Производство малых маневров ежедневно на новых местах внесло большое разнообразие, оживило занятия; с переходом же в Калужскую губернию, к этому прибавились торжественные встречи нас населением, по много лет не видавшем войск. Когда войска входили в город, жители стояли по пути, имея при себе кадки, полные огурцов и наделяли каждого солдата двумя-тремя огурцами.
Занятия в районе Боровска продолжались пять дней. 30 августа в городской роще было народное гуляние, поражали степенность всех гуляющих, как старых, так и молодых. Помню, как меня подвели к намеченной мне квартире в доме богатого огородника, как хозяин вышел на крыльцо, стоял, смотрел на меня, но в дом не приглашал. Становилось даже неловко. Наконец, решился и спросил:
– Вы табак принимаете?
На мой ответ, что я никогда не курил, хозяин просиял и стал просить:
– Пожалуйте, пожалуйте, дорогим гостем будете, – и ввел меня в лучшую комнату, уставленную по стенам старинными иконами в богатых ризах, украшенных жемчугом и самоцветными камнями, в темного дерева киотах, и добавил:
– Если куда угодно поехать, скажите только слово – подам доброго рысака.
От Боровска дивизия продвигалась в направлении на село Граково, расположенное на левом берегу Нары, составлявшее предместье Тарутина.[56]
Жители сел Гракова и Тарутина встретили нас крестным ходом с хоругвями и с образами, причем рассказывали, что в их губернии не было войск с 1837 года. В этот же год жители Тарутина, узнав, что Тарутинский полк[57] вызывается в Петербург, отправили депутацию к императору Николаю Павловичу, упросить, чтобы было повелено направить полк через Тарутино и пробыть в нем хотя бы день. Ходатайство жителей было уважено, полк прошел через Тарутино и имел в нем дневку.
Богатейшее село Тарутино, свыше девятисот дворов, расположено на правом берегу р. Нары. Во время Отечественной войны 1812 года село принадлежало сыну фельдмаршала графа Румянцева-Задунайского молодому графу Румянцеву, жившему постоянно в Париже и не посещавшему своего села. По окончании войны в память Тарутинского боя крестьяне выпросили себе несколько орудий из захваченных у французов и за свой счет соорудили при селе богатый памятник, красующийся по сей день.
Когда молодой граф узнал о поступке своих крестьян, то тотчас же приехал в село, благодарил крестьян, всем дал вольную, подарил им все земли, прилегающие к селу и уже за свой счет обнес памятник богатой оградой.
Занятия в районе Тарутина – Гракова продолжались целую неделю. Шла молотьба, и солдаты в свободное от занятий время принимали в ней самое деятельное участие, все время царило общее веселье. Молодые бабы и девушки весело болтали с солдатами, перебрасывались шутками, целовались даже, но ни одна не перешла известной границы. Поражало общее довольство, незабитость баб и детей.
И моя молодая хозяйка взяла слово с денщика, что он не будет покупать хлеба, пока мы стоим у нее, и присылала по утрам чудесные сдобные булочки в глубокой тарелке с горячим топленым маслом.
Большой интерес придавало занятиям умелое руководство начальника 1-й гренадерской дивизии генерал-лейтенанта Н. В. Эллиса, моего первого батальонного командира в Семеновском полку. Уже тогда полки 1-й гренадерской дивизии славились своим умением ходить, были основательно обучены действию в рассыпном строю, ночным действиям в полной тишине.
Сбор закончился двухсторонним маневром корпуса в окрестностях города Серпухова под руководством командира гренадерского корпуса генерал-адъютанта Столыпина.
В марте 1887 года в Москве освободился штаб 13-й кавалерийской дивизии,[58] и высочайшим приказом 17 марта я был назначен на эту должность, причем получил телеграмму от помощника начальника Главного штаба: «Поздравляю, ваше желание исполнено, вы остаетесь в Москве».
Мы с женой были очень обрадованы этим назначением. Но уже в Благовещенье, когда мы вернулись около полудня домой, денщик доложил, что приходили два раза от начальника штаба округа, ему необходимо меня видеть.
На другой день в 8 часов утра я уже был у генерал-лейтенанта Духовского,[59] который тотчас же показал мне расшифрованную телеграмму начальника Главного штаба: «Во сколько дней может 13-я кавалерийская дивизия выступить на австрийскую границу? Прошу до времени сохранить в секрете. Обручев».
На вопрос о сроке готовности я тотчас же ответил:
– Согласно мобилизационному плану будем готовы на третий день. Но как же сохранить в секрете мобилизацию, которую необходимо тотчас же начинать, как же не поставить в известность семьи, остающиеся дома?
Было решено командировать в Главный штаб старшего адъютанта штаба дивизии, чтобы получить точные указания. Через два дня пришла вторая телеграмма: «Мобилизацию отложить до особого приказания».
Дивизия была чрезвычайно широко расквартирована: штаб – Москва, 37-й драгунский Военного ордена полк – Гжатск (Смоленской губернии); 38-й драгунский Владимирский полк[60] – Коломна, 39-й драгунский Нарвский[61] – Муром (Владимирской губернии); 2-й Оренбургский казачий полк[62] – Нижний Новговрод.
Специально-кавалерийский сбор дивизия отбывала под Москвой. Широкое расквартирование давало возможность во время передвижения на специально-кавалерийский сбор и обратно широко вести с офицерами тактические занятия в поле благодаря указаниям и личному руководству двух выдающихся начальников дивизии генерал-лейтенантов Кульгачева и Скобельцина, от которого и принял дивизию Николай Егорович Мейкендорф.
Специально-кавалерийский сбор 1887 года мы отбыли под Москвой, но уже в августе было получено уведомление, что 22 июля государю императору благоугодно было утвердить нормальную дислокацию 13-й кавалерийской дивизии: штаб и 37-й драгунский Военного ордена полк – Люблин; 38-й драгунский Владимирский – Влодава; 29-й драгунский Нарвский – Грубешов; 2-й Оренбургский казачий – Холм. Стоянки 20-й и 22-й конных батарей[63] припомнить не могу.
В октябре началась перевозка частей и закончилась к пятому ноября. Стоянки не были обследованы и располагаться на них зимою было крайне тяжело, особенно во Влодаве и в Грубешове.
Во Влодаве только для командира полка нашлась квартира в четыре комнаты, которую, однако, полковник Винтулов тотчас же отдал под офицерское собрание, а сам взял предназначавшуюся под собрание из трех маленьких комнат, настолько сырую, что за диваном в ней водились лягушки. Эскадроны стали по фольваркам в расстоянии от полкового штаба от пяти и до десяти верст.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
