Как всетаки могла родиться такая фантастическая эпопея под пером мемуариста, правда, очень склоннаго к безотвѣтственным беллетристическим пріемам изложенія? Сопоставляя показанія Иванова с имѣющимися документами, можно довольно отчетливо представить себѣ, что было в дѣйствительности. В показаніях Гучкова, данных той же Чр. Сл. Ком., было упомянуто, что послѣ выѣзда из Петербурга им была дана уже в дорогѣ телеграмма Иванову. Он говорил, что желал встрѣтить Иванова на пути и "уговорить не предпринимать никаких попыток к приводу войск в Петроград". Вот текст подлинной телеграммы: "Ѣду в Псков. Примите всѣ мѣры повидать меня либо в Псковѣ, либо на обратном пути из Пскова в Петроград. Распоряженіе дано о пропускѣ вас в этом направленіи". "Дорогой, — пояснял Гучков, — пришлось нѣсколько раз обмѣняться телеграммами"[113]. И мы имѣем в дѣлах Чр. Сл. Ком. отвѣтную телеграмму Иванова и вторую телеграмму Гучкова, "Рад буду повидать вас, — телеграфировал Иванов мы на ст. Вырица. Если то для вас возможно, телеграфируйте о времени пріѣзда". "На обратном пути из Пскова, — отвѣчал Гучков, — постараюсь быть в Вырицѣ. Желательнѣе встрѣтить вас Гатчинѣ варшавской ''. Вспомним, что думскіе делегаты выѣхали из Петербурга в 2 ч. 47 м. дня. Слѣдовательно, не раньше этого времени могли имѣть мѣсто сношенія между Гучковым и Ивановым.
Обратимся теперь к показаніям Иванова. Он говорит, что, дѣйствительно, имѣл намѣреніе проѣхать утром 2-го в Царское Село для того, чтобы переговорить с командирами запасных батальонов ("они могли освѣтить дѣло"), но "старшій из командиров стрѣлковых полков" по телефону "как-то неопредѣленно отвѣтил, что мой пріѣзд не желателен, что это вызовет взрыв". Тогда Иванов намѣревался ''на автомобилѣ" (т. е., очевидно, один) проѣхать на ст. Александровскую и повидать Тарутинскій полк. В это время Иванов получил телеграмму от Гучкова. Совершенно очевидно, что тогда он рѣшил перевести, в соотвѣтствіи с предложеніем Гучкова, свой "батальон" в Гатчину по дополнительной вѣткѣ через ст. Владимірскую. Приблизительно в это же время (нѣсколько раньше — около 3 часов) Иванов должен был получить телеграмму нач. воен. сообщ. в Ставкѣ ген. Тихменева, передававшую копію "высочайшаго" распоряженія вернуть войска, "направляющіяся (на) станцію Александровскую обратно (в) Двинскій район". "Соизволеніе" это получено было Рузским в первом часу ночи, т. е. за три часа до разговора его с Родзянко, и распространялось на всѣ войска, двинутая с фронта, как это устанавливает циркулярная телеграмма ген. Лукомскаго, переданная на фронт в промежуток между 2 и 3 часами ночи 2-го марта. "Вслѣдствіе невозможности продвигать эшелоны войск, направляемых к Петрограду, далѣе Луги и разрѣшенія Государя Императора вcтупить главкосѣву в сношенія с Гос. Думой и высочайшаго соизволенія вернуть войска обратно в Двинскій район из числа направленных с Сѣвернаго фронта, наштоверх, — телеграфировал Лукомскій, — просит срочно распорядиться, тѣ части, кои еще не отправлены, не грузить, а тѣ, кои находятся в пути, задержать на больших станціях. Относительно дальнѣйшаго направленія или возвращенія перевозимых частей послѣдует дополнительное указаніе". Сравним с этим офиціальным сообщеніем повѣствованіе Ломоносова о том, как 2-го днем с юга подходили "новые и новые эшелоны", и как Бубликов получал из Ставки на свои запросы "уклончивые отвѣты"!
