611-й оказался настоящим дворцом. На качелях, подвешенных на манговой пальме, сидела девочка ее возраста, а паренек лет семнадцати раскачивал веревку. Оба смеялись. Это были хозяйские дети. Дора посмотрела на них с завистью, потом нажала кнопку звонка. Мальчик, не оставляя своего занятия, оглянулся на нее. Дора позвонила еще раз, и появилась служанка. Дора сказала, что хотела бы видеть дону Лауру. Служанка с недоверием оглядела ее, но в эту минуту мальчик отпустил качели и подошел к ним. Он скользнул внимательным взглядом по груди Доры, по выглядывающим из под платья коленкам и спросил:
— Тебе что?
— Мне бы дону Лауру повидать. Я — дочь Маргариды, она приходила к вам стирать… Дона Лаура не знает, что она умерла…
Паренек не сводил глаз с ее груди. Дора была красива: большеглазая, златовласая. Бабка у нее была мулаткой, а дед — итальянец. Маргарида говорила, что она вся в него, такая же белокурая… Под внимательным, неотрывным взглядом хозяйского сына Дора смутилась, опустила глаза. Тот тоже немного смешался и приказал горничной:
— Позовите маму.
— Сейчас.
Он закурил, выпустил дым, сложив губы трубочкой, снова покосился на ее грудь.
— Работу ищешь?
— Ищу, сеньор.
Ветер чуть приподнял подол ее платья, мелькнула полоска бедра, и в голове парня сразу зароились соблазнительные мысли: он представил себе, как по утрам Дора будет приносить ему кофе в постель и все, что за этим последует.
— Я попрошу маму подыскать тебе место у нас…
Дора поблагодарила, хотя ей было и неловко и страшновато от его нескромных взглядов. Тут подошла седовласая дона Лаура, а за нею — веснушчатая, но миловидная дочка, оглядевшая Дору с ног до головы.
— Мама умерла у меня… Помните, сударыня, вы хотели меня взять?
— А от чего же умерла бедная Маргарида?
— От оспы, — сказала Дора, не понимая, что этими словами закрывает себе вход в этот дом.
— От оспы?
Дочка в испуге отшатнулась от двери. Паренек невольно сделал шаг назад и, подумав об оспинах на груди Доры, сплюнул от омерзения.
— Место, которое я тебе предлагала, уже занято, — скорбным голоском произнесла дона Лаура.
Дора вспомнила про брата.
— Может быть, вам, сеньора, нужен мальчик — бегать за покупками, выполнять всякие поручения? У меня есть брат…
— Нет, милая, не нужен.
— Может быть, кому-нибудь из ваших знакомых?..
— Нет. Если узнаю, рекомендую тебя…— Она явно хотела отделаться от нее. Повернулась к сыну: — Эмануэл, у тебя есть при себе деньги?
— Есть. Зачем тебе?
— Дай мне два мильрейса, — и, получив монету, положила ее на столбик ограды: ей было страшно даже прикоснуться к Доре, она хотела, чтобы та ушла как можно скорее, не занесла в дом заразы. — Вот, возьми, Помоги тебе Бог.
Дора пошла прочь. Хозяйский сын засмотрелся на ее округлые бедра, покачивавшиеся под тесноватым платьицем, но голос доны Лауры отрезвил его:
— Дос Рейс, протрите-ка спиртом дверь и звонок. С черной оспой шутки плохи…
Он отправился качать сестру на качелях, время от времени со вздохом вспоминая, какая замечательная грудь была у этой нищей девчонки.
Зе на скамейке не оказалось. Дора в ужасе представила себе, что он пошел по улице, заблудился, пропал. Где его искать? Ведь города она совсем не знает… Ноги у нее подкашивались от усталости, от безысходности, от тоски по матери. Кроме того, очень хотелось есть. Она подумала, не купить ли хлеба (ведь теперь у нее было две тысячи четыреста рейсов), но вместо этого кинулась искать брата. Вскоре она увидела его: Зе ползал под деревьями в сквере и ел зеленые сливы. Дора хлопнула его по рукам:
— Ты разве не знаешь, что от этого живот болит?!
— Я кушать хочу…
Дора купила хлеба, они заморили червячка… Весь этот день бродили они от дома к дому, и всюду им отказывали: страх перед оспой превозмогал любую доброту. К вечеру Зе просто падал с ног от усталости. Отчаявшись, Дора решила возвращаться домой, но так не хотелось быть в тягость беднякам соседям, не хотелось идти туда, откуда вынесли гроб с телом ее матери и мешок, в котором шевелился еще живой отец. Она опять оставила Зе на скамейке в садике, а сама побежала купить хлеба, пока не закрылись булочные. Денег больше не было… Когда зажглись фонари, она сначала восхитилась этим зрелищем, но тут же испытала к городу враждебное чувство: он ничем не помог ей, только обжег ее ступни и измотал до полусмерти. Все эти красивые дома отвергли ее. Сгорбившись, вытирая слезы, она подошла к тому месту, где оставила брата. Он опять исчез. Дора обегала весь сад, пока не нашла его: Зе смотрел, как двое мальчишек — высокий крепкий негр и тщедушный белый — играют в «гуд». Она опустилась на скамейку, подозвала Зе. Заметив ее, мальчишки тоже поднялись на ноги. Дора развернула пакет с рогаликами, протянула один брату. Мальчишки смотрели на нее — негр явно был голоден. Она угостила их, и все четверо молча набросились на черствый хлеб (он стоил дешевле). Потом негр удовлетворенно хлопнул ладонью о ладонь и спросил:
— Малец сказал, у тебя мать от оспы померла?
