…Стук копыт. Вначале – чуть слышный, потом – громче. Forte, громче! И вот появляются они, в темных плащах, на худых черных клячах. Желтые черепа, пустые равнодушные глазницы.
L'orrore! Кошмар!
Юный грешник виду не подал, даже посмеялся, желая позлить настырного zio. Но первой же ночью услышал и увидел… Простыни пришлось стирать. Плохо было даже не это, а то, что сон время от времени повторялся.
…Тощие коняги. Улыбчивый оскал под капюшонами. Всадники прибыли за грешником, за плотью его и за пропащей душой. К счастью, они приезжали к Режиссеру не чаще раза в год. К тому же это был сон, пусть страшный, а такие сны, как твердо установлено, изобрел великий мерзавец Senor Sigmund Freud, дабы брать побольше денег с пациентов.
Деньги, проклятые soldi!
Знаменитый Режиссер почесал то, что чешется. Ради поднятия духа обернулся, намереваясь вновь глянуть на желтую громаду. Пусть снятся! Он снимает фильм! Великий фильм про великую любовь! Да, amore. Amore è eterno!..
Поглядел, возвеселился духом…
Ничего не понимая, с удивлением воззрился на небо. Обычное, осеннее… Красное! Нет, не красное – purpura. Багряное! Густой кровавый замес ударил по глазам. Рука дернулась, пытаясь закрыть лицо. Поздно!
Они были здесь.
Костлявые клячи (черное на крови!). Тяжелые капюшоны на плечах всадников. Скалятся желтые черепа. По небу, сквозь разбегающиеся в ужасе облака, ровным шагом, неостановимо, грозно…
Всадники ехали – плыли! – беззвучно, но Режиссер услышал стук копыт. Это кровь ударила в заледеневшие виски.
– Цок… цок… цок… Pec… ca… tore…
За ним! О, Святая Мадонна!
– Цок… цок… цок!..
Santa Patrona! За ним!..
– Mammina-а-а-а-а!
Стоя на коленях в теплой пахучей луже, Знаменитый Режиссер проклинал день, час, мгновенье, когда он впервые поддался, расстегнул ремешок форменных школьных штанов…
– Peccaminoso! Peccaminoso!..
Небо давно было прежним – светло-голубым, мирным. Но грешник все не решался поднять голову, взглянуть вверх. Он боялся увидеть черные следы тяжелых копыт.
– Vo blya! – не без удивления заметил идущий мимо варвар, выплевывая окурок.
– A chego eto bylo? – откликнулся второй.
И хлебнул пива из «пака».
День четвертый
В последний час! Новости! Сенсации!Какой стыд! Пьяная телезвезда опозорилась и утопилась!То, что удалось разгадать археологам, привело их в настоящий ужас!Ученые определили точную дату, когда Земля столкнется с астероидом!Умер легендарный актер! И мы все тоже умрем!Городские власти скрывают тайну о грядущем кошмаре!
11:19
…главное, не волнуйтесь…
– Вы, главное, не волнуйтесь, – бросил Микки. – Владыка… То есть, шеф щепетильно относится к традициям. Воспринимайте все спокойно, без эмоций.
Сергей моргнул в ответ. То, что выдернули с работы, из офиса, на глазах ослепшего начальства, еще ладно. Но что с симметричным? Голос звучит бесстрастно, как сводка погоды на областном радио, но ведь волнуется! Причем больше, чем сам Сергей!
Рыжий и впрямь не слишком переживал. Он уже понял, что фирма, которую представляет Микки, куда круче той, где приходилось получать зарплату. А что руководство заинтересовалось, так вообще пустяк. За свою короткую жизнь Сергей успел навидаться шефов, начальников, начальничков, боссов и «бугров». Президентов видел – двух. И ничего. Молнии бьют по вершинам, орлы офисный планктон не клюют.
А Микки волнуется, трость из руки в руку перебрасывает. С чего бы?
– Документы не забыли, Сергей? Вот и славно. Во время доклада избегайте домыслов. Факты, факты и только факты.
Рыжий едва сдержался, чтобы не хмыкнуть. Хороша у Микки фирма, скипидарят планктон по-черному!
– Факты – значит, факты. Мы на машине – или пешком постоим?
– А?
Теперь моргнул симметричный. А между тем вопрос был по делу. Забрав Сергея с работы, Микки отвел его через проходной двор и маленькую, шумную, забитую автомобилями улочку во двор иной, огромный, окруженный пятиэтажками-«сталинками». Поговорили, стоя возле глухой, облупленной стены в торце крайнего дома.
Или начальство прямо здесь офис устроило? Налево, первый подъезд, где рыжая кошка на солнце греется?
– Пешком стоять не будем, – рассудил Микки. – А с шефом вы, Сергей, поосторожнее. Юмор он понимает, да. Но, не дай Отец, сам возьмется шутить! Он, знаете ли, умеет.
Закаменел лицом, оскалился. Бросил резко, грубо:
– Па-а-ашел!
