— А сколько надо учить змею, прежде чем она сможет выступать на публике?
— Долго... Есть кобры, которые быстро понимают, другие медленнее. Есть такие, что не хотят ничего есть в неволе. Их-то мы и пускаем драться с мангустами для американцев.
— Ну, а об этой ты что думаешь?
— Это хорошая кобра. Я ее помотаю как следует, а потом ты с ней сам будешь работать.
Час спустя я начал работать с моей первой коброй. Нельзя сказать, чтобы я был вундеркиндом. Да и кобра настолько ошалела от «науки», преподанной ей моим и ее воспитателем, что едва шевелилась...
Назавтра Рам Дасс сказал, что будет учить меня заставлять кобру танцевать под музыку. Он выдал мне дрессированную, «верную» змею.
— Как же я буду играть, если не умею? — спросил я.
— Делай вид. Ты ж не платил мне за обучение музыке, а только за уроки дрессировки... Вообще кобре все равно, хорошо ли ты играешь, сахиб. Тебе нужно просто двигаться вместе с флейтой в такт движениям кобры. Это ты следи за ней, а не она за тобой. Когда змея поднимет голову, ты поднимаешь флейту. Если она начнет покачиваться из стороны в сторону, следуй за ней. Только не отставай, иначе все заметят. Вот смотри...
Вновь открывается плетеная крышка. Кобра выскакивает и... замирает неподвижно. Рам Дасс тоже застыл с дудкой у рта, играя пока увертюру. Затем змея начала качаться, и голова музыканта с крохотным запозданием последовала за ее движениями.
Уже несколько веков в цирках Европы и Америки выезженные лошади танцуют под оркестр вальс. И мало кто из зрителей догадывается, что это оркестр приспосабливается к механическим движениям лошади, которая, увы, не отличается музыкальным слухом.
— Давай, теперь твоя очередь, — сказал Рам Дасс.
Он вытащил из своего бездонного мешка новенькую дудку и церемонно протянул ее мне. Я знал, что этот дар означает, что меня приняли в достославную гильдию заклинателей змей, и сердце мое наполнилось гордостью.
Волнуясь, я приподнял крышку, закрывая ею свою левую руку как щитом, а правой прижал к губам флейту. Напружинив щеки, я извлек из дудки жалкий писк, под который не стала бы плясать ни одна уважающая себя змея. Я поблагодарил провидение за то, что она создала их глухими.
Кобра скользнула на траву. Я ожидал, что она приподнимется и начнет качаться, однако все случилось не так. С поразительной быстротой она скользнула в мою сторону, через мгновение проникла в брючину и обвилась вокруг лодыжки. К счастью, я сидел скрестив ноги, поэтому она не смогла подняться выше.
Нельзя сказать, чтобы я был подготовлен к этому маневру. Да и учитель, судя по всему, обеспокоился не меньше моего.
— Сахиб! Сиди и не двигайся! — резко бросил он, шевеля усами.
Я вовсе не собирался шевелиться. Более того, мелькнула мысль, мне вообще больше не придется этого делать.
Рам Дасс присел рядом со мной, с великими предосторожностями, сантиметр за сантиметром, он закатал мою брючину и обнажил змею. Другой рукой он приблизил к ней флейту. Кобра раздула шею и послушно закачалась из стороны в сторону, как ей и полагалось поступать с самого начала — только не у меня на ноге! Белые очки и крохотные колючие глазки качались почти у самого моего носа.
На первый раз с меня было достаточно. Последующие уроки, правда, оказались более удачными, так что в конце курса обучения я смог даже выступить в саду отеля с двумя кобрами одновременно. Там меня и заснял кто-то из коллег-журналистов. Рам Дасс, у которого была идеально развита деловая сметка, обошел присутствовавших с тарелкой, а после выступления предложил мне разделить с ним «гонорар». Я отказался, поправ тем самым все законы профессионализма. Рам Дасс в знак признательности сказал, что научит меня заклинать скорпионов.
Однако я решил, что с меня хватит и змей. Пусть смежную профессию — заклинателей скорпионов — осваивают другие журналисты!
Андре Виллерс, французский журналист
Перевел с французского М. Мариков
Искусственная модель... кометы
Эту модель создали ученые ленинградского Физико-технического института АН СССР. Физические условия космоса — безвоздушное пространство, температуры, близкие к абсолютному нулю, — воспроизводятся в небольшой герметической камере. Солнечный свет заменяет мощная лампа, дающая полный солнечный спектр, лучи которой направляются внутрь камеры сквозь кварцевое окошко. Главная цель уникального эксперимента ленинградских исследователей — установить, как влияет на ядра комет солнечное тепло, когда эти космические странники близко подходят к светилу.
