— Зато я облита грязью с головы до ног! — гневно брызгая слюной, прервала меня Морозникова. — Меня вызвали в отдел образования и сняли с должности. Вот так вот! И за это все я еще и деньги отдала. — Она кивнула на конверт с деньгами. — В общем, будьте вы прокляты, ищейки чертовы!
Бывшая директриса детского дома круто развернулась и вышла из моей квартиры, хлопнув дверью.
«Вот и вы уходите с ожесточенным сердцем», — вдруг вспомнилась цитата из фильма — слова, сказанные Володей Шараповым гражданину Груздеву. Я вздохнула, закурила, убрала конверт с деньгами в шкаф и пошла на кухню — варить кофе.
«А на что она, собственно, рассчитывала? — продолжила я размышлять уже за чашкой кофе. — Что я найду кого-то вне стен детского дома, кто убил Сережу Губанова? Но в этом случае вставал вопрос: а как этот некто смог туда проникнуть? И тут опять же всплывала история пьянки трудового коллектива, когда двери в заведение были раскрыты настежь. Если же я доказала бы причастность к гибели мальчика кого-то из персонала детского дома, это опять же бросило бы тень на все заведение. Наконец, если бы следствие пришло к выводу, что это просто несчастный случай, отдел образования все равно позитивно бы на это не отреагировал, создал бы комиссию, которая наверняка выискала бы какие-нибудь нарушения — противопожарной, санитарной или какой-либо иной безопасности. Короче говоря, Аделаида Анатольевна в любом случае оказывалась бы под прицелом служебного взыскания. А упрекать в этом меня — это всего лишь эмоции». Но я понимала Морозникову.
С другой стороны, зацикливаться далее на личности директора детского дома и тем более терзать себя по поводу ее дальнейшей карьеры я не стала. Гораздо больше меня интересовал вопрос, а кто же все-таки убил Сережу Губанова? Это Яся Ярошенко могла быть довольна — ее подзащитную оправдали, и все, привет! Для частного детектива Татьяны Ивановой, даже если официально дело закрыто, этот главный вопрос оставался актуальным. Даже несмотря на то, что за поиски убийцы мне уже никто не заплатит. Разве что Владислав Юрьевич Губанов, но он предпочтет с этим обратиться к своим друзьям из питерского агентства «Веселый ветер».
Как всегда бывает в рубежных, определяющих развитие событий ситуациях — в ту или другую сторону, я обратилась к костям. Я вверяла им свою дальнейшую судьбу на ближайшие дни-недели.
7 + 17 + 19 — «В ваших силах довершить начатое. Бросать сейчас все на полпути — испортить собственную судьбу».
Эта комбинация мне уже встречалась — не далее как несколько дней назад. И почти два раза подряд выпавшая комбинация лишний раз подчеркивает, что я нахожусь на правильном пути и что мне просто необходимо двигаться дальше. И что самое характерное, кости так решительно указывали путь именно в отношении Антона Королькова.
ГЛАВА 7
Я ехала к Антону Королькову со смешанными чувствами. С одной стороны, я понимала, что никто мне там рад не будет и, скорее всего, просто пошлют меня подальше. Мне придется выслушать массу неприятного — как про себя лично, так и про профессию, которую меня угораздило выбрать. Потом, я не была уверена в том, что Антон сможет сообщить мне что-либо интересное, связанное с делом Губанова. Это была лишь моя интуиция, отчасти подкрепленная подсказкой костей. В одном я была уверена: Никишина в преступлении не виновата. Как, впрочем, и ее сын, Никифоров.
Но если все мои теперешние попытки отыскать очередную иголку в стоге сена тщетны и неправильны, я вернусь к тому, от чего стараюсь уйти: мальчика задушила либо мать Никишина, либо сын Никифоров. И после проведения дополнительного расследования мать все-таки отправится отбывать наказание либо за себя, либо за сына. И в том и в другом случае это будет, наверное, справедливо. Хотя, скорее всего, приговор суда будет мягким. И ничья судьба в принципе порушена не будет. Жизнь Сережи Губанова, как бы цинично это ни звучало, будет просто принесена в жертву обстоятельствам, и, кроме его отца, мало кто по нему особо будет горевать. Да и у Владислава Юрьевича есть другой ребенок, благополучный, «семейный»… Пьяные слезы Антонины в данном случае в расчет можно не принимать.
Единственный «бес», который нес меня по заснеженным улицам города, возник из комбинации костей. После того как с Аделаидой Анатольевной отношения наши деловые закончились, я вообще продолжала заниматься делом Губанова, что называется, на общественных началах…
Меня насторожил уже сам голос тетки Антона, прозвучавший из динамика домофона:
— Кто там?