И толкнул в грудь. Удар был силен, словно кулак тоже превратился в камень. Сергей успел подумать, что с точки зрения физики он должен падать на спину – назад, а не вверх. И, когда теряют сознание, вокруг все должно чернеть, а не наоборот…
11:25
…Леопард – шаг, и человек – шаг…
Через белую бездонную пропасть шел Леопард. Не шел – шествовал, величественно переставляя мускулистые лапы. Острые крылья торчком, все семь глаз, созвездием выстроившись посреди широкого лба, смотрели сурово, не мигая.
Белый блеск острых клыков. Белый огонь вокруг. Бурлящий белый омут под ногами. Не отвернешься, не зажмуришься.
Сергей и не пытался. Страха не было. Какой тут страх, если судьба свела на одной дороге, висящей среди белой кипени, с семиглазым Леопардом! Предупреждали: не волноваться. А чего волноваться? Едва ли его направили сюда в качестве ланча.
Потом все эти мысли покажутся нелепыми. Если точнее, идиотскими. Удивит другое: почему на месте не помер? Разрыв сердца от меньшего случается. Хватило бы и белой пропасти, что распростерлась до невидимого горизонта.
Однако не помер. Не успев оглядеться, шагнул вперед – навстречу крылатому зверю. Леопард – шаг, и человек – шаг. Четыре лапы – две ноги. Семь глаз против двух. Сошлись быстро, хоть оба не спешили. Леопард поднял левую лапу, замер.
Рыжий парень пригладил шевелюру пятерней:
– Здравствуйте! Вы, наверное, главный?
Подумав, добавил:
– Интересно тут у вас!
Вспомнилось, что звери человеческую речь не всегда понимают, зато хорошо знают азбуку движений. Если Сергей Илюшин здесь гость, следует вежливость проявить.
Поклонился. Не слишком низко, но уважительно.
Леопард с одобрением рыкнул, опустил лапу и тоже склонил ушастую голову. Затем, обождав, раскрыл пасть и резко дунул.
Тьма!
Белый огонь исчез. Сергей упал, как предписано физикой – на спину, прямиком в мягкие глубины кожаного кресла.
– Вы правы, Сергей. У нас тут бывает интересно.
Леопард обрел дар речи, перестав быть леопардом. Минус две лапы и крылья, плюс две руки. Минус пять глаз, плюс серый скромный пиджак. Серые брюки, черная рубашка без галстука. Ликом обычен, годами обременен, но не слишком. Крепок, мускулист, как и подобает пятнистому зверю.
…кабинет проще, чем у Сергеева начальства. Компьютер на столе, кофеварка в углу.
Старомодный телефон.
– Камаил, – леопард протянул крепкую ладонь. – Предупреждаю: «господина» не поминайте. У этого слова имеются однокоренные, которых лучше избегать. Особенно в этих стенах.
Рыжий покинул гостеприимное кожаное лоно:
– С-сергей.
Рукопожатие оказалось мягким. Когти были спрятаны.
– Надеюсь, вы не в претензии по поводу виденного. Встретить гостя без церемониала – это значит оскорбить и его, и себя. Полный парад был бы слишком официозен, так что можете считать, будто я вышел к вам в виц-мундире. Торжественную часть объявляю завершенной. Кофе будете?
Сергей сглотнул. Во рту было сухо, горько.
– Пожалуй… Да, Камаил, я помню. Пожалуй, не буду. Я вот, отчет принес…
Папка с файлами лежала в кресле.
– Отчет? – Камаил вздернул брови на лоб. – Ну, если вы предлагаете так начать нашу беседу… Слушаю!
12:01
…Коллайдер не предлагать…
Камаил отложил в сторону последний лист. Глянул с интересом:
– Откуда данные, если не секрет?
Угревшись в кресле, Сергей чуть не ляпнул: «Элементарно, Ватсон!». Ответил с осторожностью – когти! Когти!.. – подбирая слова:
– Открытая информация, Камаил. Фотограф, Вадим Васильевич…
– Просто «фотограф», – острый ноготь взлетел к потолку. – Аккуратней с именами!
– Фотограф работал на историческом факультете. Если куда и ездил по службе, то в экспедиции. Все дайджесты отчетов выложены. Очень кратко, но кто руководил и кто фотографировал, указано. И снимки выложены. Ва… Фотограф скромностью не отличался.
Начальство кивнуло и вновь углубилось в текст.
– Это – область, недалеко от нас. Несерьезно… Крым, снова Крым… Уже перспективнее, можно копнуть.
– И еще…
Сергей кашлянул.
– Такие, как… фотограф, к аппаратуре относятся бережно. В чужие руки предпочитают не давать. Если он одолжил свою «Москву», значит, не слишком ее ценит и мог дать кому-то другому. Год назад, и пять лет, и двадцать.
Камаил еле заметно улыбнулся.
– Значит, исследуем аппарат. Но позже… Мне кажется, Сергей, что мы не замечаем чего-то важного. Собственно, поэтому я вас и пригласил. Вы местный, вы – человек…
