Кирос: Как ты смеешь осквернять наш вновь обретенный источник мудрости и просвещения?!
Майрон: Вы отвратительно нарушаете диалектический процесс, насильственно навязывая свою волю этой разворачивающейся ситуации!
Накаленная интеллектуальная атмосфера превращается в хаос, когда эти уважаемые философы вступают в жестокую драку, вызванную конфликтующими идеологиями. Когда они безжалостно колотят друг друга среди сломанных фрагментов их прежнего философского самообладания, каждый остается бороться со своими собственными моральными границами, которые были размыты страстными убеждениями.
Шеот: Остановите это безумие!
Раздался крик, заставивший их на время остановится и повернутся к зачинщику всего этого безумия.
Шеот: Вы буквально боретесь за кусок говна! Вы что, ебанутые?!
Когда философы делают паузу и оценивают свое позорное состояние, они не могут не признать абсурдность своего положения. Каждый из них покрыт грязью, и на их лицах видны следы физического конфликта, они смотрят на него со смесью смущения и осознания.
Кирос: Ты прав. наши действия стали такими же низменными, как эта отвратительная субстанция, о которой мы спорили. В своем стремлении найти мудрость и истину среди пошлости мы поддались иррациональности.
Майрон: Мои извинения; Я тоже позволил своей страсти к диалектике затуманить мое суждение, ввязавшись в драку вместо того, чтобы поддерживать гражданский дискурс во время конфликта точек зрения.
Орфей: Мы все пали жертвой горячих эмоций, пренебрегая важностью интеллектуального подхода к неразрешенным спорам. Я извиняюсь за свое агрессивное поведение; это было неоправданно.
Три философа стоят пристыженные, понимая, что их убеждения привели их к бессмысленной борьбе из-за чего-то столь же бессмысленного, как скульптура из кала.
Шеот: Может хватит всему придумывать сакральные значения и искать смысл там, где его нет?
Он подобрал кусок дерьма со стола, показывая его им.
Шеот: Это гавно, экскременты выпали из моей задницы и теперь они в моей руке. Это не арт-объект и не бог, это дерьмо и оно воняет.
Шмат дерьма выпал из его руки, чтобы затем взять этой же рукой камень с земли.
Шеот: А это камень, это не элемент огня, воды и прочей хуйни, это просто ебаный камень.
Он отбросил камень в сторону, чтобы затем сказать:
Шеот: Хватит придумывать всему значения. Просто смотрите на мир таким, какой он есть, не задаваясь вопросами. Вы все равно никогда не узнаете истинны, она известна только тем, кто создал все это.
ПРЕОДОЛЕТЬ СЕБЯ
На диване лежала антропоморфная сова, одетая в роскошный строгий костюм. Его звали Себастьян и в данный момент он страдал от сильного уныния. Жалобным голосом, он спросил сам себя:
— Скука смертная… Неужели я действительно буду лежать на диване целый день? Это же та-а-а-ак скучно-о-о-о….
Внезапно он вспомнил очень важную вещь, отчего он даже немного привстал с дивана.
— Как я мог забыть? У меня же есть незаконченная картина! Я найду свое спасение в творчестве!
Он резко вскочил со своего дивана и направился на выход из роскошной гостиной. Выйдя из нее, он пошел дальше по не менее роскошным коридорам, в которых его встречали различные дорогие картины и скульптуры. Наконец добравшись до своей творческой студии, он распахнул ее двери и войдя внутрь, его встретило множество картин, весящих как на стенах, так и на потолках. Он снял чехол с одной из них и сел на стул перед ней. Взяв кисть и смазав ее в краске, Себастьян задался вопросом:
— Должен ли я добавить красивый пейзаж сзади или, может быть, сосредоточиться на персонажах? Неважно, попробую добавить хоть что-то, пока есть силы.
Но пытаясь добавить деталей в свою картину, он почувствовал тошнотворное ощущение, выворачивающее его наизнанку. Руки отказывались работать, а мозг испытывал отвращение к любой творческой работе, не желая принимать в этом свое участие.
— О нет…Неужели снова?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Раздосадовано воскликнул Себастьян.
