Осень стояла отменная. На серой брусчатке тротуара шуршали рыжие листья. В голубом небе Блумсбери сияло полуденное солнце. Маленький самолетик кружил над крышами, таща рекламный лозунг зубной пасты Colgate. Завидев кого-то на террасе, девушка улыбнулась, сверкнув белыми зубами. Помахав приятелю, она подхватила из машины сумочку, потрепанной кожи, больше похожую на офицерский планшет. Обедающие мужчины, исподтишка провожали ее глазами. Каблуки девушки стучали по каменным ступеням. Она вздернула острый подбородок. Человек, ожидавший ее, поднялся. Они были почти одного роста. Поцеловав его в щеку, она попросила официанта: «Принесите мне кофе, пожалуйста».
– Поешь, – предложил ее приятель, высокий, темноволосый, в хорошо скроенном, но сильно помятом костюме. Рядом с тарелкой стояла переполненная пепельница, валялся исписанный блокнот.
– Мы на Флит-стрит перекусили, – отмахнулась девушка. Она сунула мужчине газету: «Полюбуйся, Джордж».
Он пролистал: «Социалистического рабочего»:
– Процессы в Москве представляют собой новый триумф в истории прогресса…, – на первой полосе газеты красовался отчет о суде над членами, как говорилось в газете, троцкистко-зиновьевского террористического центра.
Выхватив у него газету, девушка разъяренно смяла лист:
– Гарри Поллит, и все коммунисты Британии лижут задницу Сталину, – громко сказала она, принимая от официанта кофе, – однако они еще пожалеют.
За столиками по соседству наступило молчание. Девушка обвела глазами террасу и твердо повторила:
– Да, лижут задницу, господа поклонники тирана, живущие в Блумсбери. Пока вы пьете свое пиво, подумайте о жертвах Сталина, погибающих в Сибири. Надеюсь, пинта у вас застрянет в глотке…, – она достала из сумочки пачку папирос:
– Джордж, – девушка понизила голос, – я договорилась. Меня отправляют в Испанию, корреспондентом. Кембридж подождет, – она стряхнула пепел, – успею получить степень.
Он помолчал: «Тебе восемнадцать лет. Твоему отцу вряд ли такое понравится».
– Я не собираюсь у него ничего спрашивать, – небрежно заметила девушка, – тем более, мой брат в Кембридже. Он, кажется, никуда не собирается ехать. Я хочу писать репортажи о войне, а не сидеть на скучных лекциях…., – она положила руку на его пальцы:
– Джордж, ты должен отправиться в Барселону. Ты сможешь создать великую книгу, ты гений…, – мужчина покраснел. Девушка порылась в сумочке:
– Контакты товарищей из ПОУМ, рабочей партии марксистского единства. Они позаботятся о тебе, в Париже, переправят в Испанию.
Девушка, мечтательно, посмотрела куда-то вдаль:
– Я поеду к Троцкому, в Мексику, на интервью…, – мужчина пожал ее руку:
– Тони…, – у него были красивые, темные глаза:
– Тони, может быть, в Барселоне…, – он отвел глаза от белой, стройной, немного приоткрытой воротником жакета шеи. Крестика она, конечно, не носила. Подумав о жене, он разозлился:
– К черту! Я люблю Тони, она любит меня. Наверное, – напомнил себе он.
Они пока что только целовались, на вечере, устроенном в пользу борцов с фашизмом. После выступлений и ярмарки начались танцы. Он сразу заметил высокую, белокурую девушку, горячо спорившую в углу, с Гарри Поллитом и другими коммунистами. Девушка ударила кулаком по стене: «Сталин, гнусный палач, товарищ Поллит! Вы не можете отрицать того, что, убивая соратников, он расчищает дорогу к власти!». Вокруг зашумели, на эстраде пианист заиграл танго Гарделя. Собравшись с духом, Джордж подошел к девушке:
– Я с вами полностью согласен, товарищ. Может быть, – он кивнул на зал, – мы обсудим политику Сталина за танцем? – у нее были свежие, розовые губы, пахло от нее ландышем.
Позже она рассказала ему, чья она дочь. Девушка пожала плечами:
– Папа не в восторге от моих занятий, однако, Британия, свободная страна. Мне никто не может запретить коммунистические симпатии…, – она закончила, первый курс в Гиртон-колледже, в Кембридже, где изучала историю, и с шестнадцати лет печаталась в газетах. Она подписывалась настоящим именем и фамилией:
– Холландов много. Никто не подозревает, что это я. Семья, конечно, знает…, – он осторожно спросил у нее о кузене-фашисте. Тони презрительно искривила губы:
– Наш общий позор. Бедная тетя Юджиния, она от Уайтчепела избиралась в парламент. Мистер Кроу, – выплюнула девушка, – постоянно говорит, что надо выселить из Англии всех евреев, то есть тех, кто голосовал за его мать. Он с нами не видится, и хорошо, – подытожила Тони, – иначе я бы лично его пристрелила, мерзавца, вместе с его приятелем, сэром Освальдом Мосли.
