– Технически – нет. Вы не спрашивали, поэтому у меня не было причин… Вы должны меня понять, ведь, расскажи я о том визите, вы могли…
– Да какого черта вы рассуждаете о том, что я могла и чего не могла?! Мы заключили соглашение, и вы обязаны были его соблюдать. Условием этого соглашения была абсолютная, кристальная честность!
– Ну простите меня, простите! – в отчаянии развела руками Устинья. – Я виновата! Что вы хотите, чтобы я еще сказала?!
– Я хочу, чтобы вы объяснили, зачем приходили к Сугривину.
Регина произнесла фразу спокойным голосом, разительно отличавшимся от тона ее предыдущих высказываний.
– И имейте в виду, – добавила она, – если солжете, я об этом узнаю!
* * *
Алена решила не докладывать Регине о результатах своего визита к подруге Анжелики – о чем докладывать, ведь она лишь подтвердила их собственные предположения. Зато, если она поговорит с матерью девушки, возможно, что-то прояснится? Поэтому Алена попросила Мамочку, чтобы та разыскала женщину. Выяснилось, что ее зовут Вера Гавриловна, а фамилия у нее теперь не Вязьмина, а Троицкая, по новому мужу. Несмотря на то, что Регина всегда относилась к Алене хорошо, ей постоянно казалось, что адвокатесса ее недооценивает, а ведь Алена и сама без пяти минут настоящий адвокат и уже – неплохой юрист! Может, если она принесет Регине важную информацию – действительно важную! – та наконец признает в ней равную?
Троицкие обитали в коттеджном поселке в районе Выборгского шоссе. Просто так туда не впускали (на въезде стоял шлагбаум, а в будке сидел охранник), и, хотя Алена пришла на своих двоих от самой стоянки маршрутного такси, ей пришлось ждать, пока этот самый охранник позвонит хозяйке, которая подтвердила, что ожидает гостей.
Дом Троицких, хоть и не шикарный особняк, какие показывают по телику в рубрике «Жизнь богатых и знаменитых», отличался комфортом и был обставлен с большим вкусом. На стенах висели фотографии детей – двух мальчиков и девочки, по-видимому, самой младшей.
– Присаживайтесь, – предложила Троицкая проводив гостью в просторную, светлую гостиную, по периметру которой выстроились белоснежные кожаные диваны. Алена растерянно огляделась, пытаясь выбрать, куда бы «приземлить» свою пятую точку – уж больно выбор велик. Хозяйка помогла ей, опустившись на один из диванов, и девушка с облегчением последовала ее примеру.
Вере Гавриловне было, наверное, лет сорок пять, но выглядела она моложе – очевидно, сказывался образ жизни, при котором женщина может многое себе позволить, включая салоны красоты, фитнес и прочие атрибуты сытой жизни.
– Вы хотели поговорить об Анжелике, – напомнила Троицкая, как будто Алена могла забыть о цели своего визита. – Если можно, не очень долго – скоро дети вернутся из школы.
– Я не займу много времени, – пообещала Алена. – Вы в курсе, в каком состоянии находится ваша дочь?
– Разумеется, – после короткой паузы ответила хозяйка особняка и отвела глаза. Она явно ощущала себя не в своей тарелке и все же согласилась встретиться – что ж, это, несомненно, потребовало мужества.
– А от кого вы узнали? – снова спросила Алена, так как Троицкая ничего больше не добавила.
– Не от бывшего мужа, если вы об этом – мы не общаемся с тех самых пор, как разошлись.
– Вы помогаете им? Материально, я имею в виду.
– Вязьмин бы ни за что не позволил, – покачала головой Вера Гавриловна. – Он вычеркнул меня из их с Анжеликой жизни и запретил ей со мной общаться.
– А почему ваша дочь осталась с отцом? Извините, конечно, но ведь суды обычно решают в пользу матери!
– Суда не было… Вы, наверное, сочтете меня кукушкой, но я сама оставила Анжелику Вязьмину.
– Сами?
– Мой новый муж не принял бы чужого ребенка… вернее, принял бы, конечно, но я не желала дочке подобной участи – быть помехой, моим придатком, который муж вынужден терпеть по необходимости. Вязьмин ее любил… то есть любит – всегда любил Анжелику, понимаете? Я подумала, что ей с ним будет лучше.
– Сколько было вашей дочери, когда вы развелись?
– Одиннадцать. Она привязана к отцу и злилась на меня года четыре, наверное, не желала даже по телефону разговаривать. А потом смягчилась, и мы стали общаться регулярно. Вязьмин не знал – он считал, что Анжелика забыла обо мне.
