановился, глядя в болезненно исказившееся красивое лицо.
— Господи, как подумаю, что скажет твоя мать… Что скажут все эти люди… Будь ты проклят, Доронин! Напасть на Севу… Заявить такое… — Она, всхлипнув, закрыла лицо руками.
У меня все помертвело внутри. Порывисто обняв, я крепко притиснул Нелли к себе, пробормотал в макушку и растерянно, и шутя:
— Поверь, все будут в восторге от праздника. Не на каждом юбилее, знаешь, драки начинаются, собственно, еще до культурной программы и возлияния.
— И ты еще можешь шутить в такой момент… — пробурчала она куда-то в мое плечо.
Я осторожно поглаживал ее затылок, спину, успокаивая и сам успокаиваясь. Накат гнева схлынул, но какое-то
