Война, конечно же, не имеет ничего общего с мифом. Хотя руководство предпочитало этого не замечать. Будучи не в силах одержать стратегическую победу над сенекси, руководство настроилось на затяжную войну и подчинило этой сверхзадаче жизнь всех гуманоидных обществ.
— Есть члены руководства, о которых мы даже никогда не слышали, а между тем их решения определяют всю нашу жизнь. Еще немного, и они станут решать — появляться тебе на свет или нет, если к тому моменту ты еще не успел родиться.
— Все это похоже на паранойю, — совершенно неожиданно употребила слово, которым раньше никогда не пользовалась.
— Возможно.
— Подумать только — так мы жили из века в век, не ведая, кто и как нами руководит.
— Сейчас начинается резкое ухудшение, — сказал Клево.
Спроецировав ситуацию в будущее, он показал ей, что при сохранении общей тенденции с бойцами станут обращаться как с рабочим инструментом и постепенно превратят в роботов, слепо исполняющих приказы.
— Нет! Нет!
— Успокойся. Какие чувства он к ней испытывает?
Обучая Пруфракс, он хорошо осознавал ответственность за те изменения, что происходят в ней. Пруфракс — первоклассный боец. Потеряет ли она бойцовские качества после их бесед? Совсем необязательно. Он продолжал успешно сражаться уже после того, как в нем произошли такие же изменения — вплоть до перевода на исследовательскую работу. Просто руководство считало, что здесь от него больше пользы, а ущерба, соответственно, меньше.
Отчасти им двигало чувство досады, вызванное таким решением. Руководство совершило большую глупость, направив опытного бойца в исследовательское подразделение. Бойцы — народ ушлый. Как бы глубоко ни была спрятана истина, боец станет копать, чтобы извлечь ее на поверхность, а потом сообщит ее дальше по цепочке. Бойцы пользовались в общении между собой особым кодом, который редко знало их непосредственное руководство, не говоря уже о ставке верховного командующего, удаленной от их стратегосферы на многие парсеки. Если боец, узнав что-то новое, решал, что это может пригодиться другим, он делился информацией с другими, даже под страхом наказания. Таким образом, Клево просто следовал неписаному правилу.
Так по цепочке до ястребов дошла та истина, что когда-то все было по-другому. Эта война изменила людей, правительства, структуру общества, общественное сознание. Свобода битвы стала наркотиком, иллюзией…
— Нет!
— …призванными увековечить состояние ненависти…
— Но тогда зачем они хранят в памяти всю информацию? — спросила она. — Ведь стоит забраться в память, и все станет ясно.
— До сих пор некоторые влиятельные люди считают, что рано или поздно мы попытаемся вернуться в прежнее состояние. Эти люди не хотят, чтобы мы лишились своих корней, но…
Он вдруг задумался о чем-то. Пруфракс легонько дотронулась до него, и он, вздрогнув, повернулся к ней.
— Что но?
— Все организовано совершенно неправильно. Командование корабля все больше ограничивает доступ к информации. В конечном счете мы просто ее потеряем. В свое время я собирался поместить все данные в единый блок…
— Он собрал мандат!
— …и уговорить руководство, чтобы оно устанавливало такое устройство на каждый корабль для исследовательской работы. Проект не отвергли открыто, но положили под сукно. Меня упекли в эту дыру. Ну да ладно, разрешили работать — и то хорошо. Очень скоро я подготовлю такие убедительные доказательства своей правоты, что они просто не смогут ничего возразить. Я покажу им, что происходит с обществами, которые пытаются предать забвению собственную историю. Такие общества впадают в коллективное безумие. У руководства хватит здравого смысла, чтобы выслушать меня до конца, и, возможно, мне удастся протолкнуть свой проект. — Он посмотрел на небо сквозь прозрачную стенку блистера. Очертания созвездий с одной стороны становились все более размытыми — крейсер старался нащупать вход в пористый космос. — Ну что же, пора нам возвращаться.
— Где тебя найти, когда мы вернемся? Нас ведь всех переведут.
— А зачем тебе это?
— Я хочу знать еще больше.
Он улыбнулся:
— Это не единственная причина.
— В причинах я как-нибудь сама разберусь, — отрезала она сердито.
— Мы с тобой какие-то заторможенные, — сказал он.
Пруфракс посмотрела на него пристально, возмущенная и озадаченная одновременно.
— Я хотел сказать, — продолжал Клево, — что мы оба — ястребы. Товарищи по оружию. Для ястребов спариться так же просто, как вот это. — Он прищелкнул пальцами. — А мы с тобой все время ходим вокруг да около.
Пруфракс придала своему лицу непроницаемое выражение.
— Разве у тебя нет восприимчивости по отношению ко мне? — спросил он насмешливым тоном.
— Ты настолько выше меня по рангу…
— И все-таки?
— Я чувствую к тебе что-то особое, — произнесла она, уже гораздо мягче.
— Понимаю, — прошептал он едва слышно.
Вдалеке от них взвыл сигнал тревоги.
— По-другому не было никогда.
— Что ты имеешь в виду?
— Устройство жизни не могло быть другим до меня.
— Не говори глупостей. Все это здесь.
— Если мандат сделал Клево, то он туда это и поместил. Значит, все это неправда.
— А почему ты так расстроена?
— А с чего мне радоваться, если все, во что я верю… всего лишь миф.
— Думаю, я никогда не ощущала особой разницы между мифом и реальностью, потому что режим открытых глаз не был для меня полноценной реальностью. Это не реальность, в том числе и ты сама… Это… все это происходит в режиме закрытых глаз. Так что тебя так расстроило? Ты и я… мы даже не люди в полном смысле этого слова. Я вижу тебя насквозь. Ты жаждешь Удара, сражения и больше почти ничего. А я вообще тень, даже по сравнению с тобой. А она настоящая. Она его любит. Она жертва в меньшей степени, чем кто-либо из нас. А потому что-то должно измениться.
— Если только в худшую сторону.
— Если мандат — это ложь, то и меня не существует. Ты отказываешься воспринимать все, что в тебя вводят, а у меня нет другого выхода, и иначе я буду даже не тенью, а чем-то еще менее реальным.
— Я не отказываюсь воспринимать. Просто все это нелегко усваивается.
— Ведь ты сама все это начала. Ты подкинула мысль насчет любви.
— Нет, ты!
— Ты знаешь, что такое любовь?
— Восприимчивость.
В первый раз они занимались любовью в оружейном блистере. Такой поворот событий не стал для них неожиданностью, они сближались настолько осторожно, что со стороны это показалось бы смешным. Пруфракс становилась все более восприимчивой, а он постепенно избавлялся от своей сдержанности и настороженности. Все произошло стремительно, неистово и было совершенно непохоже на тот помпезный балет, каким так гордились ястребы. Никакого притворства, все просто и безыскусно. Полная зависимость друг от друга. Но те физические удовольствия, которыми они одаривали друг друга, были ничто по сравнению с чувствами, всколыхнувшимися внутри них.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