...Многолетние наблюдения астрономов позволили предположить, что ядра комет состоят в основном изо льда. Это предположение и было положено в основу эксперимента ленинградских ученых. В течение долгого времени в камере испытывались самые разнообразные модели ледяных ядер — от замерзшей воды до смеси различных «замороженных» газов. Эксперимент уже дал объяснение одного из самых неясных «кометных» явлений: почему, несмотря на то, что кометы проходят иногда в непосредственной близости от Солнца, действие его тепла на их ледяные ядра почти незаметно? Оказалось, что любой из видов льда в космосе превращается под действием солнца в пар, минуя «жидкую фазу», и при этом на поверхности ледяного ядра кометы образуется рыхлый, пористый тугоплавкий слой, который мешает быстрому проникновению солнечного тепла в глубь ядра. Кроме того, ядра комет «защищены» от быстрого разрушения солнечными лучами и возникающим вращением вокруг оси — это способствует более равномерному обогреву ядер. Причина явления — определенная реактивная тяга, вызываемая тем, что под действием давления солнечного света частицы кометного льда, превращенного в пар, стремительно отбрасываются в сторону от ядра. Как установили советские исследователи с помощью искусственной модели, температура ядра кометы даже в непосредственной близости от «солнца» не поднимается выше минус 80° С.
Самовар кипит, уходить не велит...
Самовары вымирали стремительно, как мамонты. В тридцатые годы кладбища этой ископаемой утвари быстро вздыбились на базах Вторцветмета и столь же быстро растаяли. Эпоха самоваров, казалось, кончилась... Старинный дом Никиты Романова в Зарядье. Закрывается тяжелая дверь — и ты в прошлом. Ендовы, берестяные ведра, изразцовые печи, золоченые голландской кожи обои. Если бы не глухой шум автомобилей и не массив гостиницы за слюдяными окнами, иллюзия была бы полной.
По узким лестницам почти корабельной крутизны попадаешь на последний, третий этаж. Здесь комнаты заполнены теплым блеском потускневшей меди. Вдоль стен в несколько ярусов стоят самовары. Каких тут только нет!
Говорят, достаточно беглого взгляда на привычное цветное пятно, чтобы возникло целостное ощущение знакомой картины. Нечто подобное происходит и с самоваром. Вспоминаете ли вы, бродя по выставке, свою деревенскую бабушку, у которой провели детство, остывающую печь и тоненький голосок самовара на лавке, воспроизводите ли в памяти знаменитое «Чаепитие в Мытищах» или кустодиевских купчих, посасывающих чай из расписного блюдца, — за всеми этими иногда совершенно личными воспоминаниями стоит одно ощущение — лучше всего оно передается словом неторопливость. Помните у Блока?
...Давай-ка наколем лучины,
Раздуем себе самовар!
За верность старинному чину!
За то, чтобы жить не спеша!
Авось и распарит кручину
Хлебнувшая чаю душа!
XIX век был последним не очень спешащим веком, и самовар воспринимается его детищем. Но появился он раньше, хоть и не так уж стар. Во второй половине XVIII века стали попивать из него чаек на Руси. А вот откуда самовар взялся, доподлинно неизвестно. Родословная его загадочна. Одни считают, что в петровские времена его вывезли откуда-то. Другие же полагают, что нечто подобное самовару было у наших предков чуть ли не в XVI веке. По городским посадам ходили с прибаутками бойкие сбитенщики. Свой фирменный напиток, одновременно горячий и горячительный, носили они в похожих на большие чайники сосудах. А чтобы он не остывал, внутрь чайников впаивалась труба для жарких углей. Таким был прасамовар, тоже представленный, кстати, на выставке.
Самовар. Очень русское название. Оно сродни сказочным скатерти-самобранке и ковру-самолету. Вошедшее в моду словечко-конкурент «авто» (синоним «само») гораздо холодней и официальней, хотя, возможно, и динамичней. Оно уж никак не годится, чтобы им называли основное украшение семейного чаепития.
Прошлый век — золотая пора самоваров. Они вошли тогда в каждый дом: в профессорские квартиры и крестьянские избы, в тесные каморки рабочих и буржуазные особняки. В Туле сложились целые династии «самоварных королей». Это Балашовы и Баташевы, Воронцовы и Ваныкины. Но не им обязан русский самовар своей славой.