Попытка Иванова проѣхать на ст. Владимирскую и вызвала примѣненіе железнодорожниками мѣр саботажа. "Проѣхав верст 12, показывал Иванов, — я прилег отдохнуть... просыпаюсь, стоим. Час стоим, два стоим, три". Это было на ст. Сусанино. Оказывается, поставили в тупик, согласно распоряженію: "никуда не пускать". Здѣсь Иванов получает приведенную выше телеграмму Бубликова ("очень сильную" — по его выраженію) о том, что он терроризирует желѣзнодорожных служащих, — "а с его же разрѣшенія ѣхал". Никакого террора Иванов не примѣнял, — сообщеніе о "разстрѣлѣ телеграфистов" сплошная чушь, порожденная взбудораженным настроеніем освѣдомителей. Иванов имѣл полное право написать Гучкову 9 апрѣля, что его "войска не имѣли никаких столкновеній"[114]. Был ли правительственный комиссар плохо вообще освѣдомлен, недовѣрчиво ли относился к миролюбивой тактикѣ "диктатора", находился ли под вліяніем революціоннаго пыла своего окруженія, но он старался воспрепятствовать проѣзду ивановскаго эшелона в Гатчину. За первой телеграммой послѣдовала другая, но уже "очень любезная", по мнѣнію Иванова: "Ваше настойчивое желаніе ѣхать дальше ставит непреодолимое препятствіе для выполннія желанія Е. В. немедленно слѣдовать (в) Царское Село. .Убѣдительно прошу остаться (в) Сусанино или вернуться (в) Вырицу". "Я ушел на Вырицу и тут рѣшил послать сообщеніе ген. Алексѣеву шифрованной телеграммой", — заключал Иванов. В то время эта послѣдняя телеграмма не была расшифрована "полностью" и давала повод для совершенно произвольных заключеній. В документах Ставки мы имѣем ее в расшифрованном видѣ. Иванов телеграфировал Алексѣеву в 1 ч. 30 м. на 3-ье марта: "До сих пор не имѣю никаких свѣдѣній о движеніи частей, назначенных в мое распоряженіе. Имѣю негласныя свѣдѣнія о пріостановкѣ движенія моего поѣзда. Прошу принятія экстренных мѣр для возстановленія порядка среди желѣзнодорожной администраціи, которая несомнѣнно получает директивы Временнаго Правительства". Редакція этой телеграммы стоит в нѣкотором противорѣчіи с помѣткой в Ставкѣ. что сообщеніе Тихменева о пріостановкѣ движенія эшелонов было вручено Иванову. Большого значенія отмѣченное противорѣчіе не имѣет, болѣе существенно то, что телеграмма, составленная на исходѣ 2-го марта, рѣшительно опровергает версію, развитую в воспоминаніях Ломоносова и усвоенную многими из послѣдующих исторических повѣствователей.
Были ли еще какія-нибудь шифрованный телеграммы, направленная Ивановым в какой-то таинственный петербургскій адрес? В архивѣ, гдѣ хранится "переписка, связанная с переходом к новому строю", повидимому, имѣется только "полностью не расшифрованная" телеграмма Алексѣеву; эта шифрованная переписка не нашла никаких откликов в Чр. Сл. Ком. — ни при допросѣ Иванова, ни в обзорѣ, сдѣланном Блоком. Но зато упоминаніе об этой шифрованной перепискѣ и даже текст телеграммы, близкой по содержанію к редакціи, которую дает Ломоносов ("Выѣзжаю в Вырицу. Оставляю корзинку, булки и хлѣб"), можно найти в газетах того времени (напр., я "Русской Волѣ" 10 марта). Есть и упоминаніе об "извѣстном реакціонерѣ" кн. Святополк-Мирском и нѣкой обывательницѣ, проживавшей в домѣ № 71 на Невском пр., в адрес которых были будто бы направлены ивановская телеграммы. Не эти ли газетныя сплетни, никѣм не провѣренныя и, вѣроятно, совершенно вымышленный, нашли себѣ отклик в воспоминаніях Ломоносова? В своих записях он упоминает, что на другой день послѣ расшифрованія депеш Бубликов ему сказал, со слов министра юстиціи, что этот Святополк-Мирскій служил "повидимому", посредником между Ивановым и Ал. Фед.(?)....
