брюки-карго и трусики на пол, затем приказываю:
— Сядь на диван.
Аврора не выглядит такой уверенной, но, не споря, она садится, мгновенно скрещивая ноги, чтобы спрятать от меня свою киску.
Уголок моего рта приподнимается в ухмылке, когда я наклоняюсь к ней, хватаю ее за футболку и стягиваю ее через голову.
— Нет смысла прятаться, моя маленькая лань. Я собираюсь увидеть, попробовать на вкус и оттрахать каждую частичку твоего тела.
— Господи, Миша, — выдыхает она. Похоже, она разрывается между ужасом от моего выбора слов и возбуждением от них.
Мрачно усмехнувшись, я говорю:
— Я обещал развратить тебя. — Я расстегиваю ее лифчик и бросаю ткань куда-то в сторону окна. — Я лишь держу свое слово.
Опустившись на колени у ее ног, я кладу руки ей на колени. Блуждая взглядом по ее упругим сиськам и мягкому животу, я раздвигаю ее ноги, чтобы увидеть киску, ради которой я рискую жизнью.
— Безупречна, — выдыхаю я с абсолютным благоговением.
Она богиня, и я готов поклоняться ей.
Буквально.
Мои ладони движутся вверх по внутренней стороне ее бедер. Мой взгляд скользит к ее лицу, и я наблюдаю, как она становится такой чертовски нервной, что задерживает дыхание.
— Дыши, моя маленькая лань, — приказываю я.
— Сидеть с раздвинутыми ногами, пока ты пялишься на мои женские части тела, очень неловко, — признается она.
Я усмехаюсь.
— Это недолго будет неловко. — Мои руки достигают вершины ее бедер, и когда мой большой палец слегка касается ее клитора, ее тело вздрагивает, а по коже бегут мурашки.
— Держись за что-нибудь, — предупреждаю я ее, наклоняясь вперед. Мои руки скользят по ее попке, и я притягиваю ее к себе. — Тебе понадобится поддержка.
Ее расширившиеся глаза вызывают у меня мрачную усмешку, прежде чем я опускаю голову и провожу языком по ее клитору.
— Миша, — шипит она, ее слова пронизаны смущением и неуверенностью.
Затем я, блять, впиваюсь в ее киску, как умирающий с голоду мужчина.
— Господи! — восклицает она. Ее рука хлопает по дивану, ногти впиваются в ткань, а ее задница отрывается от подушки.
Когда мои зубы касаются ее клитора, ее брови сходятся вместе. Похоже, она вот-вот заплачет, но вместо этого ее губы приоткрываются, и с них срывается жалобный стон.
Наши взгляды встречаются, когда я пожираю ее киску, пока ее тело не напрягается, и она не кричит:
— Миша… Боже. Помоги.
Я дразню ее, обводя большим пальцем ее вход, одновременно посасывая и покусывая ее клитор, пока ее задница снова не отрывается от дивана, а тело не начинает биться в конвульсиях. Ее бедра начинают жадно вращаться, пока ее киска трется о мой рот и подбородок, ища любого трения, которое она может получить.
Моя свободная рука скользит по ее животу и поднимается к груди, мои прикосновения властные и жесткие. Я сжимаю ее упругую грудь, а затем растираю ее сосок, превращая его в твердый бутон между пальцами. Потянув за него, я вырываю из нее еще один стон, когда она начинает отходить от оргазма.
Я целую мягкие короткие завитки между ее ног, на животе и в области живота.
Затем я вижу шрам, оставшийся после того, как она получила травму во время падения. Поднося пальцы к метке в форме полумесяца, я касаюсь его с абсолютным благоговением. Наклоняюсь вперед и осыпаю поцелуями неровную линию, а затем поднимаюсь вверх по ее телу.
— Вау, — шепчет она с благоговением, когда, наконец, отходит от оргазма.
Я хватаюсь за другой ее сосок, покусываю и посасываю его, позволяя себе на мгновение насладиться ее совершенным телом.
Руки Авроры скользят в мои волосы, ее пальцы перебирают короткие пряди.
Я чертовски кайфую от аромата ее возбуждения, звуков, которые она издает, и ощущения ее тела.
Господи, я под таким кайфом, что сомневаюсь, что когда-нибудь снова вернусь к реальности. Вот где я хочу умереть.
— Боже, Миша, — бормочет она в оцепенении от удовольствия. — Это потрясающее ощущение.
— Приготовься, моя маленькая лань. Я еще далек от того, чтобы закончить с тобой.
Глава 19
Аврора
Есть рай, а есть руки и рот Миши на мне.
Это неописуемо.
Мое сердце трепещет быстрее, чем крылья колибри, а дыхание становится не более чем прерывистыми вздохами.
Видеть этого силовика Братвы на коленях передо мной — афродизиак прямо в мое сердце.
Его волосы растрепались от моих пальцев, перебирающих темные пряди. Его глаза полны соблазна и греха.
И я словно воск в его руках.
Господи, господи Боже.
Сильные эмоции к Мише переполняют меня, и момент становится настолько напряженным, что я не могу ясно мыслить.
Я мечтала об этом моменте два года. Я оплакивала его потерю, но не могла отказаться от своей мечты. Теперь, когда это стало реальностью и я могу разделить этот опыт с Мишей, я твердо намерена найти способ, чтобы мы были вместе.
Я не могу его отпустить. Во мне нет такой силы.
Язык Миши ласкает мой сосок, и смущение от того, что я обнажена перед ним, давно прошло.
Потянув за рубашку, я стягиваю ткань через его голову, чтобы мои глаза могли насладиться твердыми линиями его груди.
Внезапно он перекидывает меня через плечо, и пока с моих губ срывается смех, он несет меня в спальню, где бросает на кровать.
Мое тело подпрыгивает, а невероятно счастливая улыбка кривит губы.
Миша расстегивает пуговицу на своих брюках, и мои глаза увеличиваются от зрелища, которое я получаю, когда он тянет молнию вниз.
Когда он стягивает ткань брюк и боксеров, мои губы приоткрываются, а брови взлетают до линии роста волос.
Аааа… ладно. Это будет больно.
— Ты принимаешь противозачаточные?
Мои щеки вспыхивают от его прямого вопроса. Тем не менее, я отвечаю:
— У меня ВМС11.
— Почему не таблетки?
Я хмурюсь от его странного вопроса.
Разве люди обычно ведут такие подробные разговоры перед сексом?
Миша ставит колено на кровать, когда я отвечаю:
— Мой отец хотел чего-то более… постоянного. На случай, если меня похитят и…
Он подается вперед, закрывая мне рот рукой, чтобы я не смогла закончить фразу.
— Я понял, о чем речь, — ворчит он, совсем не выглядя счастливым.
Проходит секунда, прежде чем мы оба осознаем, что наши обнаженные тела соприкасаются. Я чувствую, как его твердый член упирается в мое бедро, и мой живот сильно сжимается, словно призывая его стать со мной единым целым.
Выражение лица Миши становится нежным и собственническим, и я теряюсь в синеве его глаз.
Эти глаза стали моей погибелью. У меня не было ни единого