Мария Романовна спрашивала осторожно, с опаской и даже некоторыми плачущими интонациями.
— Татьяна Иванова, детектив, я у вас уже была, и в суде мы виделись.
— Ой, ну что вы хотите от нас? Что-о! — В домофоне стремительно разгоралась истерика: — Антона нет, его увезли в больницу, и все благодаря этому делу и вашему Губанову! Умер и умер мальчишка, прости господи, но Антошка-то в чем виноват?
— Антон в больнице? — участливо спросила я, стараясь не обращать внимания на истерику. — А что случилось? Может быть, я пройду к вам и мы поговорим?
— Что случилось? — с угрозой переспросила тетка. — А вот вы проходите и узнаете, что случилось!
«Вот это уже хорошо», — успела подумать я и не замедлила воспользоваться приглашением.
Мария Романовна выглядела гораздо хуже, чем в прошлую нашу встречу. Ее волосы были растрепаны, в руках у нее дымилась сигарета, и по ее виду было заметно, что она выпила.
— Вы не думайте, что я… В общем, тут с Антоном такое горе! — начала она сбивчиво говорить.
Когда она открыла дверь, от истерики уже не осталось следа. Это была просто находящаяся в замешательстве, можно сказать, даже в шоке, женщина.
— Ну что, что у вас случилось? В какую больницу попал Антон?
Тетка всплеснула руками и нервно затушила сигарету в пепельнице. Мы к тому времени уже прошли в гостиную.
— Понимаете, он вышел погулять, уже ближе к вечеру, вчера… А пришел весь сам не свой, огрызался, отказался есть и разбил у меня вазу. Знаете, ваза для меня была так дорога, ей уже тридцать лет, это как бы наша семейная реликвия…
Я понимающе кивнула.
— Ну, и я наорала на него, отшлепала даже, и тут — звонок по телефону… Спросили Антона. Я еще удивилась — кто это его может спрашивать? Позвала. А он, выслушав то, что ему сказали, матерно выругался и разбил телефонную трубку. Тут уже нервы мои совсем не выдержали, и я его отлупила как следует.
Мария Романовна тяжело вздохнула и закурила следующую сигарету.
— А что потом? — спросила я.
— А потом он долго плакал у себя в комнате, затем вроде бы заснул… Сегодня утром я к нему подхожу, а у него глаза такие страшные, безумные, и все лицо в крови. Я его спрашиваю, что случилось, а он как закричит: «Уйди отсюда!» — а потом все матом да матом! Я страшно испугалась. И лицом о стену начал биться. Я тогда и поняла, почему у него лицо окровавленное. Я не знала, что мне делать, тут соседка пришла и, узнав, в чем дело, посоветовала позвонить «03». Я еще думала, стоит или нет, но Антошка выбежал из комнаты, схватил нож и стал за соседкой гоняться, говорил, что убьет всех и посуду всю переколотит. В общем, соседка завизжала, тут муж ее прибежал, Антона схватил, руки ему заломил, а соседка-то «неотложку» и вызвала. Приехали, надели на него смирительную рубашку и увезли.
Воцарилась пауза.
— Это у него все от суда этого, от Сережки, будь он неладен! Они ведь с ним постоянно вместе были, а Сережка — я от воспитателей наслушалась, что это был за тип. У него и мать — алкоголичка ненормальная, и отец тоже хорош гусь…
— Ну, у всех, кто в детском доме, с родителями непорядок, вы сами знаете, — развела руками я.
— Да, да, — торопливо согласилась со мной Мария Романовна. — Да… И я теперь не знаю, что делать. Идти в больницу? Но Антошка, когда его увозили, так матом меня обложил и заорал, что если я приду, то он меня там прямо на месте и убьет!
— Это он сгоряча, — попыталась я ее успокоить. — Все они такие… Психика порушена, в детдоме им было несладко… Вы лучше скажите, а кто-нибудь до этого Антону звонил по телефону?
Мария Романовна недоуменно покачала головой.
— Да вроде бы нет, — ответила она. — Я ведь его не так давно к себе взяла, я вам рассказывала. Сережка звонил несколько раз, но это когда он жив был. А новых друзей у него и не было. В школе он как бирюк, пока привыкает к новой обстановке… Во дворе? Да я его лишний раз стараюсь на улицу не выпускать, меня Аделаида предупреждала, что чем меньше, тем лучше. Вот обвыкнется, тогда можно.
— И все же, кто ему звонил? Мужской голос?
— Нет, — покачала головой Мария Романовна. — Детский голос, такой, как у подростков… Может, чуть постарше, чем сам Антошка.
— Но это было первый раз? Этот голос раньше вы не слышали? — продолжала допытываться я.