Эпопею с приключеніями "диктатора" можно считать законченной. Он телеграфировал Гучкову, что не может пріѣхать и ждал послѣдняго в Вырицѣ. Утром третьяго Иванов получил телеграмму от Родзянко с сообщеніем о назначеніи на его мѣсто главнокомандующим петербургскаго военнаго округа ген. Корнилова и о предписаніи ему вернуться в Могилев. Иванов запросил Алексѣева и. получив подтвержденіе, выѣхал в тот же день со своим "батальоном" в Могилев. На ст. Оредж, как, его предупредили, ему готовится "бенефис" и будет предъявлено требованіе, чтобы "батальон присоединился" к революціи. Но все «велось к демонстраціи рабочих — "человѣк сто в одной кучкѣ". В Ставкѣ Иванов простился с батальоном и пожелал ему "служить хорошо при новом правительствѣ".
Перипетіи, связанныя с "экспедиціей ген. Иванова", породили и другую легенду, — діаметрально противоположную той, которая наиболѣе полно изложена в воспоминаніях Ломоносова. Родилась она в тот же день, что и первая, и в той же средѣ. И по своеобразному стеченію обстоятельств ее поддержали в мемуарной литературѣ такіе антиподы, как лѣвый соц.-рев. Мстиславскій и в. кн. Николай Мих. Каждый из них придал легендѣ свою формулировку. Для титулованнаго историка — в записи, быть может, нѣсколько туманной, в дневникѣ от 27 апрѣля 17 г. — карательная экспедиція Иванова только "водевиль". Иванов позднѣе понял, что "вся эта инсценировка была созданіем рук Гучкова.... и Алексѣева, чтобы усыпить возможное безпокойство Императора и чтобы отдать себѣ отчет в истинном настроеніи войск Царскосельскаго гарнизона. Не слѣдует забывать, что все положеніе могло быть перевернуто сверху донизу, если бы Дума и большинство войск, сосредоточенных в Петроградѣ. не подчинились бы требованіям улицы, и что Гучков и Милюков на совѣщаніи с новыми министрами... у в. кн. Михаила голосовали за конституціонную монархію против всѣх своих коллег, высказывавшихся за демократическую республику. Двойная игра этих двух министров не может никого болѣе обмануть". Если великокняжескую версію перевести на "революціонный" язык, то она в основном совпадет с тѣм, что утверждает, в качествѣ мемуариста, состоявшій членом военной комиссіи Мстиславскій — и эту версію готова подхватить вся большевицкая исторіографія. Разсказывая о том, как между "карателем" Ивановым и "возставшим городом" оказалась "непосредственная, можно сказать, офиціальная связь" в лицѣ командированных Временным Комитетом офицеров ген. штаба, Мстиславскій заключал: "здѣшніе "возстановители порядка" отнюдь не противопоставляли себя "возстановителям", прибывающим с фронта". Мстиславскій легко нашел себѣ подражателей. В наиболѣе серьезной "совѣтской" работѣ, — в очеркѣ ген. Мартынова, — мы найдем такой вывод: "Временный Комитет Гос. Думы видѣл в Ивановѣ не столько врага, сколько союзника, к помощи котораго в крайности можно прибѣгнуть для того, чтобы подавить безпорядки и остановить дальнѣйшій код революціи". У Троцкаго значится: "вмѣсто того, чтобы арестовать "диктатора" Иванова, прибывшаго с фронта для усмиренія столицы, Энгельгардт отправляет в его распоряженіе реакціоннаго офицера в качестве нач. штаба". Молодых историков "школы Покровскаго" обозрѣніе "многих других фактов" также приводило к выводу, что "буржуазія и думскій комитет в эти дни не только не препятствовали Иванову, но, пожалуй, не прочь были опереться на него для борьбы с революціей". Обстоятельства, однако, складывались так, что у "буржуазіи не могло быть надежды на возможность возстановить порядок вооруженной рукой"... Это и "предопредѣлило" всю ея (дальнѣйшую) позицію в февральскіе дни.