— И мать, и отец…
— Вот и у нас беда…
— Отец?
— Нет, не отец. Один наш паренек, Алмиро звали.
— Устроилась куда-нибудь? — открыл рот молчавший до этого белый.
— Нет. Как скажу про оспу, сразу гонят…
Вот теперь Дора дала волю слезам. Зе играл шариками, которые мальчишки оставили на земле. Негр почесал в затылке. Щуплый поглядел сначала на него, потом на Дору.
— Ночевать есть где?
— Негде мне ночевать.
Тогда он сказал своему товарищу:
— Давай ее в «норку» сведем…
— Девчонку?.. А что нам Пуля на это скажет?
— Видишь, плачет… — еле слышно проговорил тщедушный паренек.
Негр взглянул на нее оторопело. Белый согнал с шеи муху, осторожно, точно боясь обжечься, положил руку на плечо Доры:
— Пойдем с нами. Переночуешь в пакгаузе…
Негр вымученно улыбнулся:
— Хоромы, конечно, не Бог весть какие, а всё лучше, чем на улице…
Большой Жоан и Профессор шли впереди. Им хотелось поговорить, но они не знали о чем: в такой переплет оба не попадали еще ни разу и страшно смущались. В свете фонарей волосы Доры блестели как золото.
— До чего ж хороша, — сказал негр.
— Красивая… — подтвердил Профессор.
Ни тот, ни другой не шарили глазами по ее телу, — они смотрели только, как переливаются в свете уличных огней ее волосы.
Когда добрались до пляжей, Зе совсем ослабел. Большой Жоан взял ребенка (хоть и сам был не очень-то взрослый) на руки, посадил себе на спину, понес. Профессор шел рядом с Дорой, но оба хранили молчание.
В пакгауз они вошли с некоторой опаской. Жоан ссадил малыша на землю, пропустил вперед Дору с Профессором, поспешил провести гостей в свой угол и зажечь там свечу. «Капитаны» глядели на них с удивлением. Залаяла собака Безногого.
— Новенькие! — сказал Кот, уже собиравшийся уходить.
Он подошел поближе.
— Кого это ты привел, Профессор?
— У них и отец и мать умерли от оспы. Оказались на улице, ночевать негде.
Кот посмотрел на Дору, изобразил на лице самую лучезарную из своих улыбок, склонился в поклоне, точно герой какого-то фильма, произнес слышанную где-то фразу…
— Милости просим, мадам, в наш…
Он забыл, как там дальше, слегка смутился и отправился к Далве. Зато все остальные двинулись к ним. Впереди — Безногий и Долдон. Дора глядела испуганно. Зе уснул, сморенный усталостью. Большой Жоан заслонил Дору. Дрожащее пламя свечи бросало отблеск на белокурые волосы, высвечивало контуры груди. Сквозь проломы в крыше заглянула в пакгауз луна.
Долдон остановился прямо перед ними, потом, хромая, подошел Безногий, а за ним, толпой, — все остальные.
— Что это за красотка на нас свалилась? — спросил Долдон.
Профессор шагнул вперед.
— Они с братом остались сиротами… Голодные оба…
Долдон протяжно засмеялся, расправил плечи:
— Девочка на загляденье…
Безногий тоже раскатился своим глумливым смешком, показал на толпящихся у него за спиной мальчишек:
— Видишь, слетелись, как стервятники на падаль.
Дора прижала к себе брата — тот уже проснулся и дрожал от страха.
— Профессор, может, ты думаешь, пожива только вам с Жоаном будет? Не надейся. Мы тоже люди… — раздался из толпы чей-то голос.
— Нам тоже хочется! — поддержал его другой, и многие захохотали.
— Знаешь, Жоан, как у нас зудит?! — выскочил вперед третий.
Большой Жоан по-прежнему загораживал собой Дору. Он не произнес ни слова, но вытащил из-за пояса нож.
— Ты это брось! — крикнул Безногий. — У нас все — поровну!
— Вы что, не видите — она ж еще девчонка… — пробормотал Профессор.
— Ничего себе — девчонка, — крикнул кто-то. — Вон какая грудь!
Вперед протиснулся Вертун. Глаза у него так и сверкали, угрюмая ухмылка кривила губы.
