ГЛАВА 14
в которой над кашлем, хлюпаньем и хрустом коленных суставов преобладает мощный голос Марии Спиридоновны, а также звучат стихи огромного поэта
Благосклонный читатель должен простить автору то, что в этой главе он вынужден прервать описание напряженных драматических событий, оставить своего героя в сомнениях и тревоге на Львиной лестнице Оук-порта и совершить не очень-то грациозный скачок в недалекое прошлое, в прохладные июльские дни города Ленинграда.
Было прекрасное дождливое утро, когда Наташа Вертопрахова приехала на дачу Стратофонтовых в Лисий Нос. Мария Спиридоновна в это время, напевая песенку «Мы парни бравые, бравые, бравые…», неумелыми пальцами мастерила котлеты, похожие на аэростаты заграждения.
— Мы должны действовать, — коротко сказала она, выслушав рассказ Наташи о вчерашнем лондонском звонке.
— Но как? — пролепетала растерянная девочка. — Мария Спиридоновна, я очень тревожусь за Генку, ведь он такой фантазер! Однажды в турпоходе наша группа столкнулась с огромным стадом. Стадо шло мимо нас очень долго, и все дрожали, боясь быка. И вдруг, представьте, мы видим — верхом на быке едет ваш внук, и бык помахивает хвостом, словно обыкновенное домашнее животное…
— Моя школа! — не без гордости сказала подполковник. — Я совершенно не боюсь за Геннадия: он смелый, находчивый и благородный мальчик. Но мы должны действовать, мы должны узнать хотя бы, что там происходит.
— Но как? В газетах совсем ничего не пишут об этой маленькой стране.
— Мы должны поехать на Большие Эмпиреи!
— Мария Спиридоновна, но это же нереально!
— Нереально? — сверкнула очами штурман, смешала в бесформенную массу «аэростаты заграждения», вышла и вернулась в голубой аэрофлотской форме с орденской колодкой.
И при взгляде на нее Наташа поняла, что это реально, что все реально, что в мире нет ничего нереального.
Бабушка начала свою деятельность с Публичной библиотеки имени Салтыкова-Щедрина. Здесь в кратчайшие сроки она проштудировала все материалы по Республике Большие Эмпиреи и Карбункл. Помогли и семейные архивы. В частности, в походном сундучке адмирала бабушка обнаружила русско-эмпирейский словарь, составленный врачом клипера «Безупречный» Фогель-Кукушкиным. В результате не прошло и недели, а Мария Спиридоновна уже прекрасно разбиралась в истории, этнографии и экономике далекой, но близкой страны и могла сносно объясняться по-эмпирейски.
После этого бабушка обратилась с запросом в общество «Альбатрос», которое занималось культурными связями с народами Океании.
— Увы! — сказал научный консультант. — Наши связи с Большими Эмпиреями очень ограниченны. Мы пытаемся наладить с ними обмен книгами, картинами, просто добрым словом, но увы… страна эта так далека, а их единственный дипломат Старжен Фиц, проживающий в Токио, не отвечает на наши письма.
— Это дело поправимое, — энергично сказала бабушка, и консультант приободрился.
Бабушка направилась в соответствующие организации с предложениями усилить работу «Альбатроса» по части связей с Большими Эмпиреями. Соответствующие организации отнеслись к ее предложениям положительно.
— Пусть сокращаются большие расстояния, — сказали они. — А вам, Мария Спиридоновна, спасибо за хорошую инициативу. Видим, что есть у вас еще порох в пороховницах.
Порох у бабушки действительно был. С невероятной энергией она взялась за дело. Вскоре в общество влились три коллективных члена: фабрика мягкой игрушки №4, крупный северный аэропорт и огромный ленинградский поэт Борис Горошкин. Почетным президентом общества был избран один из первых русских дарвинистов академик Флюоресцентов. Надо ли говорить о том, что во всех начинаниях сопутствовала Марии Спиридоновне юная чемпионка Наталья Вертопрахова. Добровольным курьером крутился вокруг на общественных началах наперсник детских игр Валька Брюквин. В Страну Восходящего Солнца полетели телеграммы. Ответа не последовало. Бабушка села на телефон. Двое суток она не сомкнула глаз, разыскивая Старжена Фица через муниципалитет и полицейское управление японской столицы. Наконец в трубке послышался кашель.
— Господин Старжен Фиц! С вами говорят из общества «Альбатрос»! — закричала бабушка.
— Очень, очень, очень… — послышалось в трубке.
Потом все стихло.
— Господин Старжен Фиц! — крикнула бабушка.
— Очень приятно, мисс, — сразу же отозвался приветливый старческий голос.
