Ответ один: лететь на предельно большой высоте. Только высота в какой-то мере может гарантировать от встречи с противником. Во всяком случае, если враг даже заметит появление нашей эскадрильи, он не успеет нагнать нас.
Ну, а что будет, если фашисты поступят умнее, не станут гнаться за нами, а просто предупредят следующий аэродром: встречайте, мол, республиканцев на такой-то высоте...
Скрывать от испанцев я не хочу ничего. Хуже всего рисовать боевую работу розовыми красками. Мужественные люди любят и ценят откровенность. Летчики воспринимают приказ сдержанно: ни возгласов удивления, ни тени замешательства. Выслушав меня, Клавдий еще раз наклоняется над картой, спокойно перекидывает кашне через плечо и говорит:
- Мы постараемся все сделать, что нужно для успеха.
Ну что ж, в воздух! И я уверенно направляюсь к Мадриду, к аэродрому Алкала. Смотрю на Клавдия - он летит рядом со мной: побледнел от напряжения, торопливо, жадно глотает разреженный воздух. У меня, более опытного летчика, и то усталость уже сковывает тело, появилась сонливость. Хочется закрыть глаза, а еще больше - ринуться вниз, поближе к теплой, милой земле.
Но я разрешаю это себе и своим новым товарищам, только когда мы уже различаем у горизонта, на фоне коричневой цепи Гвадаррамских гор, россыпь мадридских зданий.
Приземляемся организованно. Навстречу нам бегут летчики, авиамеханики.
- Откуда ты привел нам такую подмогу? - весело кричит мне Панас.
- Из Валенсии.
- Ну, теперь мы короли!
Мне остается лишь улыбнуться.
Ночью нам не спится. Бутрым лежит с открытыми глазами, молчит. Панас то и дело курит. Только Волощенко хочется спать, и он с удовольствием заснул бы, но ведь никто не спит!
Странные у меня друзья. Хорошие товарищи! Но не любят лишних успокоительных слов даже тогда, когда они, может быть, и нужны. Молчат, изредка кто-нибудь сделает замечание о моем предстоящем полете, и одно это лучше любых слов говорит, что думают они сейчас о нашей совместной боевой жизни, о предстоящей разлуке.
Сижу за столом, пишу письмо на Родину: из Сантандера его не пошлешь, север отрезан от центральной части Испании.
- При первой возможности передай письмо почтальону, - говорю я Панасу.
Рано утром уже все готово к вылету. Еще раз напоминаю испанцам порядок перелета. Спрашиваю их, все ли здоровы, нет ли у кого каких-либо сомнений или желания остаться здесь.
Неожиданно из строя делает шаг вперед Клавдий.
- Что вы хотите сказать, Клавдий? - спрашиваю я удивленно.
- Несколько слов, товарищ командир. - Он встряхивает кудрявой головой: - Я говорю от лица всех летчиков эскадрильи. Среди нас четверо из Астурии. Мы летим защищать свой родной край и заверяем вас, товарищ командир, что никакая сила не заставит нас дрогнуть на поле боя. Мы знаем, что в боях за свободу испанского народа погиб ваш любимый друг и командир Алехандро Минаев. Мы будем такими же честными и смелыми воинами, как Алехандро! Будем!
- Ну что ж, по самолетам! - говорю я и иду к своей машине.
До вылета - несколько минут. Возле самолета стоит Хуан, ждет так же, как всегда, держа наготове парашют.
- Камарада Борес, - вдруг тихо и настойчиво говорит Хуан, - я все приготовил... чтобы лететь вместе с вами.
Уже вчера весь день он ходил за мной по пятам и уговаривал взять его с собой.
- Дорогой Хуан! - с мольбой отвечаю я. - Но ведь ты же прекрасно знаешь, что каждый лишний килограмм - это расход лишнего горючего. А перелет трудный, ты знаешь, что в этом самолете инструктор не предусмотрел второй кабины для пассажира. Как же я заберу тебя с собой?
- Очень просто! - восклицает механик. - Я помещусь в том месте, куда мы обычно укладываем самолетные чехлы.
Не знаю почему, но я сразу же теряю всякую решительность. Если бы Хуан настаивал, я бы, наверно, ни за что не сдался. Но он просит меня как товарищ товарища.
- Но ведь чехлы ты укладываешь в фюзеляж, - это место совсем не приспособлено для второго человека. Хуан угадывает, что я уже, в сущности, согласился.
- Мне много места не потребуется, камарада Борес. Разрешите, я покажу вам.
- Ну, быстрее.
Хуан мигом пролезает в фюзеляж самолета и усаживается на аккумулятор, установленный сзади сиденья летчика.
- Сколько в тебе весу, Хуан?
- Пустяки! - ликует механик. - Каких-нибудь двадцать - тридцать килограммов!
Громкий хохот покрывает этот ответ.
- Он даже в весе недооценивает себя! - смеется Бутрым.
- Возьми его с собой, - уговаривает меня Панас. - Он к тебе привык. Легче будет! А до Сантандера дотянете. Горючего хватит.
- Ладно, Хуан, неси свой инструмент, чемодан.
- Все уже здесь, камарада Борес! Ну что ж, надо прощаться. - Давай руку, Петр! Увидимся?
- Уверен! - коротко отвечает Бутрым и крепко, до хруста, жмет руку. - Нам помирать рановато.
Последний раз взмахиваю рукой из кабины. Самолет плавно бежит по аэродрому и через несколько секунд отрывается от земли. Прекрасно! Добрая примета: вес Хуана совсем не оказал влияния на летные качества машины. Она так же, как и прежде, набирает высоту и безукоризненно слушается рулей управления. Рядом со мной, умело пристроившись, летят мои новые боевые друзья.
И снова повторяется то, что уже было при перелете к Мадриду. Вначале в кабину проникает холод: остается теплой только ручка, с помощью которой управляешь машиной. Потом становится все труднее и труднее дышать. Пьешь воздух глубокими глотками. Стрелка прибора высоты еще заметно дрожит, неуклонно поднимается от одной цифры к другой. Вот она уже легла на цифру 5300. Когда и куда утекла вся энергия, как это выдуло из здорового человека всю бодрость? Не хочется делать ни одного движения. Апатия. Полное равнодушие ко всему. Даже простой поворот головы требует напряжения, труда. А ведь нужно и дальше набирать высоту. Быть как можно выше - первое и единственное условие успеха. Холодно дьявольски. Мороз, а мы в легкой летней одежде.
Пересекаем гряду гор Сьерра-де-Гвадаррама. И вот вдали показывается город. Бургос! Мы подходим к нему на высоте семи тысяч метров. Ставка главного командования франкистских войск уже предупреждена о появлении республиканских самолетов. Выше эскадрильи нет ни одной вражеской машины, зато внизу творится что-то невероятное. Черные шапки разрывов зенитных снарядов устилают огромное пространство. Видимо, фашисты палят из всех стволов, но тщетно - снаряды рвутся намного ниже нашей эскадрильи. Болтаются внизу и самолеты. Их не менее сорока. Карабкаясь вверх в бессильной злобе, они ведут бесполезный огонь по нашим машинам. Маловато, маловато высотенки наскребли! Убедившись в бесполезности преследования, фашистские самолеты отстали.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