– Может быть…, – она нежно улыбалась, – когда мы встретимся в Барселоне…, – девушка достала кошелек:
– Не спорь, я всегда плачу за себя сама. Увидимся в Испании, Джордж, – она легко поцеловала темноволосый, с едва заметный сединой висок. Девушка взглянула на золотые часики: «Мне надо в библиотеку, поработать с архивом бабушки Джоанны, для статьи об истории движения анархистов».
– Ты говорила, что не хочешь слушать скучные лекции, – напомнил ей мужчина. Тони вспомнила темный закуток в рабочем клубе, в Уайтчепеле, где они познакомились, и его шепот:
– Я тебя полюбил, сразу, когда увидел…, – Тони с шестнадцати лет научилась отвергать авансы женатых мужчин. На Флит-стрит, среди газетчиков, многие были не прочь завязать интрижку на стороне, с красивой девушкой.
– Посмотрим, в Барселоне, – сказала себе Тони, – как все сложится. В любом случае, надо в Испании избавиться от девственности. Стыд какой-то, в мои годы. Словно я Констанца, – она едва не фыркнула от смеха, – и ничем не интересуюсь, кроме физических экспериментов…, – она пожала плечами:
– Это не лекции, а бумаги бабушки Джоанны. Они, как раз, очень интересны. Мне пора бежать…, – она уходила, стуча каблуками. Джордж Оруэлл смотрел ей вслед:
– Интересно, а она как в Барселону попадет? Ей восемнадцать, у нее паспорта нет…, – он полюбовался прямой спиной, гордым разворотом стройных плеч:
– Попадет. Тони ничто не остановит, – на первой странице The Times он увидел сообщение о женщине-авиаторе, Берил Маркхэм, и ее рекордном, одиночном трансатлантическом полете. Мисс Мархкэм благополучно приземлилась в Нова-Скотии, в Канаде.
– Машину она водит, как не всякий мужчина умеет, – вспомнил Оруэлл, – стреляет. Может быть, и за штурвалом сидит. Ее кузен, сэр Стивен Кроу, знаменитый ас. В двадцать четыре года майор, новые самолеты испытывает…, – затягиваясь папиросой, он думал о голубых глазах Тони. Джордж повторил парижский адрес и телефон, в записке.
– Тиран…, – взяв «Социалистического рабочего», он посмотрел в глаза Сталину на фото, – человек, расчищающий пусть к власти. Тони права. Что бы случилось с нами, если бы мы жили в Советском Союзе? – взял блокнот, Оруэлл начал быстро писать.
Тони еще никогда не пользовалась архивом бабушки, хотя у нее, имелся читательский билет библиотеки. Девушку провели в маленький кабинет. Повертев справку из канцелярии Гиртон-колледжа, человек в нарукавниках поджал губы: «Обычно мы пускаем в архив ученых со степенью, мисс….»
– Леди, – ядовито поправила его Тони: «О чем сказано в бумаге, у вас в руках, уважаемый сэр. Леди Антония Холланд». Она редко пользовалась титулом, но Тони признавала, что иногда было полезно оказаться леди.
– Более того, – сладко прибавила она, – в правилах пользования архивом говорится: «Доступ к материалам должен быть открыт для исследователя любого пола, интересующегося историей социалистической мысли». Студент он, или нет, подобное не важно, – Тони выставила вперед стройную ногу в парижской туфле: «Я жду, уважаемый сэр!»
Дверь скрипнула. Веселый, мужской голос сказал:
– Слышу свою нетерпеливую племянницу. Мистер Блэк, – он кивнул служащему, – оформите доступ для леди Холланд. Я пока заберу ее попить чай…, – директор архивов Британского музея переложил костыль в левую руку. Дядя поздоровался с Тони.
– Дядя Джованни, – девушка покраснела, – я бы сама…, – Джованни ди Амальфи распахнул перед ней дверь:
– Я все равно по коридору проходил. Пойдем, – он подтолкнул Тони, – Лаура здесь. Утром прилетела из Рима, через Париж. Узнаешь первой о политике дуче, не дожидаясь пресс-конференции министра иностранных дел, – он ловко ковылял рядом с Тони.
Девушка подумала:
– Двадцать лет, как он ногу потерял, на войне. Папу газами отравили. И опять война может начаться. Кузен Аарон в Германии, евреям помогает. Ничего, – сказала себе Тони, – и я еду воевать. Пером, а, если понадобится, то пулей и штыком.
– Лаура дипломат, дядя Джованни, – недовольно пробормотала девушка, – она напрямую никогда ничего не скажет…., – в кабинете дяди пахло виргинским табаком. Темноволосая девушка, в брюках и мужской рубашке, положив ноги на стол, изучала пожелтевшую, ветхую брошюру.
