– Молния, – объяснил мастер Гурло, вгоняя штыри в гнездо. – Для этого есть и другое название, но я забыл. Во всяком случае, «Революционизатор» приводится в действие посредством молнии. Конечно же, эта молния не ударит тебя, шатлена, но именно сила, заключенная в ней, заставляет механизм делать свое дело. Северьян, передвинь свою рукоять до этого шпенька.
Рукоять, мгновением раньше холодная, точно гадюка, успела ощутимо нагреться.
– Что же этот механизм делает с пациентами?
– Не могу описать, шатлена. На себе, понимаешь ли, ни разу не довелось попробовать.
Мастер Гурло коснулся ручки на пульте управления, и ослепительно-белый, обесцветивший все, чего коснулся, свет залил распростертую на столе Теклу. Она закричала. Я всю свою жизнь слышу крики, однако этот был самым ужасным, хотя и не самым громким из них, ибо обладал размеренностью скрипа плохо смазанного колеса.
Когда ослепительный свет погас, Текла еще была в сознании. Широко раскрытые глаза ее смотрели в потолок, но она, казалось, не видела моей руки и не ощутила прикосновения. Дыхание ее участилось.
– Может быть, подождать, пока она сможет идти? – спросил Рош, явно представив себе, как неудобно будет нести женщину столь высокого роста.
– Нет, забирайте, – велел мастер Гурло, и мы взялись за дело.
Покончив с дневными работами, я спустился в темницы навестить Теклу. К тому времени она полностью пришла в себя, но встать еще не могла.
– Мне бы следовало возненавидеть тебя, – сказала она.
Чтобы расслышать ее, пришлось наклониться к самой подушке.
– Я бы не удивился.
– Но я не стану… Нет, не ради тебя… но, если я возненавижу своего последнего друга, что же мне останется? На это сказать было нечего, и потому я промолчал.
– Знаешь, каково это? Понадобилось много времени, прежде чем я смогла хотя бы думать об этом…
Ее правая рука вдруг медленно поползла вверх, подбираясь к глазам. Я поймал ее и прижал к кровати.
– Я словно увидела своего злейшего врага, сущую дьяволицу. И дьяволица эта – я сама.
Скальп ее кровоточил. Достав чистую корпию, я промокнул ранки, хотя и знал, что вскоре кровь свернется сама. Пальцы левой руки Теклы запутались в прядях вырванных с корнем волос.
– После этого я уже не властна над собственными руками… могу управлять ими только если специально думаю об этом и понимаю, что они намерены сделать. Но это очень тяжело, а я так устала… – Склонив голову набок, она сплюнула на пол кровавой слюной. – Кусаю сама себя – щеки изнутри, язык, губы… Один раз собственные руки хотели задушить меня, и я подумала: «Вот и хорошо; наконец я умру»… Но стоило мне потерять сознание, они, должно быть, тоже утратили силу – я очнулась. Совсем как с тем механизмом, верно?
– Да, как с «Ожерельем Аллоуина», – подтвердил я.
– И даже хуже. Теперь мои руки пытаются ослепить меня, вырвать веки. Я в самом деле ослепну, да?
– Да, – сказал я.
– А долго ли я еще проживу?
– Возможно, с месяц. Эта тварь внутри тебя, подспудная ненависть к себе самой, разбуженная «Революционизатором», будет слабеть вместе с тобой, ведь его сила – твоя сила. В конце концов вы умрете вместе.
– Северьян…
– Да?
– Впрочем… Эта тварь из глубин Эребуса или Абайи – подходящий компаньон для меня. Водалус…
Я наклонился еще ближе к ней, но не смог расслышать ни слова и наконец сказал:
– Я хотел спасти тебя. Украл нож и целую ночь ждал удобного случая. Но заключенного может вывести из камеры только мастер, и мне пришлось бы убивать…
– …своих друзей.
– Да, своих друзей.
Руки ее вновь зашевелились; в уголке рта выступила кровь.
– Ты принесешь мне этот нож?
– Он у меня с собой.
Я вынул нож из-под плаща – обычный кухонный нож, около пяди в длину.
– С виду – острый…
– И не только с виду. Я знаю, как обращаться с лезвием, и хорошо наточил его.
Больше я ничего не сказал. Просто вложил нож ей в руку и вышел прочь.
Я знал, что на некоторое время ей еще хватит воли, чтобы сопротивляться. Тысячу раз в голове мелькала одна и та же мысль: повернуть назад, отнять нож, и тогда никто ничего не узнает. И я смогу спокойно прожить в гильдии всю свою жизнь.
Если она и захрипела перед смертью, я не услышал этого – лишь через некоторое время увидел багряную струйку, ползущую в коридор из-под двери. Тогда я отправился к мастеру Гурло и признался во всем.
Глава 13
Пиктор города Тракса
Следующие десять дней я прожил как пациент в камере верхнего подземного яруса (не так уж далеко от той, где держали Теклу). Поскольку гильдия не имела права держать меня в заточении в обход законных процедур, дверь не запирали, однако снаружи дежурили двое подмастерьев с мечами, и я переступал порог лишь единожды, на второй день, когда меня водили к мастеру Палаэмону, чтобы доложить о происшедшем и ему. Это, если хотите, и было судом надо мной, а оставшиеся восемь дней ушли на вынесение приговора.
Говорят, будто время имеет странное свойство – сохранять в целости факты, делая нашу прошлую ложь истиной. Так вышло и со мной. Я лгал, утверждая, будто люблю нашу гильдию и не желаю для себя иной жизни. Теперь ложь эта оказалась правдой: жизнь подмастерья или даже ученика казалась мне бесконечно привлекательной. Нет, не только от уверенности в скорой смерти – все это тянуло к себе оттого, что было бесповоротно утрачено. Теперь я смотрел на своих братьев глазами пациента, и с этой точки зрения они казались неизмеримо могущественными, воплощенными первоосновами огромного, враждебного и почти совершенного механизма.
Теперь, находясь в совершенно безнадежном положении, я ощутил на себе то, что внушил мне однажды мастер Мальрубиус: надежда есть физиологический процесс, не зависящий от реалий внешней среды. Я был молод, я получал достаточно пищи и вволю спал, и потому – надеялся. Вновь и вновь, засыпая и просыпаясь, я мечтал о том, что в самый последний миг Водалус явится мне на выручку – и не один, как в тот раз в некрополе, но во главе армии, которая сметет с лица Урса тысячелетнюю гниль и снова сделает нас повелителями звезд. Мне часто казалось, будто из коридора доносится грохот шагов этой армии, а порой я даже подносил свечу к дверному окошку, так как думал, что видел там, за дверью, лицо Водалуса.
Я, как уже было сказано, не сомневался, что буду казнен. Больше всего в те дни мои мысли были заняты тем, как именно это произойдет. Я был обучен всем премудростям палаческого искусства и теперь оценивал способы казни – иногда один за другим, в том порядке, в каком их нам преподавали, иногда же – все вкупе, словно впервые открывая для себя сущность боли. Жить день за Днем в камере под землей и думать о муках – мучительно само по себе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
