Владелец телефона в этот момент пытался попасть в кнопку отбоя, каждый раз промазывая, а когда через пять секунду раздалась переливчатая мелодия и вовсе вытащил заднюю панельку, выдернув из коробочки серебристый прямоугольник — после чего все звуки резко оборвались.
— Вот, на. Тебе ведь он понравился? — Сунул он мне части телефона в руки. — Дарю! Только папе ничего не говори, пожалуйста!
— Ладно, — удивленно пожал я плечами.
— Спасибо, ты молодец, ты умница. На еще сотку. А я побежал, куча дел, пока!
И унесся куда‑то в сторону выхода.
— Странный он какой‑то, — отметил я, рассматривая кусочки телефона перед собой. — Сломал, наверное, вот и отдал.
Другой бы выкинул, но я бережливо положил все в карман. У меня в комнате клей есть — починю.
Не смотря на подарок, настроение все равно было невеселым, особенно после того, как тетенька у ларя отказалась продавать шестьсот пломбиров. И пятьсот. И ларь с мороженым целиком. И не она одна — другая тоже отрицательно качала головой, стоило показать бумажку с цифрой сто. Наверное, потому что картинка на ней не такая красивая, как на остальных, и вместо моста и речки изображено грустное зеленоватое лицо. Вот и не меняют. И я их понимаю — даже Мишка с восьмого 'а' красивей рисует. Надо будет попросить у него перерисовать пятирублевую — ее‑то обменяли с радостью на три шоколадных с орехами. Очень вкусных!
А еще никто не знал, где находится тигриный доктор, так что пришлось идти искать самому.
По пути встретил еще одного фиолетового, без настроения с ним побеседовал и двинулся дальше, потирая костяшки на пальце. Какие‑то они все странные, со своими вопросами, но этот хоть поинтересней других.
Побродил по парку, спрашивая про доктора, пока не показали на небольшое здание с крестом возле входа, но и там никто не согласился лечить тигра.
— Надо было его зеленкой намазать хотя бы, — мелькнула виноватая мысль. — Но ведь еще не поздно!
Нащупав бутылек с зеленкой на положенном месте и заметно приободрившись, вприпрыжку отправился обратно. Только вот заплутал немного и вместо тигров набрел на знакомый куб со светлячками, да решил задержать на секунду.
— Красивый, да? Светятся, да? — раздался позади незнакомый голос.
Обернулся — говорил тот самый продавец кукурузы, только сейчас он не сидел за прилавком своего автомата, а стоял в двух шагах позади. Весь загорелый, с темными усами и густыми бровями, в грязно — серой футболке и белоснежном переднике поверх нее, он старался изобразить улыбку, растягивая губы поверх желтых металлических зубов.
— Ага, — согласился. Действительно красивые.
— А как ты их яркими сделал, да? Раз — и сияют! Красиво, молодец! Я Анзору сказал — тот не верит, не бывает такого, говорит.
— Мне идти надо, — извинился я. — Тигров лечить.
— Как лечить, зачем лечить? — Удивился дядька.
— Зеленкой, а то врачей тигриных нет, — вздохнул я.
— Вах, Анзор — лучший тигриный врач! Я не говорил?
— Серьезно? — Недоверчиво глянул я на него.
— Зуб даю, — звонко цокнул он ноготком по железному зубу. — Пойдем, расскажешь Анзору, что с тигром случилось!
— Да я сам вылечу.
— А если тигр заболеет и умрет, да? Ты не врач! Анзор врач! Анзор просить надо! Ты ведь не хотеть, чтобы тигр умер? — Путался дядька в словах, тараторя.
— Нет, — быстро закачал я головой. — Не хочу.
— Тогда идем, да! — Воровато оглянувшись, махнул он рукой.
Подозрительный какой‑то. Но вдруг там точно врач? Надо идти.
Мой сопровождающий — он назвался дядя Абдула — повел меня к высоким алым шатрам на самой границе зоопарка. То и дело оборачиваясь, он зорко следил, чтобы я не отставал и каждые три шага обещал, что совсем скоро всех тигров мира вылечат. Хотя надо бы всего одного. В общем, доверия у меня к нему не было, но и отказаться я никак не мог, чувство вины не давало.
Алые купола окружал невысокий забор, с красивой аркой, как у входа, но поменьше. Но нам, как оказалось, надо было совсем не туда, а совсем даже к другой стороне забора, где нашелся еще один вход, в виде небольшой дверки, скрепленной с остальным ограждением проволокой изнутри — что совсем не помешало Абдуле запустить сквозь решетку свои длинные руки и ловко освободить две петли от проволоки.
— Анзор там, — поманил он рукой, указывая на большую палатку красного цвета меж двух высоченных шатров.
— Я тут вспомнил, я ведь тигра наклейкой пометил! — спохватился я, почему‑то совсем не желая идти дальше.
Людей внутри забора совсем не было, от высоких шатров тоже не доносилось уже привычных звуков толпы. Весь шум, шелест голосов, шел от парка, а тут будто вымерло все. Жутковато. И очень захотелось кушать — интуиция тоже недовольна.
— Анзору скажешь, какой наклейка, — непреклонно ответил Абдула и за плечи повел меня вперед.
Я хотел было поупираться, но дядька попросту поднял меня на руки и понес дальше.
— Ты тигр смерти хочешь, да? — Пристыдил он меня, занося в полумрак шатра.
После яркого солнечного дня пришлось промаргиваться, привыкая к еле освещенному пространству без единого окна, с единственной лампой, повисшей на проводе сверху. Сильно пахло зверем и соломой.
Постепенно из полумрака проступали два ряда деревянных, грубо сколоченных полок по обе стороны от входа — они тянулись во всю стены палатки и поднимались под потолок, заваленные большими и малыми сумками, вещами, инструментами и коробками самых разных размеров. Справа стояли несколько больших — в половину меня — бутылей с водой, и небольшим столиком, на котором был еще один бутыль, но уже вниз головой, упираясь в пластмассовый грязно — белый ящик с краниками. Рядом на столике обнаружились несколько железных стаканов. Слева на земле лежал прямоугольник линолеума, с аккуратно распложенными на нем парой красивых ботинок. Сам хозяин пары — наверное, тот самый дядька Анзор — сидел на табурете в дальнем углу шатра, рядом с высоким квадратным ящиком, укрытым сеткой, и настороженно поглядывал в нашу сторону. Выглядел он родным братом моего сопровождающего, разве что был без белого передника.
Позади резко вжикнула вдеваемая в ткань нить — Абдула накрепко закрыл дверь за моей спиной, зашнуровав тканевую дверь о стену палатки. Сдается мне, зря я сюда пришел.
Дядька тем временем ловко скинул моднячие кроссовки и выудил с нижней полки пару попроще — грязноватых и старых, словно боялся испачкать парадные. Я пригляделся к полу — обычная земля, вытоптанная до черного цвета, кое — где превратившаяся в грязь, присыпанную сверху соломой. В такое я своими кедами наступать не согласен! Потому остался возле выхода, заодно прикидывая, как буду выбираться.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
