— Мне жаль, что вы не понимаете, сэр, — наконец сказал Виктор тоном, в котором звучали нотки собственного поражения. — Я желаю поступить в королевскую больницу, преподавать и заниматься исследованием, как когда-то поступил мистер Листер, поскольку чувствую, что я там нужен и таково мое призвание.
— Твое призвание здесь! — выкрикнул мистер Таунсенд. — Оставаться вместе с семьей в собственном доме. Как можно уезжать, чтобы спасать шотландцев, когда ты нужен живущим здесь?
— Сэр, в Уоррингтоне достаточно врачей, а когда я получу степень, я отправлюсь прямо в…
— Ты можешь отправиться туда прямо сейчас, мой милый. За мои деньги ты можешь отправиться прямо в ад! Что у меня за сын, который ни в грош не ставит благосостояние собственной семьи! Джон остался, и его нам ниспослал сам бог. Он один повиновался воле отца.
— Сэр, у меня есть своя жизнь, — сказал Виктор с большим самообладанием.
— Да, и для этого ты должен повернуться спиной к своей семье. Я с самого начала был против того, чтобы ты стал одним из этих кровопийц. Но теперь пора бы взяться за ум и остаться с теми, кто тебя любит. Но я не стану тебя умолять, нет, мой милый, и я больше не стану разговаривать с тобой! Настанет страшная расплата, когда придет время подводить итог тому, что ты натворишь, вскрывая трупы и суя свой нос в…
— Тогда до свидания, сэр, — Виктор протянул руку, его лицо побледнело и выглядело суровым при свете камина.
Старший Таунсенд стоял неподвижно, разрываясь между любовью и гордостью, но, не сказав больше ни слова, повернулся и вышел. Я уставилась на Виктора. Он стоял словно изваяние, его рука повисла в воздухе, и мне захотелось произнести слова, которые могли бы его успокоить. Когда он наконец исчез из моего поля зрения и вместо ревущего камина появился газовый обогреватель, я невольно закрыла лицо руками.
Бабушка вздрогнула и проснулась.
— Да? Да что случилось?
Я отвернулась и вытерла глаза.
— Да? Наверно, я опять уснула. Посмотри на часы. Уже поздно, правда? Нельзя сидеть здесь и спать, иначе ночью убежит сон. Только посмотри, я уронила вязание, и оно спуталось.
Подавив слезы и теша себя мыслью о том, будто Виктор больше на страдает из-за того, что отец, которого он так любил, отказался от него, я повернулась к бабушке и попыталась улыбнуться.
— Как книга? — спросила она.
— Интересная. — Мой голос дрогнул. — Похоже, я тоже вздремнула. — Я взглянула на часы. С того времени, как произошла стычка между Виктором и его отцом, прошла всего одна минута. Часы тикали, будто шептали: «Проходит, проходит, проходит», и я поняла, что во время «встреч» с прошлым настоящее на мгновение останавливается. Значит, остановка часов — сигнал к скорому наступлению прошлого. Сначала часы отсчитывают время сегодняшнего дня, затем останавливаются на мгновение, давая вернуться прошлому, и начинают отсчитывать уже другое время. Часам приходилось делать паузу, затем переключаться на другой век.
Однако казалось, будто Время в настоящем стоит на месте. Оно лениво текло, пока прошлое перед моими глазами разворачивалось в естественном темпе. Или, быть может, мое восприятие затормозилось и я видела быстрое течение событий вчерашнего дня?
Такую головоломку никогда не разрешить. Что бы ни происходило в этом доме, в какой бы таинственный замысел меня ни втянули, все должно идти своим чередом.
Глава 8
Дядя Уильям и тетя Мэй решили бросить вызов туману и ненадолго заглянуть к нам. Это обрадовало бабушку, у которой к вечеру немного испортилось настроение. Она была недовольна, что сегодня к дедушке никто не приедет. Однако Уильям и Мэй, нисколько не боясь плохой видимости, решили вечером обязательно поехать в больницу.
— Хочешь поехать с нами, Андреа?
Я энергично закивала, проглотила свой бутерброд с сыром и запила молоком. Мне хотя бы на время надо было выбраться из этого дома. Побыть вдали от бабушки на свежем воздухе, пообщаться с другими людьми. Впервые я по достоинству оценила своих родственников.
— Ну, не знаю, Андреа, — протянула бабушка, прижав ладонь к моему лбу. — Думаю, у тебя начинается простуда.
— Я чувствую себя прекрасно!
— У нее сегодня весь день болела голова, и вчера тоже. Наверно, это от сырости.
Тетя Мэй тоже позволила себе дотронуться до моего лба.
— Кажется, у нее ничего нет. Дорогая, хочешь поехать с нами?
— Очень хочу.
— Тогда замечательно, — вздохнув, уступила бабушка. Но обязательно оденься потеплее. По радио объявили, что приближается буря.
— Я пойду и включу обогреватель в машине, — сказал дядя Уильям, надевая тяжелое пальто и шарф, после чего он стал похож на эскимоса с Аляски. — Не выходи из дома, пока не оденешься, я подержу для тебя дверцу машины открытой. Ты даже не почувствуешь холода.
Но вся беда была в том, что я к этому времени уже привыкла к холоду и мне не нужна была одежда, без которой бабушка меня не отпускала. В самом деле, в гостиной весь день было душно, и не раз хотелось встать и открыть дверь. Тем не менее я терпела трогательные заботы бабушки и позволила напялить на себя свитер, пальто, шерстяную шапочку, шерстяной шарф и шерстяные варежки. Мне уже почти нечем было дышать, поскорее бы выйти на туманную улицу. Но меня остановили у выхода. Не успела я переступить порог, как почувствовала такое страшное головокружение, что пришлось ухватиться за дверной проем, чтобы не упасть.
— Что случилось, дорогая? — словно издалека донесся голос тети Мэй.
Туманная улица кренилась и вращалась, вздымалась и убегала от меня. Вдалеке у миниатюрного «рено» я увидела крохотного дядю Уильяма, теперь похожего на крысу, вставшую на задние лапки. Будто я смотрела на него через вогнутые линзы. Тетя Мэй подбежала ко мне, и я видела, как беззвучно шевелятся ее губы. Пол подо мной трясся, как при землетрясении. Розовые кусты вращались вокруг меня, мне стало плохо, к горлу подступала тошнота. Когда деревянный пол, словно молотком, ударил меня по затылку, головокружение прекратилось и я тупо уставилась на потолок.
— Боже ты мой! — услышала я крик бабушки. — Она потеряла сознание!
Надо мной склонились три озадаченных лица, словно проводя совещание на футбольном поле. В следующий миг крепкие руки дяди Уильяма заключили меня в медвежьи объятия, поставили на ноги, и я повисла на нем, словно тряпичная кукла. Бабушка и тетя Мэй, не жалея сил, размахивали руками и все время причитали «О боже!», пока меня спиной вперед волокли по коридору в гостиную. В мягком кресле без всяких церемоний с меня стащили верхнюю одежду. Придя в себя, я увидела, что сижу перед газовым обогревателем, пламя которого горело на всю мощь, ноги укутаны в тяжелое стеганое одеяло, а в руках чашка с горячим чаем. Надо мной снова склонились мои родственники, ожидая, когда я заговорю.
