него большой овощной погреб, совсем рядом, — она вошла в переднюю и быстро проследовала к лестнице. — Мария! — крикнула она наверх. — Мы с Кристиной пойдем в центр. Присмотри за Генрихом и Карлом.
Кристина с матерью устремились в сторону торговой части улицы, где по поведению людей стало наконец заметно, что они начали осознавать перемены. Хозяева кафе занесли столики и стулья с улицы внутрь, два пожилых человека забивали досками окна булочной, фрау Нуссбаум убирала в дом горшки с геранью, а ее муж заколачивал ставни. Два солдата приклеивали плакат. Вокруг уже собирался народ, чтобы прочитать новое сообщение. Кристина и мутти тоже остановились.
Черно-серый плакат зазубренным шрифтом предупреждал: Der Feind sieht Dein Licht! Verdunkeln! — «Свет в окне — помощь врагу! Затемняйте окна!» На рисунке огромный скелет со злобным оскалом летел в грозовую ночь на союзническом самолете, одна костлявая рука занесла бомбу над немецким городом, готовая сеять смерть и разрушения. Сердце у Кристины екнуло. Она в жизни не видела ничего страшнее. Мутти схватила ее за руку и увлекла прочь, она почти бежала, таща Кристину за собой.
Когда женщины добрались до погреба герра Вайлера в склоне холма, несколько лавочников были уже там — расставляли скамьи и расстилали матрасы поверх ящиков для картошки.
— Grüss Gott[49], фрау Бёльц и Кристина! — громко поприветствовал женщин герр Вайлер, пожилой дородный человек с широким и плоским красным лицом. Он, однако, всегда пребывал в хорошем расположении духа, и устройство укрытия на случай бомбежки не было исключением. — Не стесняйтесь, приводите все семейство! Места всем хватит! Здесь можно полгорода разместить, и нет нужды ютиться в своих подвалах. В такие-то времена нужно держаться всем вместе!
— Danke, герр Вайлер, — поблагодарила мутти, ломая руки.
Кристина не слышала продолжения разговора. Она устремила взор к дальней стенке погреба, где свернутый кусок ткани, спрятанный за последним картофельным ящиком, уже начал выскальзывать из своего укромного места. Кристина не отрывала взгляда от пыльного мятого угла их с Исааком красно-белой скатерти, и в глазах ее стояли слезы.
Глава десятая
В сумерках того же дня на улице напротив дома Кристины четверо вооруженных эсэсовцев выкрикивали указания. На соседней улице тоже работала группа военных. Из-за рупоров голоса накладывались друг на друга, отдавались эхом в узких улочках с каменными домами, и разобрать отрывистые фразы было трудно.
— Achtung[50], граждане! — гаркали громкоговорители. — Выходите на митинг! Оставаться дома запрещено! Вы обязаны явиться на городскую площадь ровно в восемь часов!
В половине восьмого Кристина и ее родные взялись за руки и вместе с другими жителями города направились к площади. Все настороженно озирались по сторонам, теряясь в догадках, для чего их собирают. На площади покрикивающие солдаты загоняли стариков, женщин и детей за металлические ограждения, пока все сограждане не оказались притиснуты друг к другу так, что яблоку негде было упасть. Мария крепко ухватилась за руки бабушки и дедушки, а мутти взяла Карла на руки. Кристина посадила Генриха себе на спину и зацепила согнутыми руками его колени. Семья старалась держаться вместе, в то время как сотни растерянных людей пихались и теснили друг друга, не в силах расслышать крики своих близких в грохоте сапог, барабанов и военных маршей. Целое море факелов бросало на собравшихся колеблющийся свет, оранжевое пламя двух костров лизало небо, озаряя красно-белые нацистские знамена, растянутые на фасадах зданий позади сцены.
Когда они прошли вперед, насколько было возможно, и Кристина прочитала брошюру, которую всем выдавали у выхода на площадь, ее и без того бешено стучащее сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Черно-желтая обложка со звездой Давида гласила: «Wenn du dieses Zeichen siehst» — «Когда ты видишь этот знак». Далее на нескольких страницах объяснялось, что евреи развязали войну против немецкого народа, но вермахт приложит все усилия, чтобы сорвать их коварные замыслы. В конце провозглашалось, что все еврейское племя — это организованное преступное сообщество и что еврейская угроза исчезнет только тогда, когда во всем мире еврейский род будет искоренен.
— Что там? — прошептал Генрих ей на ухо.
— Да так, — произнесла Кристина. «Клеветническая агитка, — ответила она про себя. — Очередное вранье нацистов».
Мать держала сложенную брошюру в руке, но еще не читала ее, Мария скрутила трубочкой и зажала в кулаке свою, а также бабушкину и дедушкину. Кристина осторожно осмотрелась по сторонам, не видит ли ее кто, затем смяла ненавистную книжицу в руках, бросила на землю и растоптала каблуками. Она уже потянулась, чтобы забрать и мамин экземпляр, но тут музыка остановилась, словно кто-то заметил ее преступление. Кристина замерла и приготовилась к тому, что один из солдат станет протискиваться через толчею, чтобы арестовать ее. Но ничего не произошло. Затем улар тяжелого колокола огласил площадь.
Толпа замерла в молчании, слушая, как массивные колокола собора Святого Михаила отбивают восемь часов, и каждый звон эхом отдавался на запруженной людьми площади. Как только отзвучал последний удар, военный оркестр грянул Horst-Wessel-Lied[51], взревели трубы и вступил хор гордых вдохновенных баритонов. Строй из тысяч солдат в черных касках понес через площадь винтовки с серебряными штыками и нацистские знамена, от грохота сапог под ногами у Кристины сотрясалась земля, словно пульсировала сама планета. С безупречной слаженностью движений солдаты выстроились шеренгами перед помостом, высоко задрав подбородки и вскинув руки в нацистском приветствии. Их каски находились на одном уровне, словно это были ряды одинаковых оловянных солдатиков. Кристина заключила, что их, видимо, намеренно подбирали по росту и комплекции, чтобы действо производило должное впечатление.
С десяток других солдат расхаживали по отгороженным веревками проходам в толпе, вскинув руки и следа за тем, чтобы каждый делал тот же самый жест. Кристина, стиснув зубы, подняла руку. В конце ряда, в котором она стояла, произошло какое-то смятение, и раздался женский крик. Кристина увидела, как солдат сграбастал мужчину за воротник и стал выволакивать из толпы, а женщина цеплялась за его рукав. Изящный венец из седых кос на голове бедной женщины напомнил ей об убитой горем фрау Шмидт, хотя Кристина не поручилась бы, что это хозяйка кафе.
После того как отзвучал нацистский гимн, на помост вышли четыре офицера и десяток солдат в галифе и высоких сапогах. Пламя костров отражалось в медалях на