— Опять оно, и снова мешает мне творить! Как же я устал от этого… Я просто хочу рисовать, но тело и мое нутро не хочет меня слушать. Неужели нет способа остановить это и вернуться к нормальной жизни?
Вдруг желудок Себастьяна тревожно заурчал.
— Как я мог забыть поесть? Может быть всему виной голод? Может если я вдоволь наемся, то смогу преодолеть это чувство?
Он позвенел в специальный колокольчик и позвала слугу в настойчивой манере. Через несколько мгновений, двери открылись и к нему на поклон пришла служанка. Он сказал ей:
— Немедленно приготовь для меня пир. Наполните обеденный зал экзотическими блюдами и восхитительными угощениями!
Послушная служанка энергично кивает и исчезает из помещения, чтобы выполнить приказ Себастьяна. В течение получаса обеденный зал превращается в гедонистический рай, наполненный едой со всей галактики. Когда Себастьян входит в роскошную столовую, его глаза блестят при виде переполненных тарелок, доверху заваленных роскошными деликатесами — пряными сарри из дальних стран, нежнейшими кусками прожаренного до совершенства мяса, густыми насыщенными соусами, утопающими в своем упадке изысканные овощи. Одного запаха достаточно, чтобы у него потекла слюна.
— О боже… Это выглядит восхитительно!
Отбросив в сторону любое чувство приличия или манеры за столом, ожидаемые от такого аристократа, как он сам; Себастьян с головой окунается в эту кулинарную оргию — дикий авианарий, одержимый обжорством и жаждой вкусовых ощущений за гранью воображения. Своими крыльями он хватал еду и отправлял ее в свой клюв, чавкая и разбрасывая ошметки по сторонам. Запредельные эмоции и чувства охватили его в тот момент, заставив его растворится в ощущениях, которые давала ему еда. Он заметил вареных вобстеров и тут же схватил его своими крыльями, чтобы затем вонзится в него своим жадным клювом.
— Ах, этот вобстер такой сочный! Как это изумительно!
Соус капал с его клюва, пока он жевал с беззастенчивым удовольствием. Звуки его пиршества наполняли воздух вместе с ароматными специями, разносившимися по комнате. Временно насытившись едой; Себастьян откинулся на спинку стула, размышляя, стоит ли ему выпить немного вина или, возможно, отведать один из многочисленных десертов, которые на каждом шагу ловили жадные взгляды. Взгляд его упал на сладострастные пирожные, измазанные неприлично густой глазурью, рядом с башнями замысловатой выпечки, которые казались памятниками, предназначенными исключительно для удовлетворения самых низменных желаний в сердце или желудке.
— К черту приличия, — подумал Себастьян, опуская руку прямо в один из особенно декадентских десертов.
Крыло утонуло в креме и шоколаде торта, запачкав его некогда изящные перья в липо-сладкой субстанции, чтобы затем отправить очередной кусок вкусной еды себе в рот. Он застонал от удовольствия, когда смог ощутить этот прекрасный вкус на своем языке, это сподвигло его на еще большее обжорство. Себастьян жадно хватал еду со стола и жрал ее, раскидывая крошки по столу. Слуги с жадностью смотрели на него, желая чтобы он оставил им хотя бы кусочек, но Себастьян кажется, полностью утонул в своих потребностях, даже не замечая их завистливых лиц. Сожрав несколько килограммов как вредной, так и полезной пищи, а также выпив не мало вина, он наконец, со стоном откинулся в кресле. Теперь столовая была завалена остатками его гедонистического обеда — недоеденными кондитерскими изделиями и ошмётками мяса и рыбы, разбросанными по тому, что когда-то было чистыми льняными скатертями.
— Кажется, я немножко переусердствовал, но это так невероятно! Давно я не чувствовал такой наполненности внутри моего живота…
Хотя Себастьян знал, что такое излишество только притупит его чувства и поспособствует возможному творческому застою, он упивался кратковременной эйфорией, вызванной перееданием. Его крылья покоились на раздутом животе, когда он роскошно томился среди остатков обжорства. Внезапно вдохновение поразило его, как молния; возможно, эта еда могла бы стать топливом для творчества, а не препятствием.