— Я не мисс! — крикнула бабушка.
— Пардон, мадам, — скрипнул Старжен Фиц.
— Я не мадам!
— Как же мне вас называть?
Бабушка на миг растерялась. Действительно, как же ему ее называть? Ведь не «товарищем штурманом» в самом деле…
— Зовите меня Марией! — крикнула бабушка.
— Мария! — закричал Старжен Фиц. — Мария, Мария, Мария…
— Господин генеральный консул, почему вы не отвечали на наши телеграммы? — спросила бабушка.
— Не было средств, — хлюпнул носом консул. — Конъюнктура все время падает, Мария. Тресты душат мелкого буржуа.
— Господин Старжен Фиц, мы приглашаем вас на переговоры по вопросу культурных контактов между нашими странами.
— С едой?
— В каком смысле?
— Кроме дороги, гостиницы и карманных денег, еда оплачивается?
— Уж будьте уверены! — теряя терпение, гаркнула бабушка.
Повесив трубку, она вдруг изумилась: весь разговор с эмпирейским дипломатом шел на чистом русском языке!
Итак, на средства двух коллективных членов общества (фабрика мягкой игрушки №4 и крупный северный аэропорт) старина Старжен Фиц снялся с насиженного места и прибыл самолетом в Ленинград.
Общество встречало почетного гостя почти в полном составе, за исключением Бориса Горошкина.
Дипломат был прекрасен в расшитом золотом мундире и в традиционном головном уборе, отдаленно напоминавшем поварской колпак. С хрустом преклонив колено, он поцеловал бетон аэропорта, обвел руками пространство и воскликнул:
— Узнаю! Все встало в памяти, господа! Ведь я, господа, старый петербуржец!
В это время радио любезным голосом сказало:
— Господин Севрюгин Феликс Вениаминович, прибывший из Токио, вас встречает ваша сестра Таисия. В руках у Таисии гладиолус.
Вскрикнув от радости, Старжен Фиц заключил в объятия ближайшую старушку с гладиолусом.
— Тасенька, родная! Ничуть не изменилась! Ни капельки!
Старушка вырывалась до тех пор, пока не подошла настоящая Тасенька, которая тоже за шестьдесят лет «ничуть не изменилась».
По дороге с аэропорта в «Асторию» дипломат проявлял вежливое, но настойчивое любопытство:
— Этот у-ни-вер-маг частный? — спрашивал он Марию Спиридоновну.
— У нас, Феликс Вениаминович, все государственное, — поясняла бабушка.
— Да-да, понимаю, — сочувственно кивал Старжен Фиц. — Я все понимаю, Мария. Скажите, а эти «Фрукты — овощи» частные?
— Все государственное, — терпеливо говорила бабушка.
— Да-да, все, абсолютно все! А эта парикмахерская частная?
— Феликс Вениаминович, — немного даже рассердилась бабушка, — вы же русский человек! Неужели не понимаете? Ничего у нас нет частного, и никакие монополии на нас не давят.
В честь высокого гостя общество устроило обед в ресторане Дома архитектора. Обед прошел на замечательном уровне, если не считать того, что гость то и дело убегал на кухню и совал нос во все кастрюли.
В конце обеда поэт Горошкин, который, конечно же, на сей раз присутствовал, прочел начало новой поэмы:
Эмпиреи!Я немею!Чую ветер голубой!Чую, но не очумею!Ближе берег мне родной!
— Браво, вы просто Апухтин! — воскликнул Старжен, отчего огромный поэт едва не подавился стручком.
После обеда Старжен Фиц и Мария Спиридоновна удалились на деловое совещание.
— Ну вот, господин генеральный консул, вы познакомились теперь с членами нашего «Альбатроса», — начала Мария Спиридоновна. — К сожалению, наш президент академик Флюоресцентов уже много лет прикован к постели.
— Прикован к постели? — воскликнул Старжен Фиц. — А чем его лечат?
— Думаю, что антибиотиками, — ответила Мария Спиридоновна.
— Аку! — закричал консул. — Аку, аку, аку… — Он замолчал с застывшей улыбкой на устах.
Привыкшая уже к этому феномену, бабушка спокойно выждала.
— Аку, аку-пунктура! — завопил консул. — Только иглоукалывание спасет нашего друга. Берусь за умеренное вознаграждение поставить академика на ноги. Я лучший знаток тибетской медицины в Юго-Восточной Азии, и если бы не интриги…
— Давайте вернемся к этому позднее, — сказала бабушка. — Не вертитесь, пожалуйста, господин генеральный консул.
— Что делается на кухне? — спросил Старжен Фиц, тревожно принюхиваясь.