– Как такое возможно? – удивилась Алена. – Разве дочь может забыть мать?
– Может, если сама мать забывает… Но я не забывала – мы проводили вместе достаточно времени, причем, чем старше становилась Анжелика, тем легче было это сделать, ведь Вязьмин не мог постоянно контролировать уже взрослую девочку!
– А он, значит, пытался?
Троицкая некоторое время помолчала.
– Видите ли, Вязьмин – сложный человек. Со стороны это не так заметно, потому что он может быть приятным, если захочет. Он военный, привык к подчинению и не терпит возражений ни от кого, даже от членов семьи. Думаю, Анжелика – его единственная слабость, хотя и с ней он порой обходился сурово, как будто она не девочка, а солдат, его подчиненный!
– Он вас обижал? – догадалась Алена. – Бил, может быть?
– Нет-нет, что вы! До рукоприкладства, слава богу, не доходило, но можно ведь и по-другому показывать свою власть… Полное подчинение понимаете? Полное и безоговорочное! Если я шла в магазин, то это должно было занимать от получаса до сорока минут, в противном случае он начинал без конца названивать, а по приходе обязательно устраивал скандал по поводу задержки. Сначала мне это даже нравилось, так как я полагала, что Вязьмин ведет себя так из ревности, а значит, из-за большой любви. Однако со временем я поняла, что дело не в этом – он помешан на контроле! Учитывается каждая минута от школы до дома, от дома до работы и так далее. За время брака с Вязьминым я потеряла всех друзей – он считал, что я не имею права встречаться с кем бы то ни было, даже дома, у него на глазах, и должна всю себя посвящать семье. У меня не могло появиться никакого хобби, так как это отнимало время от семьи, по его мнению, я не могла сходить в театр с подругой, мы не ходили в гости и никого не принимали у себя. Я жила как в тюрьме, понимаете?!
Алена понимала. До визита она уже составила собственное мнение о Вере Гавриловне Троицкой и, чего уж скрывать, мнение не слишком лестное. Женщина рисовалась ей ветреной, безответственной особой, бросившей любящих мужа и дочь ради богатой жизни. Теперь картина, создавшаяся в ее воображении, менялась на глазах, и девушка не могла не испытывать сочувствия к Вере Гавриловне, которая долго терпела ненавистное ей положение вещей ради спокойствия в семье. Как ни крути, а любому терпению приходит конец!
– Он ухаживает за Анжеликой так, как мало кто сумел бы! – заметила Алена в попытке защитить Вязьмина. Как бы то ни было, а он – единственный, кто остался у несчастной больной, прикованной к постели. – Он моет ее, переворачивает, чтобы не образовывались пролежни, колет лекарства…
– Его чувство долга безгранично. Думаю, когда Анжелика была здорова, она не получала и десятой доли тепла, какое получает теперь, когда не в состоянии этого оценить!
– Ну, мы не знаем, что происходит с людьми, находящимися в коме, – возразила Алена. – Возможно, Анжелика все чувствует и слышит, просто тело отказывается ее слушаться, а потому она не в состоянии этого показать?
– Может, и так, – пожала плечами Троицкая. Ее лицо вытянулось, и сейчас она выглядела на все свои сорок пять, если не старше.
– Скажите, Вера Гавриловна, когда вы разговаривали с Анжеликой в последний раз? – спросила Алена, так как ее собеседница погрузилась в горестное молчание.
– Когда она рассказала мне, что с ней произошло, – глухо ответила та. – С этим подонком, с Сугривиным…
– Это вы посоветовали ей обратиться в полицию?
– Нет, что вы! Наоборот, я сказала, что надо идти к Кузьмину. Он влиятельный человек, и я предполагала, что он употребит все свои возможности, чтобы племянник не оказался замешан в деле об изнасиловании.
– И чего вы надеялись добиться от Кузьмина?
– Материальной компенсации – хотя бы, ведь ни на что другое рассчитывать не приходилось! Анжелика могла потребовать хороших «отступных», купить собственное жилье и отделиться наконец от Вязьмина – пока она жила с ним, ни о какой личной жизни не могло идти и речи. Отец разогнал всех ее ухажеров, и, я думаю, ей определенно грозила участь старой девы, так как ни один парень не был для него достаточно хорош!
– По-моему, вы живете на широкую ногу, – заметила Алена. – Если проблема была в том, чтобы разъехаться с отцом, почему вы не помогли ей деньгами?
